– Нет уж, давай дадим маме хоть немного покоя. Поедем сами.

Я изобразила улыбку, сияющую, как медный таз.

– Конечно, сами! Вам не будет скучно. А у меня куча дел.

Кармел с подозрением смотрела на мою сияющую улыбку, и я расслабила лицо:

– Мне правда есть чем заняться, Кармел. Почитаю хоть спокойно у камина без всякого телевизора.

Она медленно собрала свои сокровища и пошла надевать пальто.

– Конечно, ты можешь поехать с нами, но, по-моему, лучше не надо. Это только испортит ей настроение, мне так кажется. Я имею в виду, когда я и ты снова будем прощаться.

– Конечно, Пол, – сказала я и отвернулась. Я переживала из-за того, что мои волосы, кое-как собранные в хвост, выбились и некрасиво топорщатся, и ненавидела себя за эти переживания. – Поезжайте.

Я крепилась, чтобы не спросить про Люси, вместе ли они, но на самом деле и без вопросов все было ясно. И дело не только в совершенно новом запахе кондиционера, любой бы сразу понял, что о нем заботится женщина. Рубашка-поло нежных цветов – зеленая с розовым, массивный «Патек Филипп» на запястье.

– Мне все же нужно поговорить с тобой, Пол.

– Хорошо. – Он подобрался.

– Про Кармел.

– Да, конечно. – Он перевел дух.

– Я была на родительском собрании. Говорят, что она очень, ну, особенная, что ли…

Его лицо вытянулось, затем он нахмурился, посмотрел туда, где она только что стояла.

– Что, проблемы с успеваемостью?

Я задержала дыхание, сосчитала до трех.

– Нет, вовсе нет. Наоборот. Она очень умная, ты же знаешь. Очень способная… но…

– Что же тогда?

– Мечтательность. Иногда она витает в облаках. Разве ты не замечал?

Неужели я одна их замечаю – эти ее «побеги»? Я их так называю. Когда она словно врастает в землю, а взгляд становится нездешним и каменеет? Эти приступы проходят так же быстро, как накатывают. Мне необходимо было с кем-то поговорить об этом. Может быть, я ошибаюсь – разве можно судить наверняка, если у тебя один ребенок и не с кем сравнивать?

Я поняла, что Пол не хочет говорить на эту тему. Я вспомнила это его обыкновение принимать людей такими, какие они есть.

– Может быть. Но… – Он пожал плечами.

– Что ты хочешь сказать?

– Я всегда думал, что просто у нее очень древняя душа. У китайцев, кажется, есть такая теория. Или у индусов?

– Пол, она так счастлива, что ты, наконец, пришел! – не выдержала я.

Он смутился.

– Мне казалось, что нужно переждать какое-то время, понимаешь?

Я понимала. Расходиться всегда несладко. По крайней мере, нам было именно так.

– А теперь… теперь другое дело. Теперь все улеглось.

У него, судя по всему, улеглось.

– Сейчас, когда все нормально, можно встречаться чаще. Постоянно.

– Послушай, Пол. Мне нужно обсудить это с тобой, родительское собрание и еще кое-что.

Послышались шаги Кармел, и наш разговор прервался.

– Ну давай, лохматая мартышка. Пора в путь-дорогу!

Я смотрела, как задние огни его машины исчезают в сумерках. Когда последний раз мелькнул красный огонек, я отыскала в буфете остатки табака. Табак был старый и слежался в пластмассовой коробке, поэтому напоминал кусок сахара с запахом шоколада. Скрутив сигарету, я загнула оба конца, чтобы табак не высыпался. Я закурила и села у окна, пускала дым и смотрела в сад.

Нас с Полом, собственно, связывал не только брак – еще и общее дело: мы занимались закупкой и продажей женьшеня и экзотических сортов чая. Когда мы расходились, я от гордости и злости заявила, что сама прокормлю себя – я нашла место администратора, правда, не на полный день. Мы договорились, что он забирает бизнес, а мне остается дом. Ему дом не был нужен – он переезжал к Люси, к тому же для Кармел было лучше остаться в привычной для нее обстановке. У Люси же был новый домик на окраине города. Я знала это, потому что однажды разыскала его, сходя с ума от ревности. Нужно отдать ей должное, она пригласила меня войти. Люси гораздо моложе меня. Я погорела на такой банальной истории. Пока шла за ней, внимательно изучала ее со спины. Тоненькая фигурка, обтягивающие белые джинсы, мой взгляд скользнул вниз, я посмотрела на ее бедра и подумала: «Вот сюда, между ног, Пол вставляет ей…» От этой мысли мне стало жарко и противно.

