Воспоминания снова закрутились быстрее, и Германн как-то отстраненно знал, что родители Ньютона никогда не были женаты, и что его воспитывал отец и дядя. Эти мысли пришли подобно забытым воспоминаниям и тут же встали на свое место, заполняя пробелы о жизни Ньютона в сознании Германна. И вот математик видит быстрые образы просторного кабинета, в котором он защищал свою докторскую, и смазанные лица членов комиссии. Из череды воспоминаний ярко вырвался образ высокой стройной брюнетки в летящем кремово-белом свадебном платье. Ванесса.

Она счастливо улыбнулась, стоя у алтаря рядом с Германном, который так непривычно выглядел в свадебном костюме. Поцелуй под шумные аплодисменты собравшихся родственников и многочисленных друзей Ванессы. В голубом свете дрифта Германн быстро оказался рядом со своим братом, который уже успел выпить, и его глаза радостно блестели, казались совсем черными из-за расширенных до предела зрачков.

- Ну, ты даешь Герми, такую красотку отхватил!

- Дитрих, я же просил не называть меня так, - почти прошипел Германн на брата.

Воспоминания быстро протекали, путаясь с жизнью Ньютона, переплетаясь с ней, наполняясь новыми образами.

Вторжение кайдзю. И Ньют самый молодой преподаватель в МИТе, научные работы, татуировки и еще несколько докторских степеней, и Гейзлер то и дело сбивается воспоминаниями о том, как Германн преподавал, спорил с женой снова и снова по поводу и без. Германн даже увидел их с Ньютоном переписку по вторжению.

Мягкие длинные локоны лезли в лицо, а вскрики Ванессы раздражали, так же, как и ее слишком резкие движения, пока в голове все мысли были заняты слухами о новой программе «Егерь» и наборе международной команды лучших ученых для создания оружия, способного отразить нападения кайдзю. Девушка встряхнула головой, поправляя волосы, и крепче вцепилась в худые плечи Германна, и со скрипучим стоном плотнее прижалась мягкими бедрами к его обнаженному телу, жарко сжимаясь, и с возбужденным блеском посмотрела на мужа, но Германн удостоил жену лишь едва слышным тихим полустоном, больше похожим на вздох.

- Ну же, - прошептала Ванесса, рухнув на Германна, прижимаясь к нему всем телом, и влажно поцеловала мужа, - скажи, что любишь меня, - задыхаясь, просила брюнетка, прижимаясь к Готтлибу.

Ноутбук издал тихий сигнал входящего сообщения, и монитор моментально загорелся.

- Конечно, - отстраненно кивнул Германн, высвобождаясь из рук Ванессы, выбрался из кровати, на ходу надел халат и торопливо проверил почту.

- Германн, это что сейчас было? – строго спросила девушка, поправляя волосы, - да с кем ты постоянно переписываешься? – она резко вскочила с постели, и сейчас в голосе Ванессы отчетливо слышались истерические нотки.

- Успокойся, - Германн предупредительно поднял руку, останавливая жену, пока она не ринулась атаковать ноутбук. – Это от доктора Гейзлера. Пишет, что если сможет заполучить образец крови кайдзю, то, думает, что сможет решить проблемы токсичности кайдзю блю.

И снова жизнь Ньютона. Свидания, научная работа, первый биообразец тканей кайдзю с пометкой «токсично», конфликты на работе. Их первая встреча. Она была поистине ужасна. Ньютону и Германну хватило получаса чтобы разругаться.

Германн ожидал увидеть серьезного ученого. Таким, каким и должен быть биолог с шестью докторскими степенями и ведущий специалист в области репликации тканей и изучении кайдзю. Но, простояв в назначенном месте пятнадцать минут, Готтлиб сильно засомневался в компетенции своего знакомого по переписке. Холодный осенний ветер чувствовался через ткань тонкого пальто и математик решил подождать непунктуального биолога в кафе, и уже готов был высказать все по поводу его поведения. Запах выпечки и свежемолотого кофе, и совсем мало народу в уютной кофейне. Время текло медленно и еще спустя десять минут, когда Германну уже принесли его заказ, он твердо для себя решил, что, если только Гейзлер не попал в аварию, то он полностью разочарован.

