Литмир - Электронная Библиотека

Прищелкнул вожжами, тронулась лошадь, заскрипела телега. Несподручно одному, с двумя телегами-то, да это ничто; скоро на дорогу выберусь, там попроще станет.

Не успел и десяти шагов проехать, раздались кусты впереди, Просо выходит. Сияет, что солнце полуденное. И девку на руках держит. К себе так прижимает – будь здесь хоть сто богатырей, не оторвут. Живой… А девка – вроде как та самая, а вроде как и нет. Сарафанчик обтерханный, сама растрёпанная, и видно, что… ну, в теле, что ли…

– Не поверишь, Илья, – Просо разве что на весь лес не вопит, – вот она, лада моя ненаглядная, краса неописанная, Зарянушка… Ослушалась наказа батюшкиного, не пошла за немилого, убежала. Столько времени бродила, меня искала!.. Нашла…

А девка приникла к груди его, обвила руками шею, искоса на Илью посматривает: не выдаст ли?.. А тому что делать?

– Заживем теперь, – не остановить Просо, слова из него, что зерна из-под цепа вылетают, – отработаю людям, коли зло какое причинил. Верой-правдой отслужу. Вези нас, Илья, в деревеньку свою. Сам увидишь, не из последних мастеров у вас кузнец будет!.. Честно скажу, сомневался я, стоит ли предложение твое принимать, что ты давеча высказал, вижу – судьба вмешалась, весточку подала!.. Да, дорога тут вот, шагах в десяти. И счищать ничего не надо, так пройдем. Даже и непонятно, чего это плутали столько. Мы пока на вторую телегу присядем, за тобой править будем…

Прошли они мимо, и показалось Илье, будто голос услышал:

«Здравствуй, Илья Иванович!.. Ты уж не кори меня за то, что так вышло. А только знай: каждому счастья хочется, хотя немножечко, хотя глоточек маленький… Запомни это – каждому…»

Об нем и вправду речь шла, чтобы кузнецом поработал, а вот о тебе, красавица… Ладно, на дорогу выберемся, открою глаза Просу, пусть сам решает.

Бывает, выдастся день такой, что самое верное дело – и то наперекосяк делается. За что ни возьмись – лучше и не браться. Вот и у Ильи нонче: что ни задумает, все не по его задумке выходит. Уж и до поля своего по дороге добрались, а Илья все никак с духом не соберется. Одно дело – разбойником укорот дать, а другое… Хорошо, Велеслава повстречалась. Глянула, поздоровалась со всеми, рядышком с Ильей пошла – не стала на телегу садиться. Кому ж и рассказать все, как не ей? Ничего не утаил.

– Ох, Илья, Илья, – вздохнула. – Ты коня своего богатырского да одежду ратную здесь оставь. Положи вон под куст, никто не возьмет, не приметит даже. Потому как не задержишься ты у нас. Иное тебе, видно, на роду написано. А за кузнецом с женою его – пригляжу. Ты не думай, ничего такого не случится. Недолго ей и быть-то. Две-три весны – и сгорит, что лучинка… Правду она тебе сказала: «каждому счастья хочется, хотя немножечко, хотя глоточек маленький…» Куда уж меньше… Как в деревню придем, ты вот что людям скажи…

4. А высокие-ты горы Сорочинские…

Вот говаривают люди: сорока на хвосте принесла… Это когда не ведают, откуда что взялось. Так и Илья: не успели телеги из лесу выехать, а народ уж едва не навстречу бежит. Оно, конечно, ничего тут мудреного нету. Резвились себе ребятишки чьи-то в лесу, заслышали, едет кто-то, глянули – и быстрей в деревню. Их, когда случится, вершник не догонит, так бегут. Только про сороку оно как-то вроде и красивше выходит, и правдоподобнее.

Хотя птица, надо сказать, так себе. Тараторить горазда, иная баба позавидует. А уж как охотники ее не любят ее – каждый знает. Иные, в лес зайдя, коли завидят, тут же назад поворачивают – не будет добычи. Эта стрекоталка все поближе держаться норовит, да треском своим все зверье на версту окрест предупреждает, кто идет. Не любят, однако ж и не трогают, потому – поверье существует: если хвороба скорая страшная минует, то уж со счастьем навек распрощаешься, ни в одном деле проку не будет.

