Если тебе станет плохо, ты можешь позвонить мне. Оставить сообщение в Чуме. Не мне, так другому. Мы не бросаем своих. Он сглатывает слюну.

– Как ты их называешь? Ну, этих. Которые соглашаются.

– Крестниками.

– Сколько крестников тебя кинули? Я чувствую, что начинаю краснеть.

– Много, – произношу я глухо. – Очень много. Наверное, каждый второй.

– В том-то и дело, – говорит он. – Я не кидаю. Никогда не кидал и не стану. Но если я соглашусь на… – он запинается, – на сотрудничество, мне придётся тебя кинуть. Мне не выбраться оттуда, понимаешь. Не соскочить. У меня ничего не осталось, только Чума. Я подсел на неё и думал: поиграю и брошу. Не вышло, меня затянуло, как и других. А потом меня подставили. Я дорос до десятой ступени, а один подонок на девятой, он обещал…

– Подожди, – прерываю я его. – Не рассказывай мне сейчас. Вот мой телефон. Выйдешь отсюда – позвони. В любом случае позвони, ладно? Я покажу тебе, как мы работаем. Покажу, что мы делаем. Что можно сделать. Потом решишь. Позвонишь?

– Хорошо, – говорит он. – Обещаю.

– Мне сказали, что сёстры тебя собирают, – говорю я Насте. – А они, по всему, отвели тебя в салон красоты.

Настя преобразилась. Она совсем не похожа на себя утреннюю. Передо мной стройная, уверенно держащаяся миловидная девушка.

– Я всего лишь одолжила немного косметики, – говорит она. – Я тебе нравлюсь?

– Да, – говорю я искренне и вновь краснею, как недавно с Артёмом. – Пойдём, машина во дворе.

– Что я должна буду делать? – спрашивает Настя, когда мы выезжаем на автостраду.

– Ничего. Пока ничего. Я не стану просить тебя никого подставлять или сдавать. За одним исключением.

– Вот как. Каким же?

– Настя, – говорю я. – Давай я не стану читать тебе морали и скажу напрямик. Ты ведь представляешь, чем мы занимаемся?

– В общих чертах.

– Хорошо. Меня интересует информация. На одного человека. Если, конечно, можно назвать его человеком.

– На императора?

– Да.

– Что тебя интересует?

– Всё. Всё, что ты о нём знаешь.

– Что ж… Это страшный человек.

– Я догадываюсь. Можно конкретней?

– Боюсь, что конкретики мало. Никто не знает ни кто он, ни где живёт, ни сколько ему лет. У него механический, пропущенный через преобразователь голос. А вот он… Он знает всё. Обо всех. Обо мне тоже. Знает, кто я. Где живу. Как выгляжу.

– Даже как выглядишь? Каким, интересно, образом?

– Однажды он велел мне явиться в одно достаточно пустынное место. Я пришла. Он проехал мимо на машине. Посмотрел на меня. И исчез. А возможно, это был и не он. А кто-то, меня сфотографировавший. Так он поступает со всеми, кого приближает. Это ужасный человек. Беспощадный. Он забавляется тем, что тасует людей. Как карты в колоде. Играет ими, жонглирует.

– Хороший мальчик, – говорю я. – Как он выглядит? Виртуально, разумеется.

– Так же, как его персонаж.

– Вот как? Кто же его персонаж?

– Он называет себя «товарищ Сталин».

В квартире у Насти даже не беспорядок – погром. Я ошеломлённо останавливаюсь на пороге. Как сказал бы Андрюхин – бардак с прицепом.

– Извини, не помню уже, когда делала уборку, – говорит Настя стыдливо. – Не до неё было. А потом – не успела.

– Ничего, – говорю я. – Ты уверена, что я могу войти? Сейчас самое время меня кинуть.

– Эх ты, Валенок. Я не кидаю.

Символично. Сегодня я слышу эти слова уже второй раз. Я вхожу, и Настя, взяв меня за рукав, тащит по коридору.

– Пожалуйста, не оглядывайся, мне действительно стыдно. Зато в спальне у меня полный порядок.

Спальней, впрочем, назвать это трудно. От неё в комнате лишь кровать в углу. В остальном это больше похоже на небольшой компьютерный центр.

Настя входит в сеть. На мониторе – заставка Чумы. Девушка вопросительно смотрит на меня.

– Я не стану мешать, – говорю. – Заходи, делай, что следует, на меня не обращай внимания. Ах да, одна просьба. У тебя сохранились его сообщения?

