От нервного напряжения Вано стало жарко, он снял заношенный китель и, повесив его на балконе, опять спросил:

— Ты отпустишь меня в отставку?

Нарком подумал и сказал:

— Да.

— Теперь мирное время, и старикам можно отдохнуть, — вытер лицо ладонью Вано. И, выйдя на балкон, сел там на стуле, глядя в мое измученное лицо. — Не совсем мирное, Вано. Как видишь, я пострадал, — сказал задумчиво нарком. И тронул пальцами заклейку.

— Вижу, — кивнул Вано. — Противникам твоим не паздаровится.

Нарком нахмурился. Лицо его побледнело. Лимит терпения моего был исчерпан, но я терпела свыше лимита. Мне не давали права голоса. За меня, как за домашнюю скотину, принимали решение солидные мужчины — руководитель страны и его слуга. О чем тут было вести речь?! Судьба моя висела на волоске.

— Кто примет у меня спецвагон? — спросил Вано.

— Никто, — сказал нарком. — Я тебе верю.

— Людям верь, но проверь, — поднял лохматую бровь Вано.

— Ты на что намекаешь?!

— Я не намекаю, это мингрельская пословица.

— Ничего. На этот раз можно довериться. Забирай, что хочешь в приданое, и уводи эту куколку.

— Я бы не стал отдавать, — сказал полковник Саркисов.

— И мне жаль, но Вано заслужил, — пожал тонкими плечами Лаврентий Павлович. — Нас товарищ Сталин награждал за работу, а Вано ничего не получал…

Мы сели с Вано в кузов полуторки. Я куталась в кофту и держала в руках узел, в котором поместились все мои вещи и документы. У старика был зеленый солдатский вещмешок с продуктами. Конечно, я понимала: тут какая-то жестокая игра. На запланированном этапе бегства нарком перекроет лазейку. Но в то же время была какая-то надежда избавиться от постоянного унижения и страха. Я не знала, как это произойдет, но ощущала эту свободу. Будто сняли с шеи петлю, будто распутали ноги и пустили в чистое поле попастись…

Вано хмуро молчал. Зеленая полуторка неслась по пыльному шоссе вдоль Самарки. Где-то на полпути к товарной станции Вано забарабанил кулаком по фанерной кабине.

— Стой, стой! — кричал он шоферу.

Полуторка остановилась, и Вано, сбрасывая вещмешок и мой узел, сказал выскочившему водителю:

— Ты езжай. Я вечерком загляну в спецвагон. А сейчас нам с ней нада побыть вдвоем, — кивнул он на меня.

Мы спустились со стариком вниз к Самарке. Я распахнула кофту и несла узел, а он свой вещмешок. Все в нем он давно уже припас. Солдат-шофер смотрел нам вслед. На макушках старых берез и кленов резко кричали вороны. Старик Вано остановился и понаблюдал за ними.

— Это не к добру! — сказал он.

Я тоже не верила ни в какую удачу.

У Самарки торчала одинокая привязанная в камышах к колышку лодка. В ней аккуратно были сложены весла. Я обратила внимание: лопости были мокрые.

— Это чья лодка? — спросила я.

— Садись, ни о чем не спрашивай!

На душе у меня сделалось еще тревожней. Что затевает Вано? Что у него на уме?

— Мы куда? — опять спросила я.

— На кудыкину гору. Тебе мать говорила так?

— Да.

— Вот и я скажу: сиди и молчи. А то сглазишь мою затею.

Мы переплыли мутную Самарку. Вано загнал в косматый ивняк лодку и велел мне карабкаться на бугор по узенькой тропинке. Я ничего не понимала. Казалось, Вано должен был взять меня в спецвагон, и оттуда бы мы уехали на Кавхаз или еще куда. Но при чем эта бескрайняя степь с реденькими березами?

Мы прошагали, наверное, больше часа. Затем Вано свернул в лог, сбросил со спины тяжелый вещмешок и тяжело повалился на землю.

— Давно не ходил пешком! — вытер он рукавом лоб.

Мы развели небольшой костер, пожевали разогретых концентратов.

— Харашо! — сказал Вано, оглядываясь вокруг.

— Да, птицы поют, — согласилась я. — Только вот комары кусаются.

— Чешись! — посоветовал Вано, чем очень меня насмешил.

— Свобода для людей — главное, — показал он на меня пальцем. — Можно сказать, Бог дал нам удачу.

