а) одним из элементов объекта мышления;
б) частично его формой;
в) его аргументами;
г) способами выбора варианта поведения и его обоснования.
Интеллектуальная деятельность состоит в оперировании именно правовыми средствами.
Предположим (а жизнь оправдала, к сожалению, эти предположение), что возникает необходимость более прочной охраны прав кооператоров, арендаторов от злоупотреблений со стороны должностных лиц, от того, что называют проявлениями бюрократизма, коррупции, волюнтаризма. В общем она отражает проблемную ситуацию недостаточных гарантий урегулированности и стабильности статуса определенной группы граждан. Но стремясь ее решить, можно обращаться к идеологическим мерам, кадровой работе, экономическим мерам. Несомненно, это важные и нужные направления интеллектуальной деятельности. Но правового, как отмечалось выше, в таком мышлении пока еще нет. Когда же субъект обращается к средствам права, в частности уголовного, когда он желает использовать дополнительный уголовно-правовой запрет, уточнить имеющийся, повысить ответственность, обеспечить реализацию существующих уголовно-правовых норм, вот тогда возникает признак оперирования уголовно-правовыми средствами.
Следующий признак – признание и учет закономерностей и свойств права, специфики правового регулирования. Пожалуй, это наиболее трудный и характерный признак правовой мыслительной деятельности, показатель ее действительной развитости и суверенности.
Философы, социологи и юристы постоянно указывают на опасность упрощенного понимания права и место его действия. Конечно, на тот или иной закон можно возлагать любые надежды. Так часто и бывает. Граждане, например, требовали установления либо сохранения уголовной ответственности за нарушения паспортного режима, проституцию, самогоноварение без цели сбыта, уклонение от общественно полезного труда, осуществляемого в принятых правовых формах. Нередко возлагают большие надежды на усиление мер уголовной ответственности: длительные сроки лишения свободы, смертную казнь. Часто обеспечение социалистической законности связывается с расширением прав следователя. Может быть, если бы такие надежды исполнялись, и не стоило бы относиться настороженно к этим предложениям. Но право и правовые акты живут своей жизнью, а не той, которую им бездумно навязывают.
Если обратиться к уголовному закону, то можно видеть, что некоторые нормы не действуют, несмотря на различные усилия; другие действуют, но приносят совершенно неожиданные результаты. Некоторые проблемы деятельности правоохранительных органов также не решаются, иные решения опять-таки приводят к непредвиденным последствиям. Так, под воздействием общественного мнения были приняты уголовно-правовые нормы об ответственности за поборы, т. е. получение незаконного вознаграждения от граждан за выполнение работ, связанных с обслуживанием населения (ст. 1562 УК РСФСР). Поборы есть, нормы есть, но уголовных дел нет. В чем причина? Правоведы предупреждали, что массовое поведение трудно карать уголовным законом, фактической поддержки он не найдет.
На протяжении длительного времени возникают требования о введении уголовной ответственности за бюрократизм. Правоведы по возможности сопротивляются этому. Почему? Правовая норма должна быть не только исполнимой, но и формально определенной. Дать же нормативное определение бюрократизма как явления пока невозможно.
Наряду с этим действие уголовно-правовых норм наталкивается иногда на организационные препятствия. Существует болезненная проблема игнорирования органами внутренних дел, да и не только ими, заявлений, сообщений граждан о совершенных преступлениях. За это наказывают, отдают под суд, однако явление остается. В чем же дело? Обычно объясняют стремлением руководителей органов внутренних дел к лучшим показателям. Это отражает реалии лишь частично, а во многом такой подход неверен. Дело в том, что руководители милиции города, района вынуждены, именно вынуждены, выбирать, что делать, ибо сделать всё они зачастую объективно не могут. И здесь нужно выбрать одно из решений: либо юридически ограничить объем работ, либо расширить наличные возможности.
Все это лишь отдельные примеры. Но они призваны показать, что характер мышления среди иных факторов определяется согласием с наличием правовых закономерностей и их учетом.
Наконец, последний рассматриваемый здесь признак правового характера мышления – соблюдение общеобязательных правил при решении юридических мыслительных задач. Правила эти разнообразны. Речь идет о требованиях к процедуре получения информации, об учете прав лиц, на которых может распространяться принимаемое решение, и др.
Итак, правовое мышление наличествует там, где – по меньшей мере – признается общеобязательность права, т. е. обязательность для всех адресатов закона, без каких бы то ни было исключений; формальная определенность норм, т. е. исключаются растяжимые, каучуковые формулировки, которые можно толковать вкривь и вкось; необходимость гарантий и возможностей исполнения принятой нормы; ее поддержка государством и обществом.
Правовое мышление осуществляется там, где учитываются и более частные, но исключительно важные свойства права, а именно его ресурсоемкость, т. е. необходимость затраты на реализацию правовых норм некоторой суммы средств и высококвалифицированного труда; старение права; наличие определенного разрыва между общенародной волей и ее воплощением в тексте; потери смысла при толковании; возможность злоупотребления и деформации целей; сочетание негативных и позитивных последствий действия отрасли права и отдельных правовых предписаний.
Правовое мышление, наконец, присутствует там, где обязательно учитываются права и интересы личности, признается возможность принятия решения в ее пользу при споре с государством или его представителями, существует понимание, что нарушение прав личности не может быть оправдано никакими возможными результатами, никакой необходимостью.
Теперь рассмотрим, почему правовое мышление следует именовать социально-правовым. Часто говорят о правом мышлении, юридическом мышлении. Дополнительное определение «социальное», «социально-правовое» может показаться излишним. Однако все же существуют доводы в пользу такого обозначения. И доводы эти не формальны.
Теоретически бесспорно, что право социально по своим содержанию и целям. Практически же существует весьма серьезная опасность игнорирования этого свойства. Нередко встречается то, что можно назвать гносеологическими корнями юридической ведомственности, самодовлеющего цехового профессионализма. Многие проблемы иногда решаются не с позиций социально важных требований права, а исходя из стремления следовать формальным дефинициям закона, что облегчает деятельность правоохранительных органов. В ряде случаев возникает коллизия между приоритетами социального и правового, между справедливостью и законностью.
Возьмем к примеру спор между юристами о целесообразности и допустимости освобождения от уголовной ответственности лица, совершившего деяние, содержащее признаки преступления, в стадии предварительного расследования без вынесения оправдательного приговора судом и с привлечением к иным видам ответственности, если будет признано, что его исправление и перевоспитание возможно без применения уголовного наказания (ст. 43 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.). Доводы против этого связаны с тем, что освобождать от уголовной ответственности можно только лицо, совершившее преступление (иначе о привлечении к какой-либо ответственности не может быть и речи), и только по приговору суда, а значит органы расследования принимают решение о признании лица преступником, вторгаясь в компетенцию суда. Доводы за сохранение указанных законоположений состоят в том, что ни обвинительный, ни оправдательный приговоры здесь не выносятся и компетенция суда не нарушается. А с социальных позиций к ним добавляются следующие аргументы:
а) правонарушители в очевидных ситуациях избавляются от ненужных дополнительных ограничений и страданий, с которыми связано пребывание в роли обвиняемого;