Дверной колокольчик тихо звякнул, и в кофейню ворвался растрепанный темноволосый мужчина в модных очках, потертых джинсах и темно-зеленом осеннем недоразумении, похожем на пуховый жилет, которые обычно носила «модная» молодежь, надетым поверх темной толстовки с длинными рукавами до локтя украшенными каким-то рисунком. Германн несколько секунд всматривался в руки посетителя и не сразу понял, что заставило его задержать взгляд. Цветные рукава. Это была вовсе не ткань толстовки, а настоящая живая кожа, покрытая пестрыми татуировками. « Что за идиот» - презрительно подумал математик, отпивая кофе, и посмотрел на часы. А затем этот самый «идиот» неожиданно замахал ему рукой и целенаправленно подошел к столику.

- Германн Готтлиб, верно? – с веселой улыбкой спросил мужчина, и у математика нехорошо екнуло сердце.

- Мы знакомы? – настороженно спросил Германн, с ужасом глядя, как татуированный мужчина усаживается напротив.

- Не лично, мы только переписывались. Ньютон Гейзлер, - биолог протянул руку, и воспоминание потонуло в ярко голубом свете.

И снова ускоренные образы жизни. Новые споры с женой и спасительное предложение вступить в программу «Егерь». Военное руководство и огромные ангары, где проводился сбор, кабинеты разработок.

А затем из голубого света начало вырываться воспоминание, которое Германн узнал еще до того, как оно собралось в ясный образ. Достаточно было почувствовать запах дыма и пыли, услышать еще в отдалении сигнал тревоги, и Готтлиб с липким ужасом осознал, какое воспоминание вырвалось из его сознания.

От жара слезились глаза, и все тело пронизывал механический шум и скрежет металла, а в ушах стояли крики на разных языках. Вой сирен, гулкий, пробирающий до самой глубины души, оглушающий сигнал Егеря. Боль пульсировала и разрывалась сотнями вспышек, закрывала обзор. Он почти не видел, что происходит вокруг, лишь пытался отползти по скользкому от какой-то жидкости полу, усеянному обломками оборудования, но только резал руки об осколки, и тело разрывала новая волна боли. Крик о помощи не слышен за общим шумом, и в дальней части лаборатории послышался новый взрыв. Германн с трудом приподнимается и сквозь дрожащую пелену жара, с ужасом, леденящим все тело, видит искореженную балку, переламывающую его ноги. От боли дрожат руки, упираясь в бетонный блок. Новый крик…

Нейросвязь напористо прорывалась сквозь воспоминания, до боли подробно вскрывала их, выворачивая наизнанку, выставляя на обозрение Ньютона каждую деталь, которую Германн так старательно пытался забыть.

Дрожащие исцарапанные руки сдвигают пыльную балку, от страха шум отходит на второй план, и все, что остается реальным – железный изогнутый прут, пронизывающий окровавленную ногу насквозь. Сталь выходит из живой плоти, на его шершавой поверхности размазана кровь и все еще стекает тонкими каплями по пруту, к разорванной ткани брюк.

Воспоминание словно вытолкнуло навязчивое внимание чужого сознания, отбросило его вперед, не позволяя и дальше видеть этот образ.

И снова Ньютон. Просторные кабинеты, доска и студенты, дополнительные исследования, первая успешная детоксикация кайдзю блю. За все это время Германн не увидел рядом с Ньютоном ни одного близкого друга. Хоть биолог и был до ужаса общительным, почему-то никто не мог быть с ним слишком долго. До Гонконгского шаттердома. Германн видел себя глазами друга, видел как Гейзлер привыкал к нему и изучал его поведение, старался сблизиться и совсем не держал зла на математика из-за их ссоры в первую встречу три года назад. Все с чистого листа, и Ньютон искренне хотел наладить отношения с новым коллегой, хоть Германн неизменно оставался с ним холоден и, так же, как и со всеми остальными, пытался держать Ньютона на расстоянии. Вот только ни строгость математика, ни разделительная линия не могли остановить Гейзлера.