Она была босиком, крошечные ноготки покрашены розовым лаком. Я сообразила – вспомнив полку для обуви в прихожей, – что в этом доме принято разуваться. Интересно, Пол тоже так поступает? Я посмотрела на свои ботинки, и мне стало интересно – что, после моего ухода она схватит тряпку, швабру, визгливый пылесос и начнет чистить кремовый ковер, на котором я наследила?

Она сказала, что ей жаль, что все так получилось, и что они с Полом любят друг друга. Она оказалась очень даже милой – лучше бы она была злой и уродливой, но нет, ничего подобного. Я все же не утерпела и сказала ей на прощанье:

– На него нельзя полагаться. Он не умеет хранить верность. С вами он поступит точно так же.

Она сумела сохранить невозмутимость на лице, но в глубине ее глаз промелькнула тень – словно она признала мою правоту. И я смаковала эту тень, принесла домой, вертела и так, и сяк, как Горлум кольцо, «свою прелесссть». Стыдно вспоминать об этом.

После ухода Пола дом медленно утрачивал следы его пребывания. Каждый раз, когда открывалась дверь, сквозняк подхватывал и уносил еще какую-то частицу Пола. Улетучивался запах чаев. Буфет у нас всегда был заполнен образцами чая и источал дымный аромат лапсанга, густой букет танина с цветочной нотой жасмина, который так бодрил. Запах чая до сих пор для меня связан с Полом. Даже когда прохожу мимо полки с чаями в супермаркете или приподымаю крышку чайника в кафе, я вспоминаю время, когда мы с Полом были вместе, чувствую его присутствие. По мере того как буфет пустел, чайный запах выдыхался, пока не осталась, как ни странно, еле заметная нотка жасмина. Иногда на кухне в самых неожиданных местах я улавливаю острый, тонкий запах. Однажды я нашла кусок женьшеня в ящике стола, толстое корневище напоминало о чем-то глубинном и подземном. В другой раз наткнулась на связанный шарик японского чая, который закатился за корзину для дров. Сначала он тоже походил на корень, но в чашке с кипятком распустился хризантемой.

После отъезда Пола и Кармел в доме стало очень тихо. Шум, который я издавала, выпуская сигаретный дым, казался порывами ветра. Иногда скрипела половица наверху или что-то булькало в старой батарее. Я просидела у окна, пока не показались передние фары машины Пола. Нужно почаще вывозить ее в город, подумала я.

Я просыпаюсь утром, и настроение у меня просто расчудесное! Я не сразу понимаю почему. А потом вспоминаю: мама сказала, что, если погода будет хорошая, мы пойдем на фестиваль сказок и историй, а это как раз сегодня.

Моя кровать стоит у окна. Я смотрю через окно – оно похоже на ромб – на небо.

А небо синее, синее, синее!

Я лежу в постели, под одеялом тепло. Я слышу, как мама хозяйничает внизу: сначала клацанье – поставила чайник на плиту, потом щелчок – включила газ. Когда папа жил с нами, его голос заглушал скрип половиц. Иногда они с мамой ссорились, и тогда казалось, что рычат два медведя. Когда я спускалась, они сразу замолкали и улыбались мне, но ясно же было, как дважды два, что они заставляют себя улыбаться. Люди почему-то принимают детей за мышат и думают, что мозги у них совсем крошечные.

Директор моей школы в точности такой – думает, что мы ничего не смыслим. В родительский день мама немного опоздала. Моя учительница – миссис Бакфест – разрешила мне подождать маму возле класса. Пока я там ждала, слышала, как мистер Феллоуз, директор, в классе говорит миссис Бакфест про мою маму «ну вот, очередная одинокая мамаша». У меня лицо даже вспыхнуло от злости, потому что он сует нос не в свое дело – так я считаю. Мама пришла, запыхавшаяся, и выпалила:

– Прости, прости, ради бога. Я задержалась на работе.