Рашель выглядывает из-за моего плеча.

— Я, — говорит она, — когда сушу свои панталоны, стараюсь не выставлять их на всеобщее обозрение.

Ей неприятно, что я смотрю на эти треугольники из воздушной ткани, куда она могла бы всунуть разве что большой палец ноги. Она набирает побольше воздуха, чтобы хватило духу, и отпускает вагон своей отменной брани.

— И она выставляет эти вещи на обозрение своим собственным сыновьям в возрасте, когда воображение работает так сильно! А потом они удивляются, что у молодых все переворачивается в сознании и они бросаются на первую встречную! Им еще нет и шестнадцати, когда они ложатся бог знает с кем, с замужними женщинами, проститутками…

— Негритянками…

— Эта женщина — шлюшка, я знала это с первого дня…

Я слышу, как нашу соседку покрывают ругательствами, и это вызывает во мне странное, почти физическое возбуждение. Я подначиваю Рашель, чтобы она не останавливалась. Некоторые слова бросают ее в краску и заставляют заикаться. Как ниточка за иголочкой, она долетает в своем воображении до ужасных сцен разврата и позора. Блондинка Анаис очень скоро превращается у нее в животное в разгар течки, распластанное на смрадном ложе, дарящее свою распаленную плоть всем рыжим мужчинам города. Потому что Рашель цепко держится за свою первую идею: маленькая Иоланда должна быть дочерью рыжего самца, вероятно алкоголика, судя по последствиям.

Рашель приходит в себя в тот момент, когда толстяк Зенон въезжает во двор на своем джипе, буксируя прицеп, наполненный шифером. Она обжигает меня взглядом острым, как удар серпа. Не знаю, какое выражение застает Рашель на моем лице, но она отскакивает назад и на секунду замирает в оцепенении, как будто увидела самого дьявола.

— Не стоит больше тратить на них время, — говорит она, отходя от окна.

Зенон наверняка приехал чинить их крышу. Он прислоняет к фасаду свою алюминиевую лестницу и ставит массивный башмак на перекладину. Впятером они выходят на крыльцо и наблюдают, как он постепенно поднимается к небу.

В трех километрах от поселка, с другой стороны долины, на двести гектаров тянутся черные сады. Так называют нетронутые земли, которые окружают бывшую деревню Шанплер, уничтоженную эпидемией чумы в 1709 году. Несколько обломков крепостной стены еще видны среди колючего кустарника, ракитника и зарослей терна. Обнаженный остов часовни, сохранивший фрагменты шифера, топорщится по ночам белоснежными перьями сов, бросающих к звездам свои тоскливые крики. Там до сих пор журчит старый фонтан, погребенный в чаще; иногда прозрачными ночами, при полном безветрии его песня доносится до поселка. В двух шагах от развалин у меня есть дюжина арпанов земли, купленных задаром в те времена, когда я еще верил в будущее. Я попробовал насадить там плантацию елей, поскольку невозможно было разводить полбу на груде зачумленных костей. Молодые посадки не протянули и двух лет: сероватая гниль заразила их корни. Иголки поблекли, и вскоре их сдул ветер. На этой черной гнилой земле в изобилии растут только цветы смерти: белладонна, белена и волчье лыко. Да еще осенью там находят самые ядовитые поганки и дьявольские грибы, пузатые как бочки.

Нынешние жители деревни, населившие ее после чумы, никогда не отваживаются проникать в глубь этой суровой земли, над которой висят старинные проклятья, и остерегаются пасти свои стада на заброшенных окрестных полях. Закрытые густым кустарником большие расщелины, достигающие неимоверных глубин, открываются в горных породах; Не один раз приходилось видеть на их дне заплутавшую и провалившуюся туда скотину. К тому же длинные шипящие гадюки, похожие на ремешки кнута, бдят на развалинах. Как-то летом один археолог, поставивший свою палатку возле часовни, спустился в поселок ползком: его глаза горели как угли, а ноги были испещрены укусами. По правде говоря, его удалось спасти, но больше в наших краях его никогда не видали.