— Пожалуй так! — отозвалась я, а сама напряженно думала, что же будет дальше? Замысла Вано я не понимала. Да и какая жизнь у нас получится со стариком? Костер погас и покрылся седым пеплом. Налетевший ветерок понес пыльное облачко в лог. И затих. Маленькая дикая пчелка запуталась в мокрых от росы травинках и жалобно тоненько гудела — никак не могла вылететь из плена.

— Если ей не помочь, она погибнет! — сказал Вано. И загорелыми пальцами раздвинул траву. — Лети, радуйся жизни!

Потом он закурил трубку и замолчал. Крутой с залысинами лоб его прорезали складки. Только теперь я заметила, что он сбрил усики, которыми подражал наркому. Но почему? Кавказцы ничего не делают случайно.

— Зачем ты усы сбрил?

— Скажешь, опять наркому подражаю?

— Нет, не скажу…

— Я сбрил усы раньше, чем Лаврентий. Еще в сорок втором, когда убили людей из бункера.

Я молча слушала.

В душе старика что-то кипело и не находило выхода.

— Думаешь, спятил старый Вано с ума?

— Нет, я так не думаю.

— И правильно делаешь.

— Ты понял, Вано, что я погибну, и потому пришел.

— Да, — признался он. И долго смотрел на покрытые пеплом угли. — Живи вместо сына.

Он затянулся остатками душистого табака, выбил трубку.

— Двадцать лет не курил. Лаврентий не любил запаха дыма.

И поднял брови.

— Мне многое удалось. Даже не верил, что смогу спасти тебя. Лаврентий гад, каких свет не видел…

Я невольно глянула по сторонам. А Вано достал из внутреннего кармана кителя толстую пачку денег, обновленных после сорок седьмого года сторублевок, и протянул мне.

— На. Хорошенько спрячь!

— Зачем?! — испугалась я.

— Бери, бери, так надо. И слушай внимательно. Тут есть дорога. Уезжай на попутке как можно дальше в село. Там можно жить без паспорта. Надежно спрячься. Если сумеешь, выйди замуж, поменяй фамилию.

— А ты как, Вано? Ведь нарком будет тебя искать?

— Будет, — Вано медленным движением вытер потное лицо. — На Лаврентии много крови. Это я сказал, где он ездит и где сидит в машине. Но человек, который дал мне бумажный шарик, письмо от сына… Помнишь, ты читала мне его… Промахнулся.

Я невольно вздрогнула.

— Да, да, я помогал недругам Лаврентия, — повторил старик Вано. — И даже винтовку с оптикой достал.

— Как же они не нашли ваших? Они же рыскали всю ночь.

— Хе-хе, — грустно засмеялся Вано. — Засаду готовили ни один день.

— Ну-у, вы рисковый народ! — удивилась я. — А что теперь?

— Наверна, Лаврентий вычислит меня. Он это может. Потому я и попросил отставку. Только бы успеть добраться до Кавказа. Я смотрела на него с искренним удивлением. А Вано горько добавил:

— Вот такие мингрелы! Непредсказуемые люди…

Вано отдал мне солдатский вещмешок, куда я сложила все свои пожитки, консервы и завернутые в тугой узелок чужие деньги. Помогут ли они мне? Спасут ли?..

На воле, под просторным небом, я чувствовала себя беспомощной. Будто выпустили меня, как канарейку из клетки, и живи как хочешь. На грунтовой пыльной дороге я боялась пробегавших мимо машин. Наконец подобрали меня экспедиторы ОРСа завода КАТЭК. Я даже руку не поднимала. Покрытый брезентом ЗИС вывозил рабочих на прополку заводских огородов в степное село Черновку. Молоденький паренек уступил мне место в кабине. И с шофером, инвалидом, бывшим фронтовиком с обожженной щекой, у меня завязался разговор. Короче, познакомились.

Шофера звали Костей Бурьяном. Он же сообщил, что у них на КАТЭКе новый директор, прибыл из Свердловска, по фамилии Тарасов. Я заволновалась. Хотелось немедленно повидать директора, спросить, как там мама (в Свердловске мы были знакомы), но я тут же осадила себя. Теперь я уже боялась людей, не доверяясь никому.

В Черновке я встала на постой к одинокой старушке. Сначала попросилась на три дня, потом на месяц, и потихоньку жила, как пуганая ворона. На улицу лишний раз не выходила. Было боязно: во второй раз от Лаврентия не спасешься. В местном колхозе привыкли ко мне, считали, что я с завода. Узнав, что я медик, приходили со своими хворями. Я пыталась лечить даже дворовую скотину. Не всегда успешно, но другого доктора в Черновке не было.