— Известно, не дадут, да и взять-то неоткуда!
— Что же так?
— Не велено, — генерала ждут!
— Вот как! Что ж, долго ждать будут?
— Неизвестно. Вон там, у колодцев, давно уже ждут, четыре дня пятый; может, еще прождут неделю!
— Это долго!
— Ничего не поделаешь. Приказание такое есть, чтобы пока генерал не проедет...
— Я предупреждал вас, — обратился Бурченко к своему путевому товарищу. — Надо было по аулам ехать: долго, зато вернее. Ну, да это для кого другого, для нас дело поправимое... Кто же это ждет там у колодцев?
— Епутаты!
— Какие депутаты?
— От орды, со всякого кочевья старшины собраны... велено им ждать и хлеб-соль поднести. Вот они, сердечные, теперь и маются!
— Знакомые порядки... Вы видали когда степных депутатов?
— Нет, не случалось! — отвечал Ледоколов.
— Пойдем смотреть... это очень интересно. Я постараюсь устроить дело так, что эти депутаты помогут нам в дальнейшем нашем движении!
Спутники вылезли из тарантаса, отряхнулись, попросили казака тем временем вскипятить чайник, за что уралец принялся с видимым удовольствием; он сообразил, что тут представится возможность и ему напиться чаю, да, может быть, еще и чего другого, — и пошли по дороге к колодцам.
— Однако, их немало! — удивился Ледоколов, заметив еще издали волнующуюся толпу.
— Знакомые порядки. Вот посмотрите, сегодня или завтра переводчик с казаками приедет... Ах, шуты, они нас за генерала приняли. Вот комедия!
— Не может быть!
— Чего, не может быть: выстроились в порядок...
В эту минуту грамотей Ахмат начал свою приветственную речь.
— Будьте здоровы, да пошлет вам Аллах всяких благ! — произнес Бурченко оратору.
— Будь здоров и ты... — сказал тот.
Киргизы окружили приезжих.
— Ты кто же такой? Ты ведь не большой тюра? — спрашивал Измаил-бай. — Ты передовой от него, что ли?
— Нет, мы так, сами по себе. Кто мы такие, спрашивают! — заметил Бурченко товарищу.
— Понимаю!
— Мы простые люди, маленькие, едем по своему делу...
— Савдагур (купцы)?
— Купцы...
— А мы вас за того приняли. Что же, он скоро приедет? Вы из той стороны?
— Нет, мы из степи, да, впрочем, слышали, что скоро: дня через два!
— Вой-вой! Что же мы есть будем? — воскликнул Ибрагим.
— Осторожней, — шепнул ему на ухо Ахмат — кто их знает, что за люди; может...
Он шепнул ему что-то такое, от чего Ибрагим вдруг замолчал и стал прятаться в толпе.
— Это ты напрасно его пугаешь, — заметил движение Ахмата Бурченко, — мы не лазутчики, а люди хорошие, вот спроси, Батуйка с нами приехал, он знает!
Грязный, лоснящийся от сала молодой киргиз подошел к толпе, едва передвигая ногами в спущенных шароварах.
— Да кто вас тут разберет!.. — недоверчиво произнес Ахмат. — А ведь нам уже не раз доставалось; мы тоже народ травленый!
— Осторожность не мешает. Что же, долго вы тут ждете-то эдак, всем обществом? Да что же мы стоим, — мы сядем!
Он сел на песок, Ледоколов тоже, киргиз Батуйка лег на брюхо, у самого колодца, где песок был сыроватей и прохладнее; подумали, помялись киргизы и тоже уселись в кружок.
— Долго ждем! — лаконически ответил корявый Гайкула.
— Так, а скучно, надоело, думаю?..
— Нет, такая великая особа, ждать нужно...
— Да полно грязь глодать (лгать). Вот нам самим ждать приходится — беда!..
— А нам не беда? — проговорился Ибрагим.
— Смерть! — подхватил кто-то сзади всех.
— Ну, вот так-то!
— Эх, — воодушевился разом Ибрагим. — Вот я из своего аула пять дней ехал, да здесь пятый сижу, да, может, ждать сколько буду, да назад пять дней, а дома, без хозяина, что будут жены делать с одними работниками... Лошади мои отощали; разве на этом корме может прожить скотина? — Ибрагим указал на барханы. — А с собой взять много нельзя было, то есть, оно можно, да разве мы знали, что нас за тем требуют, чтобы мы здесь на песке даром сидели?
