— Я не удивлюсь, — говорит Рашель, — если эти трое не от одного отца. Посмотри на девчушку… Чтобы сделать блондинке рыжего младенца, нужен рыжий мужчина — непременно.
— Не говорите глупостей.
Мне случается обращаться к ней на «вы», когда ее речи меня сильно раздражают. Она напрягается тогда, как выгнанная из логова змея, и, не выдавая своего замешательства, вдруг резко меняет тему разговора.
Мы видели, как они вошли гуськом в дом и как открылись ставни на первом этаже.
— Больше нечего смотреть, — говорит Рашель, направляясь к плите. — Пойдем есть суп.
В два часа тарахтящий с перебоями грузовик, рыча, поднимается на холм Шируль. Они выбегают все пятеро ему навстречу, размахивая руками. Водитель маневрирует с такой неловкостью, что едва не выкорчевывает ворота, въезжая во двор. Они начали выгружать мебель. Он, вне всякого сомнения, лодырь каких поискать: довольствуется ролью наблюдателя, ни к чему не притрагиваясь. Двое грузчиков трудятся, как быки, мальцы таскают без передышки ящики, картонные коробки, люстры, женщина не покладая рук перетаскивает ворохи одежды, в то время как он безмятежно бродит от заднего борта кузова до входной двери с блокнотиком в руке.
Я сказал Рашели, что их мебель ни за что не выдержит здешних условий, особенно из-за влажности, которой пропитаны стены. В Шанплере годится только цельное и хорошо выдержанное дерево. Эти люди не имеют никакого понятия о плачевном состоянии наших жилищ, рассчитанных больше на противоборство с бешеными ветрами, чем на защиту от дождя. Если зима затягивается и дождей больше, чем заморозков, в шкафах ржавеют столовые приборы, а также ключи, замки — словом, все вплоть до стрелок в часах, которые приходится менять каждые десять лет. Но есть нечто и похуже: в середине апреля, в разгар таяния снегов, им нужен будет водолазный костюм, чтобы спускаться в подвал. Под его сводами в течение двух недель протекает настоящая река. Они об этом, конечно, ничего не знали, когда покупали эту старую ферму, от которой отказались все в округе. На скромные средства и с очень сомнительными местными подрядчиками они покрасили заново рамы, двери, карнизы. Заделали щели цементом и наспех очистили от мха кровлю. Обои, которые они наклеили на стены, не увидят и будущего лета, они упадут сами собой под воздействием плесени. Проведя эти косметические работы, они спустили деньги в трубу, но, в конце концов, это их дело. Но что я никак не могу понять, так это причину, по которой они решили похоронить себя там, в доме напротив. Ему на вид нет и сорока, он слишком молод для того, чтобы быть на пенсии, — чем он будет кормить своих гавриков? Доходы с фермы? Об этом нечего и думать, он купил только два гектара пастбища, на которых едва поместилась бы дюжина баранов.
Я сказал Рашели:
— Завтра утром подождешь, когда они встанут — вряд ли это будет рано, — и отнесешь им корзинку яиц и кувшин молока. Скажешь, что это для детей.
— Ладно, но если уже в первый день их угощать молоком и яйцами, они подумают, чего доброго, что мы богаты.
— Вы сделаете, как я сказал. И постарайтесь ничего не упустить.
Если Рашель ничего не узнает, я найду другие ходы, я перетряхну небо и землю. В конце концов кто-нибудь мне скажет, кто они есть и кем были. Мне нужно знать.
Глава 2
В десяти километрах от Шанплера небо начало хмуриться. Кантен вел машину с излишней предосторожностью. Чтобы ничто не омрачило этот памятный день, говорил он, даже резкий удар по тормозам. На самом деле приготовления к переезду и бессонная ночь истощили его, и он боялся собственной рассеянности.
Мне не терпелось узнать, как дети примут наш новый дом. Мысль, что он понравится им меньше, чем нам, даже не пришла мне в голову.
Мы подъехали вплотную к холму Шируль в тот момент, когда ослепительная грозовая вспышка рассекла небо.
— А вот и гроза, совсем не вовремя, — сказал Кантен.
Наша маленькая Иоланда затыкала уши, чтобы не слышать раскатов грома, в то время как братья обнимали ее за плечи.
