…Перед ним Баки, измученный и бледный. «Не бросай меня, — просит он, — пожалуйста, держи. Мне страшно». Стив тянется к нему, уже почти касается холодной ладони — и Баки с криком летит в пропасть.
Стив рывком садится на своей кровати и дышит тяжело, как после хорошей пробежки. На часах высвечивается три ночи, кресло у окна пустует — похоже, Джеймс ушел к себе. Стив падает назад на подушку и кусает губы. Его тянет пойти и поговорить с Баки, услышать, что тот все еще жив.
Он знает, что не должен этого делать. Не должен.
«Он хороший парень», — сказал Фьюри, и Наташа считает так же. А Стив — Стив никогда и не думал как-то его оценивать, для него было главным, что это не Баки. Он и видел-то все это время не-Баки — и не видел Джеймса. А ведь тот и правда не так уж и плох, и лучше бы Стив по-прежнему этого не замечал.
Потому что ему приходит в голову мысль, что Джеймс заслужил право жить не меньше, чем Баки, и это правильная мысль — и вместе с тем это предательство.
«Не бросай меня, пожалуйста, держи, мне страшно», — отстукивает в висках, и Стив знает, что сделает то, что не должен делать.
«Ты похож на ебаного наркошу», — сказал утром Джеймс, но Стив не похож. Он и есть ебаный наркоша, только его наркотик не героин или кокаин. Его наркотик — Баки.
Он ненавидит себя так сильно, что хочется умереть, но крадется в комнату к Джеймсу. Это пахнет безумием, но ему это просто нужно. Пять минут, всего пять минут, пожалуйста, только услышать, что Баки все еще здесь — а потом он вернется к себе и заснет. Привычно споткнувшись обо что-то у самой кровати, Стив опускается на пол. Сжимает родную ладонь и шепчет:
— Я люблю тебя, Баки.
Ему так хочется услышать в ответ хотя бы «И я тебя» — но вместо этого он слышит холодное:
— А я-то уж было решил, что ты передумал насчет потрахаться, Роджерс.
Стив шарахается в сторону, падает спиной на что-то мягкое и на мгновение зажмуривается от резкого света включенного ночника. Сердце рвется из груди — больно, черт, как же больно, — а в глазах Джеймса плещется злость.
— Убирайся, — говорит он, и это ощущается плевком.
Стиву кажется, что он спит и видит очередной кошмар, даже тело непослушное, как во сне. Он чуть не летит кубарем, снова обо что-то споткнувшись, и замирает, наконец-то увидев, обо что.
На полу перед ним большая, набитая битком дорожная сумка.
========== Часть 5 ==========
Утром Стив не знает, как смотреть Джеймсу в глаза, и даже малодушно размышляет, не улизнуть ли из дома пораньше. Целых три секунды смакует эту мысль — и тут же вытаскивает себя из постели и плетется в ванную. Он чувствует себя слабым, как после болезни — то ли сна было все же слишком мало после четырех суток бодрствования, то ли еще не выветрился валиум, который Стив принял ночью, когда понял: иначе не уснуть.
Он не знает, что скажет, мучительно подбирает слова, стоя под теплыми струями душа, и даже придумывает что-то — но тут же забывает, когда, зайдя на кухню, видит за столом Джеймса с чашкой кофе. Все, на что его хватает, это выдавить из себя:
— Давай поговорим. Пожалуйста.
Ему безумно стыдно — не за то, как жалко он, должно быть, выглядит, и не за то, как заискивающе звучит его голос, и даже не за то, что он натворил ночью. Ему стыдно за тоскливую усталость во взгляде Джеймса. А еще страшно, что Джеймс скажет: «Отвали, Роджерс» — как всегда, когда Стив пытается с ним поговорить о нем самом, о чем-то более важном, чем выбор телепередачи на вечер.
— Говори, — равнодушно соглашается Джеймс, и это уже прогресс — но Стив переминается с ноги на ногу и понятия не имеет, с чего начать.
— Прости меня, — говорит он и садится напротив, пытаясь заглянуть Джеймсу в глаза. — Я…
Красноречие его все же подводит, и он молчит, а Джеймс иронично подсказывает:
— Что? Все объяснишь?
— Я не знаю, как это объяснить, — с отчаянием признается Стив.
— А и не надо. — Джеймс натянуто улыбается. — Я же не совсем дурак, Роджерс, я и так все прекрасно понял.
Он вдруг с силой трет лицо и закрывает глаза.