– Кого? Императора?

– Да.

– Конечно. В архиве. Правда, их немного, он предпочитает личные беседы.

– Совсем как покойный тёзка, – говорю я. – Скинь, пожалуйста, то, что есть, на флэшку. Я дома ими займусь.

Выхожу из спальни и принимаюсь за уборку. Часа три я драю полы, уничтожаю кладбища пыли и перемываю кордильеры посуды. Под конец чувствую, что устал как пёс и как он же голоден.

– И этого человека называют Валенком, – говорит смущённая Настя. – Я закончила, сейчас будем пить чай. У меня где-то должно быть печенье. И коньяк.

С хрустом уминаю коробку печенья. Чай никуда не годится, зато коньяк хорош.

– У тебя есть кто-нибудь? – спрашивает Настя. Давлюсь печеньем. Спешно запиваю его коньяком.

– Нет. Я один. С тех пор, как Вера… Ну, ты понимаешь. Были, конечно, связи. Кратковременные. А у тебя?

– Никого. И не было. С тех пор, как подсела на Чуму. Вторично давлюсь печеньем.

– Ты шутишь?

– Нет. У меня был парень. Тогда, девять лет назад. Мы встречались. Долго, больше года. Потом я забеременела. И он меня бросил. Ребёнок так и не родился, я не доносила, выкидыш на шестом месяце. К тому времени я уже подсела на Чуму. Тогда она спасла меня, я едва не наложила на себя руки.

Смотрю ей в глаза. В них слёзы. С трудом удерживаюсь от желания немедленно её поцеловать. Чёрт возьми, не хватало только влюбиться. В чумовую третьей ступени. Герцогиня де Шале… На ней наверняка такое… Чтобы достичь её положения в империи, надо пройти по трупам. И, тем не менее, она мне отчаянно нравится, и коньяк тут ни при чём. Как сказал бы Андрюхин – абзац с прицепом. Я встаю.

– Уже поздно, Настя, – говорю. – Я пойду. Вернусь завтра утром, и начнём работать.

Она поднимается вслед за мной. Делает шаг. Её лицо напротив моего.

– Может быть, останешься?

Я отстраняю её и двигаюсь к двери.

– До завтра, – говорю я.

– До завтра. Я буду ждать. Эх ты, Валенок…

Домой добираюсь заполночь. Спать хочется патологически, но за меня мою работу никто не сделает. Сбрасываю содержимое флэшки на диск и сосредоточиваюсь. В этот момент звонит телефон. Снимаю трубку. Андрюхин.

– Валенок, ты?

– Нет, тень отца Гамлета. Ты в курсе, сколько времени?

– Чёрт, заработался, извини. Дел – самолёт с прицепом. Слушай, есть одна тема. Можешь прийти завтра пораньше?

– Извини, не могу. Меня завтра не будет, шеф в курсе. Если что, звони на мобильный.

– Ладно, – Андрюхин разъединяется, а я приступаю к прослушиванию.

Действительно механический, неживой голос. Я с трудом удерживаю внимание на том, что он говорит. Какие-то графы, баронеты, дипломатические ноты, походы, дуэли, квесты… К чертям.

Засыпая, думаю о Насте. А ведь мог бы сейчас… Валенок.

Жму кнопку дверного звонка. Раз, другой. На часах десять утра, неужели до сих пор спит. Делаю минутный перерыв и звоню опять. Безрезультатно. На всякий случай стучу кулаком в дверь. Она внезапно поддаётся – между косяком и дверным каркасом образуется щель. У меня появляется дурное предчувствие, хотя Настя, возможно, специально отперла замки к моему приходу, а сама сейчас в ванной.

– Настя, к тебе гость, – кричу я с порога. Ответа нет. Я толкаю дверь и вхожу.

Настя лежит на полу ничком, в двух шагах от входа. Я падаю перед ней на колени, хватаю за руку.

Настя мертва. Под головой натекло красным. Холод от её руки прошибает меня насквозь.

Поднимаюсь и на ватных ногах бреду в спальню. Меня шатает, хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть.

В спальне разгром. Развороченный компьютер, вырванные провода, осколки разбитого монитора на полу.

Спиной по стене сползаю на пол. Меня мутит. Это я её убил. Я. Останься я у неё на ночь, она была бы жива. Валенок. Проклятый Валенок.

Усилием воли достаю мобильник. Звоню шефу. Через час в квартире уже уйма народу.