Только не на сорок голосистых сельчане собравшиеся похожи, скорее – на галок. Обступили, расспрашивают, а сами слова сказать не дают. Насилу угомонились. Поведал им Илья, как с Велеславой уговорено было. Разбойников поискать пришлось, следы-то поистерлись, а вот биться с ними и не пришлось совсем. Сами друг дружку порешили, как золото-серебро отнятое промеж себя делить начали. Не стал он его брать – там, на месте, и закопал. И разбойников тоже. Мешок с гривнами промеж них лежал, его и привез – кузню с мельницей обустраивать. Людей вот спасти довелось; схватили их разбойники, живота лишить собирались, да сами и… Нашел их, к дереву привязанными, совсем уже спастись отчаялись. На счастье, кузнецом оказался, Просом кличут, а жену его – Заряной. Не здешние они, из дальних мест пришли. Почему – про то разговора не было. Чего уж тут разговаривать, когда полено к полену складывается? Обещались за спасение отработать, миру на пользу, а там, глядишь, и насовсем останутся, коли приживутся. Велеславе спасибо, приютит на время.

Врет Илья, и не краснеет. Как по писаному рассказ ведет. Оно и понятно: правду скажи, никто не поверит, больно как-то мудрено все. А соври по-простому, любой скажет: чему ж тут и удивляться-то, что все так приключилось? Бывает, дело житейское. Сегодня одному повезло, завтра – другому. Велеслава – она плохому не научит. Илье-то невдомек, а травница примечать стала, неровно в сторону его сельчане глядят. Девки – хоть сейчас замуж. Жених – на зависть. Только в силу вошел, в семье да хозяйстве за ним – как за каменной стеной (говорят, есть такие, в странах заморских, которые города свои стенами каменными огораживают, не деревянными). Род его всем известен, не пришлец какой. В общем, всем взял. Оттого и норовят поближе подобраться, ручкой-плечиком коснуться, глазками интерес показать. Но то – девки. А парням каково? Кто промеж них с Ильей сравниться может? Не успел с печи слезть, а уж дел вон каких наворотил, другому столько за век не под силу. Правду сказать, хорошо оно, конечно, что односельчанин, только спровадить бы его куда, счастья поискать. Вот как найдет – милости просим, а дотоле – ни-ни…

Большинство все же рады: были разбойнички, и все вышли, опять дорога свободной да безопасной стала. От золота-серебра избавились, деньгами разжились. Надо места выбирать, где кузню ставить, где мельницу. Опять же, кузнеца искать не надобно, сам подвернулся. Пуще же прочих те радовались, которым Илья телеги с лошадьми вернул. Никто и не заметил, что он с жеребенком уходил, а вернулся без. И то сказать – до жеребенка ли?

Это Иван спросил, когда позади избы присели, перед тем как ночевать. Куда, мол, животина подевалась? Без утайки рассказал все Илья, как на самом деле было. Или почти так. Про Проса с Заряной как прежде оставил, очень уж крепко ему слова про счастье в сердце запали.

Слушал Иван, не перебивая. Один раз только вроде как сказать чего хотел, заслышав «зеленоглазая». Сдержался. До конца выслушал, потом промолвил:

– Правду говорят люди: отродясь такого никто не слыхивал, чтобы столько чудесного враз приключилось. И все вокруг тебя…

Счел Илья момент подходящим, да и говорит:

– Ты, батюшка, не кори, коли не то скажу. Только думается – не по мне хозяйство вести, не по мне и землю ухаживать. Для иного рожден. Не просто так приходили люди хожалые, не просто так разговоры вели. И песня Боянова – неспроста она. В Киев зовет, в дружину богатырскую. Встать на пути диких, что деревни разоряют, поля выжигают, людей побивают али неволят. Не будет мне здесь жизни спокойной, ежели против судьбы пойду. Благослови, батюшка…

– Ишь, чего удумал, – поднялся Иван. – А о нас с матерью ты подумал? Кто нас в старости приветит? А она уж не за горами, чай… Спать пошли.

Распахнул дверь – в избу. Не оглянулся.

Посидел Илья еще немного, вздохнул горько, и тоже спать отправился.

Наутро, правда, с теми же словами к отцу приступил, но тот и слушать не стал. Хозяйством, мол, заниматься надобно. А Илья мается; почудилось ему, сказать отец что-то хотел, да раздумал. Вечерком опять присели, на крыльце.

– Сон мне нынче привиделся, – нарушил молчание Иван. – Будто приходит ко мне старец какой-то, и говорит: «Так уж на роду вам написано: не быть дитю вашему кормильцем, ездить ему по полю по чистому»…

20
{"b":"566426","o":1}