— Ты так на меня смотрел. Как на величайшую ценность в этом гребаном мире, мне даже неловко было: ну какая из меня ценность? Но как же ты смотрел, Роджерс… Я решил, что я тебе нужен. И все никак не мог понять: ну какого хера ты раз за разом говоришь «нет»? И почему порой глядишь волком? А тебе просто был нужен не я… Я на него похож, что ли? На этого твоего Баки?
Стив кивает, не в силах выдавить из себя ни слова, и тут же качает головой. Но Джеймс, похоже, и в самом деле все понимает, потому что не переспрашивает.
— И где он? — интересуется он после мучительной паузы, во время которой Стив опять пытается подобрать слова. — Бросил тебя, что ли?
Стиву кажется, что мир рушится, когда он шепчет в ответ:
— Умер.
Джеймс меняется в лице и тихо матерится:
— Блядь!..
В одном этом слове тоски и обреченности почему-то больше, чем во всем, что он сказал раньше, и Стиву хочется провалиться сквозь землю.
— Прости, — еле слышно выдыхает он, потому что сказать что-то другое он просто не в состоянии.
Они молчат, тишина давит бетонной плитой, и Стив спрашивает, когда молчать уже больше нельзя, потому что под этой тяжестью невозможно нормально дышать:
— Сумка у тебя в комнате… Ты уезжаешь?
— Да, — неохотно говорит Джеймс. — Попросил Фьюри подыскать мне другую квартиру. Еще две недели назад.
— Почему? — вырывается у Стива. Сердце колотится как сумасшедшее, и Стив лихорадочно пытается сообразить, что такого произошло две недели назад, чтобы Джеймс вдруг принял решение уехать и даже вещи заранее собрал, словно ему в одночасье стало невыносимо жить рядом с ним, Стивом. Но на ум ничего не приходит. Все было, как всегда. Джеймс смеялся и шутил, болтал ни о чем, жаловался на скуку, дрался, как одержимый, на спаррингах, доставал Стива предложениями переспать. Ничего такого. Все, как всегда, правда. Гораздо лучше, чем последние четыре дня, если подумать.
— Ты издеваешься, Роджерс? — вяло возмущается Джеймс. — Я, вообще-то, не железный. И я устал угадывать, что у тебя на уме, почему ты то раздеваешь меня взглядом, то прибить готов. У меня и без того не все в порядке с головой, знаешь ли, а с тобой и последние мозги потеряешь.
Стив закрывает глаза. Две недели, господи, две недели — а он не заметил. Как он умудрился не заметить?
А потом он вдруг понимает, что останется один. Совсем один, черт бы побрал все на свете. «Не уходи», — хочется сказать ему, провести ладонью по небритой щеке, поцеловать — сделать все, что угодно, лишь бы удержать Джеймса. Но это нечестно.
Ему не нужен никто другой, только Баки. И так, наверное, будет всегда.
Джеймс этого не заслужил. Он… хороший парень. Он достоин большего.
И поэтому Стив кивает и снова просит:
— Прости.
День проходит в мелких заботах: уточнение деталей операции, проверка экипировки. Стиву иногда кажется, что время тянется, как резина, в первую очередь из-за неловкости перед Джеймсом. Хотя сам Джеймс ведет себя, как обычно: смеется с ребятами из группы поддержки, деловито переспрашивает что-то у Фьюри, лязгает оружием, подшучивает над Стивом, жалуется на трещину в маске. Он производит впечатление самого безмятежного парня в этом здании, словно не было ни вчерашней ночи, ни сегодняшнего утра. А в перерыве оттаскивает Стива в сторону и шипит:
— Слушай, хватит уже смотреть на меня так, словно я сейчас рассыплюсь. Я, в конце концов, не прыщавый подросток, которому отказала его первая большая любовь. Не срослось так не срослось. Ну и хрен с ним. Было бы о чем жалеть.
У него злые глаза, и слова должны бы бить больно — но не бьют. Впервые за последние полгода Джеймсу не удается его задеть и оттолкнуть. Потому что была и вчерашняя ночь, и сегодняшнее утро, и тоскливое «Я решил, что я тебе нужен», и короткое отчаянное «Блядь!»
Стив то и дело бросает на него взгляды украдкой, не в силах сдержаться, несмотря на просьбу, и не может понять, как, черт возьми, это у Джеймса получается. Он сам не умеет настолько хорошо себя контролировать, и не научится, наверное, уже никогда. А надо бы, им ведь еще работать вместе, общаться на глазах у всех, хотя бы здороваться по утрам и перекидываться парой фраз, столкнувшись в коридоре. Как они выдержат? И выдержат ли?