Он зажмурился, давя в себе беззвучный стон. Глубоко внутри резануло, больно, страшно. Пробки… задержки на работе… упавшие манекены и углы столов… Ночёвки на работе, усталость дома — вот они, прошли мимо и скрылись за полотнищем с вензелем «РБ».
Прощание? Вот этот приезд? Вот эта коллекция — светлое и тёмное? Пастельные тона для голубоглазых блондинов и страстные, сочные контрасты для брюнетов?..
А вокруг так же щёлкают затворы камер, сверкают фотовспышки, гудят зрители… Вокруг — богема, фэшн-боги, только вот ему здесь места нет. Никогда не было.
С чего он решил, что будет нужен и дальше?.. Прошла любовь. За десять лет он изучен до последней чёрточки. Конец сказке…
Финал… Модели в два ряда выстраиваются на подиуме. Блондины с одной стороны, брюнеты — с другой, и выходит ОН, виновник торжества, сияющий, чуть бледный… А Пётр, его Муза, вручает ему огромный букет цветов, под аплодисменты всего зала. И обнимает. Так нежно. Так жарко… Губами коснувшись шеи словно ненароком.
Макс осторожно поднялся с места и, скользнув за спины журналистов, последний раз обернулся. Мир лучился, сиял, светился безудержным счастьем и ему рукоплескало Монте-Карло.
— Прощай… Прощай, Мирка…
…он вылетел первым же рейсом. И пусть он был транзитным, он летел домой. Вот только дома его уже никто не ждал…
***
…Мир бежал залитыми светом коридорами аэропорта, расталкивая людей, и умолял всех богов остановить время. Десять минут… Ему нужно всего десять минут! Поздно… Самолет исчез в облаках. Словно надеясь, что он вернется, Мир, не сводя глаз со свинцового неба, набрал номер отца. И когда тот отозвался, почти закричал в трубку:
— Он догадался, пап! Он обо всем догадался! Пап… его нельзя оставлять одного…
— Успокойся, маленький… Успокойся… Всё будет хорошо, — горячо шептал в трубку Дима. — Не пори горячку, милый… Мы что-нибудь придумаем, прошу тебя, только не делай глупостей…
Мир застонал отчаянно и зажмурился, пытаясь взять себя в руки.
— Пожалуйста… Просто не оставляйте его одного…
Длинные гудки…
Страхов был трезв. И одет. И только на столике у кровати стояла непочатая бутылка дорогущего коньяка, а рубашка была расстегнута на груди. Он шагнул в сторону, пропуская Мира в номер, и захлопнул дверь, а потом осторожно обнял его, точно боясь, что тот оттолкнёт, наорёт, прогонит к чертям.
— Он улетел, да?
— Да. Я не успел, — Мир с тихим стоном уткнулся лицом в его шею. — Мне страшно, Пьер… Мне так страшно… Я не смогу объяснить ему то, чего не понимаю сам. А он меня не простит…
— Хочешь, я сам к нему пойду? — тихо спросил Пётр, поглаживая его плечи и напряжённую спину. — Я всё объясню. Я буду с тобой столько, сколько скажешь, а потом уйду, если нужно. Я не хочу, чтобы тебе было плохо, Мир.
— Ты… Нет, Пьер. Я… люблю тебя. Может, не так, как ты хочешь, не так, как Макса, но люблю. Я не знаю, как это возможно. Я с ума от этого схожу! Но я не хочу потерять еще и тебя.
— Не сходи, не нужно… — Пётр легонько встряхнул его и посмотрел в глаза. — Мир, это случилось и я… благодарен тебе за твою любовь…
Обнимать Мира было счастьем, чувствовать, как быстро и отчаянно бьется его сердце. Но так больно осознавать, что ему плохо, ведь вторая его половинка…
— Он не оставит тебя, не сможет. Ведь он тебя любит. Слышишь? Он тебя любит.
— Я надеюсь только на это, — с отчаянным выдохом произнес Мир. — Спасибо тебе… Спасибо.
12.
— Влад, — Дима вошёл в кабинет тихо, и, обняв Соколовского со спины, вздохнул. — Нам нужно поговорить. У нас большая проблема. У нас… А вернее у наших с тобой младших.
Сколько лет прошло, но он всё ещё иногда поверить не мог, что Влад с ним, что рядом, что по-прежнему любит. И лишь иногда душу сковывал ужас: что бы с ними было, не пересекись однажды судьбы их сыновей.
— Что случилось? — Влад оторвал взгляд от бумаг и поднял голову. Потерся щекой о руку Димы и застыл, внутренне собираясь.
— Долгая история, — Бикбаев-старший отстранился и присел на краешек его рабочего стола. Рассказывать Дима умел. Красиво и с юмором, лаконично и по делу, если было нужно. Но здесь… Как объяснить, что творится в глубинах бикбаевской души? Тем более, как объяснить, что на самом деле причиняет настоящую боль? Он вздохнул и начал рассказывать. Совсем так же, как говорил Мир. Без прикрас, не оправдывая, но и не сожалея, глядя прямо в глаза самому любимому человеку.
