Аналогичное положение характерно практически для работ, посвященных отражению права и правовой практики общества, отдельных групп населения либо собственно правовой деятельности этих субъектов. То есть во всех практически случаях, когда научный анализ выходит за пределы профессиональной деятельности работников правоохранительных органов, понятие «мышление» исчезает.
Но игнорировать социальное отражение полностью нельзя. И на первый план выходят либо исследования правосознания, либо таких его форм, как общественное мнение. Думается, что случайности здесь нет. Правосознание обычно трактуется правоведами как сфера общественного, группового и индивидуального сознания, отражающая правовую действительность в форме юридических знаний, оценочных отношений к праву и практике его применения, правовых установок и ценностных ориентаций, регулирующих человеческое поведение в юридически значимых ситуациях. Это определение принадлежит юристам В. И. Каминской и А. Р. Ратинову. Авторы полагают далее, что результатами функционирования правосознания являются: правовая подготовка, ценностные отношения к праву, практике его применения, правовые установки и ориентации, а эмпирическими показателями оказываются соответственно юридические знания и умения, оценочные суждения (мнения) и, наконец, поведенческие позиции (решения).[16] Нетрудно заметить, что центр тяжести при раскрытии правосознания лежит на процессе отражения действительности. Отражение берется как смысловой центр правосознания, и именно его результаты влияют на поведение людей. При этом регулятивная функция правосознания вообще не раскрывается, а вся интеллектуальная деятельность сводится к пассивному отражению в сознании принятых кем-то установок и ориентаций.
На этой основе другие авторы в работе, посвященной правосознанию работников органов внутренних дел, проявив меньшую осторожность, уже прямо написали, что «важнейшей функцией социалистического правосознания выступает гносеологическая, отражательная».[17] Тезис изложен не очень удачно, но сказали авторы именно то, что хотели. Поэтому даже там, где они обращались к регулятивной функции правосознания, основное внимание было уделено все же тому, как формируется правосознание.
Случайно ли, что деятельность профессионалов на уровне индивидуальных правовых решений связывается с правовым (юридическим) профессиональным мышлением, применительно же к обществу и социальным группам господствующим становится понятие правового, сознания, отражения? На наш взгляд, в этом проявились, осознанно или нет, наследие бесконтрольного функционирования административной системы, фактическое игнорирование ленинских идей в сфере охраны законности и правопорядка. Изначально для подлинного социализма законность и народовластие неразделимы. Нам никак нельзя забывать того, что В. И. Ленин призывал к разнообразию форм и методов борьбы с преступностью, повышению социальной активности трудящихся. Сложившаяся же пирамида плохо контролируемой правоохранительной власти неявно исходит из допущения того, что народ должен усвоить и выполнить сформулированные наверху предписания. А тогда в социально-правовом или просто юридическом мышлении нет никакой нужды. Правосознание, т. е. отражение закона, выглядит куда более приемлемой формой интеллектуальной деятельности общества. Конечно же, это не значит, что понятие правосознания неверно, ненужно, непригодно. Это очень важное понятие, охватывающее собой реальные вещи. Но в сложившемся употреблении оно не соответствует происходящим в нашем обществе переменам.
Следовательно, понятие социально-правового мышления в полном соответствии с реальными процессами функционирования общественной мысли в сфере борьбы с преступностью выявляет в них то, что не охвачено понятием правосознания и отражает прежде всего активную интеллектуальную деятельность, связанную с ситуацией выбора, с решением некоторой возникшей задачи, либо формированием той или иной активной позиции по отношению к принятому решению. Такой подход идет в русле определения А. Н. Леонтьевым мышления как высшей ступени познания, понимания мысленных процессов «в качестве реализующих особый вид целенаправленных действий и операций, адекватных познавательным задачам».[18] Именно мышление, включая в себя отражение правовой действительности, направлено на преобразование, изменение действительности и предполагает активную деятельность социального субъекта. Следовательно, несколько огрубляя проблем у, можно представить дело так, что ознакомление, например, с действующим законом, осуждение преступности как негативного антиобщественного явления представляет собой лишь присоединение к общему и формально признанному мнению и действительно образует элемент правосознания.
Мышление же начинается там, где субъект интеллектуальной деятельности выбирает вариант решения, одобряя его или участвуя в его решении. Процесс социально-правового мышления может быть прерван, не окончен, но он уже начинается при осознании цели, при возникновении задачи и принятии на себя функции цели, решения. Так, на наш взгляд, можно обосновать необходимость и полезность обращения к категории «мышление».
Теперь можно обратиться к определению этой категории именно как социально-правовой. В чем же это мышление правовое, а в чем социальное, создается ли новое качество объединением этих двух прилагательных? Все эти вопросы закономерны и нуждаются в ответах.
Прежде всего о том, какое мышление можно и нужно считать правовым. На практике это очень важно для преодоления ответственности специалистов, подходов к решению возникающих задач, круга используемой информации, самих способов решения. Газета «Известия» в серии статей «Зона» поставила ряд вопросов об отбывании наказания в исправительно-трудовых учреждениях, что имеет, на наш взгляд, огромное значение. Одна из выделенных проблем – использование осужденных для решения хозяйственных задач. Принципиально, жизненно важно для общества – с каких позиции ее разрешать? Это объект социально-правового или экономического мышления? Если и того и другого, то что здесь более приоритетно? Предположим, общество соглашается с хозяйственным характером задач использования труда осужденных, и тогда происходит то, что к величайшему сожалению, часто происходит сейчас. Все подчиняется задаче принудительного труда, права осужденных определяются в соответствии с их хозяйственным предназначением и социальным статусом. Принудительный труд фактически блокирует экономическое развитие, временно позволяя обходиться без научно-технического прогресса и нормальной организации труда.
Если же это задача социально-правовая, то решать ее нужно в первую очередь с позиций социально-правового мышления; это меняет подход, и на первый план выступает необходимость исправления и перевоспитания осужденных, а отвлекаясь в некоторых случаях от штампов, и проблема обеспечения соответствия режима отбывания наказания приговору суда, поскольку в очень многих случаях суд отнюдь своим приговором не предписывает тех условий отбывания наказания, которые складываются в действительности.
Уже из этого примера достаточно хорошо видно, что не всякое мышление, связанное с решением какой-либо профессиональной юридической задачи, можно считать действительно правовым. Может сложиться и так, что правовые средства подменяются иными, внеправовыми, и задача получает неправильное решение. К приведенному примеру можно добавить и иной, противоположный по характеру. В частности, это излишняя, непродуманная замена мер уголовного наказания в отношении насильственных преступников мерами воспитательного воздействия. Еще одна группа примеров – замена четкой правовой нормы, определяющей порядок действий должностных лиц ссылками на их общеполитические и моральные обязанности, на внеправовое усмотрение. Эти примеры замены права декларациями.
