- Дмитрий Берг!..

И «Олимпийский» взревел от восторга.

Он вышел на сцену в гордом одиночестве. Желающих составить ему компанию на вручении, было не мало, но Гельм безжалостно отшил всех. И теперь Дима стоял в лучах прожекторов и таинственно, чуть отстраненно улыбался, держа в руках тарелку и конверт, которые ему всучили перед самим выходом.

- Добрый вечер… - мягкий выдох, ласкающий загривок. И не поморщится, когда рев фанатов почти оглушил. – Я рад быть здесь с вами, - короткое движение головой и волосы ложатся так, как, должно – в легкий беспорядок, тщательно продуманный.

Его голос мягким мехом скользнул по коже, легкой щекоткой опустился вдоль спины. Влад судорожно выдохнул, глядя на тонкую фигуру посредине огромной сцены. Нереально красивый.

А Дима что-то говорил, смеялся, шутил, открывая конверт. Вытянул листок и улыбнулся уголками губ, прежде чем произнести на весь зал:

- «Фиолетовые бабочки», режиссер Сергей Солодкий.

Аплодисменты, собственный голос из динамиков, счастливый номинант, говорящий слова благодарности. Надо же, ему тоже что-то перепало от этой благодарности… Да-да, и тебе спасибо, Сережа…

Дима исчез со сцены почти незаметно. Был и нет. Проскользнул за кулисы в толпу своей охраны и почти бегом до гримерки. Его выступление через полчаса…

И как будто выключили радость. Болезненно-острую радость от ЕГО присутствия. Влад тоже поздравил Солодкого, сказал отдельное спасибо за то, что стоит здесь, на этой сцене, ведь не будь песни и клипа - вряд ли блистательная МУЗа увидела бы простого парня из Москвы и пригласила сюда, в этот восхитительный мир. Слова все лились, но радости - не было.

И дальше, дальше… Лучший микс, лучшая певица, лучший певец, лучшая песня… Влад то царил на сцене, то скрывался в закулисье, когда выступала очередная «звезда». А Дима, как мираж все мелькал где-то на периферии зрения. И кажется, слышится его голос где-то в огромном зале.

«Фиолетовые бабочки» были последними. Отзвучали аккорды четвертой песни, и в зале воцарилась тишина. Свет померк, оставив темноту, а потом в ней засветилась точка. Еще одна и еще. Как звезды, загорающиеся на ночном небе. Вот только были они не далекими и чужими, а близкими, теплыми. Казалось, дотянись и коснешься. Ближе, еще… И вот звезда сорвалась. И летит, летит вниз под тихую мелодию песни. А потом вдруг взмывает вверх, оставляя за собой искрящийся шлейф. И вот она уже не звезда, а бабочка. Фиолетовая бабочка с серебристым, звездным узором на нежных крыльях. Эти бабочки-звезды – они кружатся над сценой, взмывают вверх, а потом, словно сраженные невидимой рукой, падают вниз, осыпаясь золотой пылью… Исчезая, как сон. «Мне приснились фиолетовые бабочки…»

И хочется как в первый раз - с разбегу и плевать на крылья, падать, парить над пропастью, широко раскинув руки, до слез вглядываться в звездное небо, сгорать в холодном лунном свете, чтобы даже пепла не осталось, и не жалеть ни об одной прожитой минуте. Это больно - слушать его голос, стоя за кулисами, зажмурившись, и чувствовать, как быстро-быстро порхают в руках девушки-гримера пуховки... Кажется, он все-таки не выдержал и расплакался как ребенок. Как хорошо, что рядом ни одного фотографа!..

Песня отзвучала, свет снова погас, а когда включился, на сцене больше не было Димы. Словно и не пел он здесь только что, кружась в серебристой звездной пыли. Пару секунд над залом царила тишина, а потом стены содрогнулись от дружного рева тысячи глоток. Фанаты орали и визжали, требуя назад своего кумира, а когда поняли, что все закончилось, дружной толпой повалили на выход, наплевав на церемонию и надеясь увидеть Диму еще хоть раз. Пусть за спиной охранников идущего к машине. Но увидеть…

Переодеться Диме не дали. Начальник охраны накинул на его разгоряченное тело длинную куртку, бесцеремонно сгреб в охапку и потащил прочь из здания, повинуясь повелительному кивку Гельма. Дима дернулся было, но потом послушно обмяк, вспомнив, как однажды толпа в два раза меньше этой чуть не разобрала его на молекулы, прорвав ограждение. Тогда он отделался относительно легко, а вот этот самый охранник, который прикрывал его собой тогда, загремел в больницу.

У черного хода уже толпились люди, но их количество не шло ни в какое сравнение с тем, которое пыталось прорваться на улицу из зала. Счет шел на секунды, и Дима понимал это, как никто. Обратная сторона славы – сбегать с концерта от собственных фанатов, как воришка, в плотном кольце охраны. Не смешно и не грустно. Страшно.

Машина сорвалась с места, как только Дима оказался внутри салона. С потекшим гримом, еще не пришедший в себя после выступления, он только сидел на заднем сидении, кутаясь в Гельмовскую куртку, и судорожно дышал, пытаясь не сорваться в истерику. Влад… Там был Влад. А он… Не вышло очередного «когда-нибудь».

========== Часть 4 ==========

Окончен бал, погасли свечи.

Влад долго сидел в гримерке, шуганув помощников. Просто закрылся и сидел, глядя на собственное отражение в зеркале. Выдернул из банки влажную салфетку и медленно принялся стирать грим. Пудру. Блеск. Тени. Обнажая усталую кожу. Желтые разводы с фиолетовыми крапинками в середине.

Он ушел. Он просто ушел, не сказав ни слова. Скорее всего, сегодня же самолет улетит, и он больше не вернется. Сказка — ложь. Да в ней намек. Добрым молодцам урок. Нехрен трахаться с бывшим лучшим другом. Нехрен пытаться вернуть то, чего вернуть нельзя. Все, Владик. Забудь.

Он не собирался топать на тусовку. Отчаянно хотелось подохнуть на помойке. Никогда в жизни не приходить на кастинг «Фабрики звезд», никогда не видеть Димку, не слышать его голоса.

Влад извел полбанки, пока оттерся весь. Сходить бы в душ, но здесь и сейчас есть только салфетки и ничего больше. Ну и ладно. Он переоделся в джинсы, любимую футболку и куртку. Быстро влез в спортивные туфли и, накинув капюшон, поспешил прочь. Сейчас из него будет аховый водитель. Скорее всего. Хорошо, что ночь. Хорошо, что можно нестись по городу, почти не обращать внимания на светофоры. А пешеходов и так почти нет.

Больно. Тянет внутри, ноет. Хуже занозы. Хотя нет. Это, наверное, заноза, такая, в локоть длиной, насквозь пронзила. Он теперь как глупая фиолетовая бабочка на этой занозе дергается. Только сорваться не выходит. Бабочки на булавках умирают.

Надо было бы домой. Закрыться в уютном тихом коконе квартиры, отключить телефон. И спать, спать. Забыть о его существовании. Забыть обо всем. Тогда какого черта он снова делает в «Черном апельсине»? Какого черта стопка за стопкой вливает в себя алкоголь?

Жизнь вообще несправедлива штука. Пора бы раз и навсегда об этом запомнить.