— И, я так понимаю, Макс просто понял… он умный мальчик и тонко чувствующий. Мир иногда совершенно не умеет прятать эмоции. А в творчестве чувства и эмоции… ты сам знаешь… Макс улетел. И сейчас как раз возвращается в Москву.
Влад медленно опустил голову, поджимая губы. Мир, Ратмир… что же ты наделал, ребенок…
— Я встречу его, — он отодвинул от себя бумаги и встал. Быстро собрался, а спустя полчаса ехал в аэропорт.
Полёта и приземления Макс не заметил. Просто не ощутил, целиком и полностью погружённый в собственные мысли. Что делать? Что ему теперь делать? Внутри было пусто и звонко, будто не стряслось всё это несколько часов назад.
Шасси мягко коснулось бетонной полосы, и спустя всего десять минут он уже ехал в автобусе к терминалу. Ещё полчаса очереди, быстрый досмотр, он прилетел налегке, багаж забирать не нужно. Ручная кладь и он сам. Домой не хотелось. Да и есть ли у него теперь дом? В сущности — нет. Нужно заехать, собрать кое-какие вещи, а пару дней можно перебиться и в гостинице… Не забыть накормить Киса. Или лучше отправить его к родителям…
Мысли, мысли…
Потом — снять квартиру, а там видно будет. Может махнуть куда-нибудь в Украину. Или в Прибалтику… там тоже есть театры, а он достаточно известен, чтобы не сидеть без дела.
Но всё-таки… за что?..
Влад заметил его, как только Макс вышел из дверей аэропорта. Бледный, осунувшийся. И, судя по поджатым губам, уже на что-то решившийся. Влад грустно улыбнулся. Ребенок. Все еще ребенок. Голубоглазое солнышко… С силой проведя ладонью по лицу, словно стирая с него не нужные эмоции, он оторвался от капота машины, и мягко скользнул в толпу. Осторожно, но крепко сжал плечо сына:
— Привет.
Макс вздрогнул. Перевёл на него потерянный взгляд. Долгий миг смотрел в родные глаза, немного усталые и всё-всё понимающие, а потом крепко обнял. Как когда-то, а далёком детстве, лицом уткнувшись в отцову шею, всем телом содрогаясь в беззвучных рыданиях.
— За что?.. — тихо стонал он. — За что он так… со мной… Что я сделал… не так?..
И отчего-то сомнений в том, что отец знает ВСЁ — не возникало. Он просто знает. Он — отец. Папа. Непоколебимый, уверенный, сильный. Их скала… Кто, как не он подскажет, утешит, поможет?
— Я ему больше не нужен… Не нужен… — Он мучительно-долго вздохнул и усилием заставил себя выпрямиться. — Пусть не боится… я не наделаю глупостей… мешать не стану… я сегодня же съеду. Сниму номер на пару дней, потом квартиру подыщу…
— Дурак ты мой… — Влад почти нежно провел по его волосам. — Глупый, влюбленный мой мальчик… Пойдем, — он крепко сжал его руку, так, чтобы у Макса и сомнений не возникло в том, что он сможет удрать, и повел за собой. Ребенок. Сколько бы ему ни было лет, для него он все равно будет ребенком. Мальчишкой с голубыми глазенками.
Машина и дорога в полной тишине. Не домой — на дачу. Туда, где никого, кроме них не будет. Где от каждой пылинки веет теплом, родным теплом.
Ворота, двор, крыльцо, уютный диван. Влад усадил на него сына и накинул на плечи теплый, пушистый плед. Опустился рядом, притягивая к себе и запуская пальцы в его волосы.
— Ребенок… Я понимаю тебя. Знаю, как это больно. Знаю. Но эта боль — ничто на самом деле…
Макс прижался к отцу, зажмурившись. Они давно в последний раз сидели так, вдвоём, чтобы никого рядом. Всегда были Дима или Мир… Или они оба… семья…
— Я знаю, КАК тебе больно сейчас, но если ты оттолкнешь его, не дашь Миру шанс, разлука будет в сотни, тысячи раз больнее. Поверь мне. Просто поверь мне. Это будет не жизнь. Это медленная агония. Да ты и сам это видел, — Влад улыбнулся светло, солнечно. — Между мной и Димой много чего было, но сейчас я счастлив. Просто и безоговорочно счастлив. Перетерпел, переболел. Миру сейчас тоже больно. И страшно. Он любит тебя. Дай ему шанс сказать это прежде, чем принимать решение, объяснить что-то. Ошибка обойдется вам слишком дорого. Малыш… Я не хочу, чтобы ты также как я, двадцать лет сходил с ума без него. Дай ему шанс. Это все, что я прошу.
