Во вторник по дороге к Роумэну я заехала в турагентство и спросила, как проще попасть из Торки на континент. Молодой человек поинтересовался, куда я хотела бы отправиться. Куда-нибудь во Францию, ответила я, в центральные её районы, или в Париж. В общем-то мне все равно. Он полистал буклеты и сказал, что проще всего вернуться в Лондон, но если я хочу выехать из Торки, то лучше лететь до Джерси из аэропорта в Эксетере. Там мне придется переночевать, а на следующий день можно будет вылететь в любой город Франции и Испании.

– А на Плимута нельзя?

– Морем? Можно. Туда заходят французские корабли.

– Какие?

– Дважды в неделю в Плимуте бывают атлантические лайнеры, идущие в Гавр. Мы можем заказать вам билет прямо до Парижа. Вы отправитесь из Плимута в середине дня, ночь проведете на борту, а на следующий деть к обеду будете в Париже.

– По каким дням?

– Один будет в следующий вторник, другой в субботу.

– А в пятницу ничего нет?

– Есть. В следующую пятницу, восемнадцатого числа, «Фландрия». Это будет через десять дней. Заказать вам билет?

– К сожалению, я не знаю французского, – сказала я. – Думаю, можно будет обойтись?

Он улыбнулся.

– О, конечно, мисс. В Париже вполне можно жить с английским. Или вы хотите, чтобы вас встретил на станции наш агент?

– Нет, спасибо.

Нужно было ещё позаботиться об иностранной валюте и паспорте. Из агентства я сразу отправилась на Оксфорд стрит в ателье, где фотографии делают всего за несколько минут. В агентстве я сказала, что зайду позднее. Но меня несколько беспокоил вопрос, кто именно – судья, или юрисконсульт, или управляющий банка, или врач – должен подтвердить, что знает меня нужное количество лет и что данные, которые я сообщаю о себе, верны.

К доктору Роумэну я опоздала на десять минут, но зато была необычно сговорчива. В тот день на меня нашло вдохновение. Я выдавала такие свободные ассоциации, что им позавидовал бы наркоман. Я попыталась вспомнить все грязные истории, которые мне шепотом рассказывали на помойках, чердаках и заброшенных пустырях Плимута. Впридачу я рассказала ему массу выдуманных снов, переполненных сногсшибательными символами. Я говорила, будто мне приснилось, как я превратилась в самого большого в мире лосося, и что я плаваю в огромной стеклянное банке, а за её стенками скопилось множество людей, которые пытаются меня схватить, но мне удается проскользнуть у них между пальцев. Я врала, а тем временем думала: да нужно ли вообще к кому-то обращаться за подтверждением, что мои ответы в анкете верны? Я сама могу это подтвердить без посторонней помощи. Кто знает мой почерк?

Я рассказывала Роумэну, как во сне шла по улице хорошо одетая, но знала, что на мне нет нижнего белья и что нужно купить его на случай, если меня вдруг собьет машина. Я вошла в магазин, но, оказавшись внутри, обнаружила, что продавцы в нем все крысы. И я чувствовала, как они бегают вверх-вниз по моим голым ногам. Но, сочиняя сон, я думала о ключах Марка, о его ключах от типографии и сейфа, которые он оставляет на туалетом столике каждый вечер. В той связке два ключа от автоматического замка, обычный большой ключ, два маленьких, похожих на ключи от чемодана, и бронзовый ключ.

Я рассказывала Роумэну, как мне приснилось, будто я сижу в камере смертников, жду, когда меня вздернут на виселице за то, чего я не совершала, и надеюсь на отсрочку, а тут раздается стук в дверь, входит охранница и говорит: «Думаю, лучше мне закончить все прямо сейчас»; достает длинный нож, а мне нечем даже защитить себя, и вот я вступаю с ней в борьбу, хватаюсь за лезвие ножа руками и чувствую, как глубоко входит оно мне в ладони, рассекая мясо до самых костей. А думаю в это время о том, что на следующей неделе мы едем с Марком к Рексу на охоту и нужно до того успеть снять копии с ключей. Тогда в четверг я смогу уехать, на следующий день навестить маму, а потом перебраться во Францию. Так и нужно сделать.