Наконец мы въехали во двор, но дождь стоял стеной, так что, несмотря на скорость дворников, наше маленькое владение предстало перед нами темным строением с расплывчатыми контурами. Иоланда немного успокоилась. Поль и Морис, сгоравшие от нетерпения, хотели броситься прямо под ливень.
— Дети мои, — сказал Кантен, — дождь не продлится долго. Я хотел бы, чтобы наш дом явился вам в первый раз в ясном свете, а не в грозу, которая придает ему немного грустный вид.
Мы прождали около часа. Иоланда и Морис заснули, скрестив руки, Поль задумчиво перебирал колоду карт, которую ему дал водитель грузовика. Когда дождь наконец прекратился, я выпрыгнула из машины, чтобы помочь выйти детям. В спешке я не заметила глубокой рытвины, заполненной дождевой водой, и моя нога погрузилась в нее до самой лодыжки. Крик, который я не смогла сдержать, заставил прибежать Кантена.
— Моя бедная Анаис, — сказал он, — в деревне нужно быть внимательной к такого рода вещам…
Как это часто бывает в ситуациях, вызванных нашей собственной оплошностью, я громко рассмеялась, в то время как Кантен скомканным платком вытирал грязь, которая залила мою туфлю и испачкала край юбки.
— Вы можете выйти, дети, но осторожно — лужи!
Иоланда и Морис, с глазами еще красными ото сна, недоверчиво смотрели на эту каменную постройку, мокрый шифер которой дымился под выглянувшим солнцем.
— Уау! — воскликнул Поль.
Этот возглас, похожий на лай, стал сигналом к стремительному натиску. Они осмотрели хлев, конюшни и сеновал, издавая все более и более пронзительные звуки.
— Я думаю, что это победа, — сказал едва слышно Кантен, от волнения почти лишившийся голоса.
Но этот краткий миг счастья побледнел от новых тревог. Кантен начал вдруг волноваться за наш грузовик.
Я старалась его успокоить: перевозчики, без сомнения, остановились по дороге, чтобы пропустить стаканчик или перекусить.
Дети, закончив обследовать пристройки, двинулись за нами внутрь жилища. У лестницы были узкие ступеньки, и, чтобы подняться в дом, Кантен взял Иоланду на руки. Мы открыли ставни, скрипевшие, как потревоженные вороны, и вскарабкались на следующий лестничный пролет, чтобы выйти на простор чердака, вид которого заставил мальчиков замереть с открытыми ртами. Они осторожно продвигались по необозримому полу, освещенному шестью слуховыми окошками. Старая мельница отдыхала под кровлей, как потерпевший крушение корабль. В бесчисленных нишах, выдолбленных в каменных стенах, были размещены гипсовые фигуры святых, обложенные соломой. Поль заскользил вокруг мельницы и, очарованный, воскликнул:
— Папа, как здорово, есть даже вода!
— Как «вода»? — спросил, бледнея, Кантен.
Мы увидели ее, текущую ручейками между скатом кровли и западной стеной. Большая застоявшаяся лужа образовалась возле мельницы.
Со смущенным видом Кантен объяснил, что сильный дождь, должно быть, пробил шифер. В комнате внизу, которую мы планировали для Иоланды, широкий темный потёк красовался на панели потолка.
— Ничего страшного нет, — сказал Кантен. — Иоланда поспит в соседней комнате, которая цела и невредима.
Мне было странно видеть, как он легко смирился с трудностями, и я подумала: возможно, дом обладает какой-то магической властью, которая и усмирила его обычное беспокойство, но внезапно он вспомнил о грузовике. Он ринулся во двор и, обратив взгляд к холму Шируль, ждал около получаса. В воображении он уже видел, как наша мебель перемещается к неизвестным границам или лежит брошенная в глубине оврага. Когда алюминиевый ящик появился наконец на горизонте, Кантен, вообразив, что перевозчики могут проехать мимо, бросился им навстречу, размахивая руками; мы последовали его примеру. Шофер объяснил нам, что из-за грозы на дороге образовались оползни и что он заблудился, отправившись в объезд. От него разило алкоголем, и я не слишком поверила в рассказанную им историю.