— Конечно!
— А вот как я выехал, слух такой прошел, — перебил Измаил-бай, — что на «Барсуки» пришли барантачи хивинские. Мой аул в той стороне; я ничего теперь не знаю, что там делается? Может, что такое, что... Эх, как подумаю...
Слезы зазвучали в дрогнувшем голосе старика.
— У меня перекочевка началась, — говорил Гайкула, — а тут сюда вытребовали, просто беда. Да и без баб скучно...
Один только осторожный Ахмат не высказывал никаких жалоб и все еще подозрительно смотрел на русских, особенно на Ледоколова, лицо которого почему-то казалось ему более официальным.
— А вот вы возьмите да и пожалуйтесь начальнику, когда тот приедет...
— Что ты!.. Мы тоже свои головы бережем; этот проедет в Ташкент, а наш с нами останется. Мы вот тут сидим, у себя по аулам, а головы наши там!
— Как знаете, а мой совет: пожалуйтесь; все, что знаете дурного, все и расскажите...
— Не поможет; только себе беду наживем!
— Слушайте вы. Я вот вам говорить буду... Может ли быть такая сторона, чтобы только одни хорошие люди жили? Везде бывают и худые, и хорошие, и пожалуй, что худых больше. Вы вот жалуетесь, что вас жмут, а самому большому начальнику сказать боитесь. Откуда же он узнает? А вы все расскажите: этот, что едет, — я знаю его, — человек добрый и вам худа не желает; он вас выслушает, дело разберет, и тот, кто прав, — правым и останется, а виноватого, может, по шапке погонят. Это верно!
— Да, верно; верно-то оно верно, да страшно!
— Да, по мне, как хотите; я говорю для вашей же пользы. А только случая вам упускать не следует; другого такого не скоро дождетесь. Я вам говорю. Эти бараны у вас для чего?
— На поклон привели...
— Вот вы жалуетесь, что провизия вышла у вас, а это что? Зарезали бы их обоих и съели!
— А генералу?
— Ему этого не надо. Он только правду любит, а баранов у него, пожалуй, больше вашего...
— Мы и так хотели было одного прирезать сегодня, да страшно было!
— Катайте без страха. Нас вот угостите. Батуйка, кати арбу нашу сюда: все равно, там толку никакого не будет!
Батуйка позвал с собой еще одного киргиза и потащился на станцию.
Не прошло и часу, как Бурченко снискал себе полнейшее расположение всего общества. Бивуак у колодцев оживился, тарантас был привезен, баран зарезан, и Бурченко собственноручно принялся жарить шашлык, распространявший вокруг себя самый гастрономический, аппетит возбуждающий запах.
Даже подозрительный Ахмат разговорился и принялся расспрашивать Бурченко о всех подробностях их степного путешествия.
— Вот видите, — говорил малоросс Ледоколову, — другие скучают на станциях, а мы вот окружены самым аристократическим киргизским обществом, банкет вот собираемся учинить. Что, кипит вода? — отнесся он к киргизу Батуйке.
— A у вас тут важно, господа поштенные! — подъехал верхом уралец со станции. Он гнал перед собой остальных лошадей к колодцам, для вечернего водопоя.
— Ничего, к нам милости просим! — пригласил его Ледоколов,
— А мы было там чайничек вашему степенству приготовили, — замялся казак, — там, вот, и товарищи...
— Зови всех сюда!
— А станция как же?
— Кто ее украдет?
— Ну, ладно, я там одного на всякий случай оставлю, все надежнее будет!
Казак напоил лошадей и погнал их к желомейкам.
— Ведь вот между вами много хорошего народу есть! — наивно произнес старик Измаил-бай.
— А что же вы думали, что только киргизы люди хорошие?
— Нет, не то. За то и худые есть у вас, такие, что его волком назвать только можно; да что, хуже всякого волка: от того палкой отбиться можно, да он и робок...
— А эти не робки? — Бурченко усмехнулся, припоминая схватку на станции «Сары-су».
— Эх, да что и говорить!
— Солдат ваших много очень шло в прошлом году... — заметил Ибрагим. — С эмиром бухарским воюете?
— Это не по нашей части, наше дело торговое! — уклонился Бурченко.
— Нет, вот как наша сотня, с эсаулом Серовым, под Иканом в передел попала... — начал уралец с георгиевской петличкой на армячинной рубахе.