Когда сеанс подходил к концу, Роумэн внезапно сказал:

– На прошлой неделе нам удалось продвинуться вперед. Что же случилось сегодня?

– Ничего. Мне сегодня просто весело.

– Думаю, нужно различать веселье и то, что американцы называют «весельем на похоронах». Вас что-то серьезно расстроило?

– Господи! На той неделе я впервые в жизни еду на охоту и потому несколько возбуждена, вот и все. Вы знаете, что такое охота в Торнхилле? Говорят, самая знаменитая. Я отправлюсь туда на своей лошади, а Марк возьмет лошадь напрокат. Нас пригласил Рекс Ньютон-Смит, двоюродный брат Марка, и для меня это событие.

Роумэн встал, медленно прошел через комнату и сказал.

– Когда вы так упорно мне сопротивляетесь, то лишь препятствуете собственному выздоровлению. Оно оттягивается. Но это, несомненно, ещё одна форма протеста той вашей половины, которая выздоровления не хочет.

– Какой половины?

– Этот протест меня ободряет: значит ядро обороны становится чувствительно к оказываемому воздействию. Возможно в следующий раз мы сумеем вновь отвоевать утраченные позиции.

– За пять гиней в час, думаю, нет причин спешить.

– Причин спешить вообще нет. Но у меня длинная очередь больных. Вы же можете ходить сюда столько, сколько хотите.

В посольстве Франции меня заверили, что если анкета заполнена и подписана, то никакой задержки не должно быть. Затем я заглянула в слесарную мастерскую и попросила посмотреть ключи. У них имелся большой выбор. Ключи от автоматического замка были самыми простыми, потому что все они в общем-то похожи друг на друга. Я купила два или три бронзовых ключа и пару колец для ключей, потому что не помнила, как выглядит кольцо у Марка. Им я сказала, что ключи нужны для любительского спектакля.

Весь вечер я убеждала Марка. Я просила его не предпринимать пока ничего, не ходить к директорам фирм и не возвращать деньги ещё неделю-другую. Говорила, что он захватил меня врасплох и мне нужно время, чтобы самой все обдумать. Две недели ничего не изменят, а я, может быть, решусь пойти вместе с ним. Ведь если я сама пойду к тем людям и они убедятся, что я в самом деле глубоко сожалею…

Нелегко было его убедить, но в конце концов он согласился отложить все на некоторое время.

Самой большой проблемой для меня стал Фьюри… Взять его с собой я не могла, вот что всего обиднее. Он был самым верным моим другом, самым старым и в некотором смысле вообще единственным. Я хочу сказать, что мы понимали друг друга как настоящие друзья. У нас всегда было одинаковое настроение. Я могла бы умчаться на нем хоть куда, даже без седла. Когда он прижимался своей головой к моему лицу, это было проявлением дружбы, и он ничего не требовал от меня взамен.

Я даже не могла его продать кому-нибудь, поскольку никто не должен был знать о моем отъезде. Лучшее, что я могла сделать, – это написать Гарроду за день до отъезда, вложить в конверт деньги и попросить взять Фьюри обратно. А лучше подарить его; мне невыносима была мысль о том, что его могут превратить в рабочую лошадь.

Раза два в ту неделю я заходила к Марку в спальню, когда он одевался, чтобы получше рассмотреть ключи и брелок. Во вторник я вообще не пошла к Роумэну, а вновь поехала в город и купила ещё несколько ключей. Теперь требовалось только подменить ключи на туалетном столике так, чтобы Марк не заметил разницы. Дело нетрудное. Я получила паспорт. Викария в Биркемстэде звали Пирсон. Никого в паспортном отделе не интересовала его подпись. В турагентстве я получила билет и небольшую сумму французских денег. Меня пугало это путешествие, чужая страна, непонятный язык, всего несколько сотен фунтов в кармане и неизвестность в перспективе.

Я гадала, что скажет мама, когда я приеду и сообщу, что последние четыре года она жила на ворованные деньги. Мама жестче, чем кажется на вид. Но все равно я должна ей сказать. Пусть уж лучше она узнает все от меня, чем от полиции.