Вначале я приходил туда только по делу, всегда захватывая с собой заступ из острого железа, чтобы расшвыривать гадюк. Но после двойного предательства Мишеля я чувствую себя там лучше, чем на пастбищах с жирной травой или на плодородных пашнях. Часто я доезжаю на тракторе до холма Оллегард, затем пересекаю целину и достигаю старого пихтового леса в том месте, где открываются почерневшие скелеты моих елей среди колючего кустарника. Я выключаю мотор и слушаю ветер, свистящий в руинах. Иногда я вылезаю из трактора и пробираюсь сквозь густые заросли, шаря перед собой железной палкой. Старый фонтан шуршит в тишине шепотом мертвецов. Там, в этих местах, где было похоронено столько мечтаний, я вдруг ощущаю чье-то сочувственное и доброе присутствие. Застывший жест кузнеца просыпается, и мне кажется, я слышу, как молот звенит о наковальню. Двери поют на петлях, и звуки шагов отдаются в сердцевине камня.

Сколько их было, моих братьев черных садов, когда погасло дыхание их надежд? Три сотни, может быть, четыре? Чума, унесшая их, покрыла их тело бурбонами. Та же, что ведет меня среди них по извилистым змеиным тропинкам, разъедает мне медленно душу.

Глава 6

Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что я недооценила Лала. Наш пес-малютка, тщедушный вид которого вызывал жалость, не ждал, пока ему наступят на хвост. Живой, как мангуст, он крутился волчком и, приподнимая розовые губы, скалил свои острые, как сверла, зубки, без колебаний вонзая их наобум в запястье или лодыжку. Его первой жертвой стал агент телефонной службы, который пришел подключить наш аппарат: успокоенный благодушным видом собаки, он хотел потрепать ее по морде. У господина Зенона, пришедшего чинить нашу крышу, была, в свою очередь, прокушена штанина.

Этот шелудивый щенок был одарен к тому же замечательной способностью распознавания. По прошествии трех дней он различал без ошибки всех действующих лиц своей маленькой вселенной, где в качестве госпожи он выбрал Иоланду. Он не отставал от нее ни на шаг и, будучи совершенно крохотным, претендовал на то, чтобы ее защищать. Так, он начал сопровождать детей во время их прогулок и при малейшей опасности, словно куропатка, взлетевшая среди жнивья, кидался в ноги малышке, не давая ей идти вперед. Морис, которого этот избыток дружбы заставлял немного ревновать, утверждал, что Лала поступал так не столько, чтобы защитить Иоланду, сколько, чтобы самому найти защиту. На что Поль, возмущенный подобной клеветой, возражал, что, если бы Лала действительно искал защиты, он бы прятался за Иоланду, а не кидался бы перед ней. Этот обмен мнениями грозил перерасти в ссору, так как Поль от имени собаки требовал извинений. Призванный рассудить спор, Кантен объявил им, что Лала, бесспорно, не трус, поскольку рискнул вцепиться в огромного господина Зенона, когда тот позволил себе слишком резкий жест в присутствии малышки.

Это правда, что появление собаки изменило Иоланду. Вначале она забавлялась им, как плюшевой игрушкой, поднимая его то за хвост, то за ухо, и при этом щенок не только ни разу ее не укусил, но даже ни разу не зарычал в ответ. Не знаю отчего, оттого ли, что она услышала, как скулит Лала, или от ощущения его маленького трепещущего язычка на своей щеке, но она вдруг осознала жизнь, которая билась в ее руках. Впервые она смогла контролировать свои жесты и обнаружила некоторые навыки предосторожности.

Последние дни августа были самыми чудесными за лето. Дети отправлялись на длинные прогулки, после которых возвращались нагруженные новыми сокровищами. Легкий загар золотил их кожу и еще больше оттенял блеск их глаз. В то время как Лала, доведенный до изнеможения, сворачивался в комочек в кресле, они раскладывали свои находки на столе в кухне. Это была то едва порозовевшая ежевика, которую они, морщась, выплевывали, то круглые, как жемчужины, ягоды бузины, то еще зеленые орехи, которые они собирались «довести до зрелости» возле огня. Порой это бывало перо дикого голубя или лесной совы. Иногда мальчики завязывали вокруг талии Иоланды пояс из колокольчиков, что делало ее похожей на маленькую дриаду. Они неплохо изучили окрестности и простирали свое любопытство все дальше и дальше. Я попросила их только никогда не пересекать холм Оллегард по направлению к руинам, так как, со слов госпожи Рашель, эти малодоступные места были испещрены расщелинами и кишели гадюками.