Просто дыши, Айрис. Просто дыши. Пока ты спокойна, все будет хорошо. Папин голос в моей голове звучит уверенно и ровно. Это те слова, которые он непременно бы мне сказал. И они немного помогают, я возвращаюсь к двери. Звонок прерывается громким звуковым сигналом под лестницей. Автоответчик.

— Эв? Ты там? — Голос Морган заполняет смертельно тихий дом. — Эвери? Думаю, это правильный вайомингский номер, который ты мне давала. В общем, надеюсь, с твоим дядей все хорошо. И очень надеюсь, что ты вернешься к четвергу. Мне кажется, я не справлюсь на похоронах без тебя. Извини, я знаю, что это эгоистично, но… Дай знать, как ты там. Люблю тебя.

Автоответчик выключается.

И черная рука в перчатке ложится на дверную ручку.

***

Я действую раньше, чем осознаю это. Бейсбольная бита соприкасается с деревом и еще чем-то более мягким. Громкое «уфффф» вырывается у фигуры в черном, и она раскачивается из стороны в сторону, держась за поврежденную руку, все еще прочно удерживая нож в руках, пользуясь моментом, я завожу биту за плечо изо всех сил размахиваюсь.

«Уайт Эш» (прим. фирма-производитель бейсбольных бит) опускается на голову злоумышленника. Он падает на колени, одной рукой помогая себе на полу. И я бегу. Бегу мимо человека, который проник в мой дом, и направляюсь к лестнице. Чужая рука тянется вперед и хватается за мою лодыжку, крепкие пальцы впиваются в мою кожу, и я кричу.

Я вырываюсь, дергаюсь и ботинком задеваю его плечо. Он сдается и падает на спину, выпуская меня. Бита все еще в моих руках, когда я сломя голову бегу вниз по лестнице, мчусь на кухню. Ковер усыпан осколками стекла. Дверь черного хода еле держится на одной петле. Позади меня слышится шум шагов и, не задумываясь, я снова бегу. Мгновенная реакция — только пятки сверкают, пока я несусь из дома в неизвестность ночи.

Дыхание сбивается, короткие прерывистые вдохи острыми взрывами воздуха чувствуются на зубах, — я бегу быстрее, чем когда-либо в жизни. Мимо забора и черного внедорожника. Мимо заброшенного дома миссис Харлоу. Неистово размахиваю руками, все еще удерживая биту в правой руке. Я знаю, что глупо оглядываться через плечо, но ничего не могу поделать. Я должна знать. Я смотрю назад. Мой нападавший выходит из дома, он на расстоянии всего в шестьсот метров и готов бежать.

Снег шел большую часть дня и покрывает все: дорогу, деревья, которые окружают дом, обочину, все. Мир в белых, серых и черных красках, — я бегу вслепую, поворачивая налево, затем направо в надежде спрятаться за деревьями. Они раскидистые и голые, потому только мешают. Я должна вернуться на дорогу. Нужно срезать путь к шоссе и вернуться в черту Брейквотера. Я буду в безопасности, если получится это сделать. Я ухожу подальше от деревьев и поднимаю колени выше, снежные сугробы становятся более глубокими. И каждый раз, когда я пытаюсь продвинуться вперед, нижняя часть тела будто окунается в бетон.

Бита теперь просто мешает. Я бросаю ее, молясь богу, чтобы она больше не понадобилась. Что я справлюсь без нее. Смогу убежать от этого сумасшедшего и вернуться к цивилизации, прежде чем буду зарезана. Я оказываюсь у небольшой дороги рядом с домом. Легкие горят. Люк. Я должна добраться до Люка. Я бегу быстрее и ноги опаляет мучительным огнем каждый раз, когда я делаю шаг.

Но вдруг ноги мне больше не подчиняются. Огонь распространяется по нервным окончаниям, меня ослепляет пронзительная вспышка боли. Я падаю, сворачиваясь калачиком на снегу. И не могу перестать трястись. Моя спина изгибается дугой, тело сопротивляется болезненным ощущениям, пронзающим его насквозь. Медленное и быстрое тик, тик, тик, тик, тик заполняет мои уши. После этого все, что я слышу — скрип и хруст сапог, медленно приближающихся по снегу. А потом перед глазами все чернеет.

Пожалуйста, перезвоните позднее

Люк

Мама плачет, не переставая. Она плачет, не переставая, и я мать вашу не могу нормально думать.

— Это нечестно. У меня была мысль позвонить Аманде Сент-Френч и спросить, какого черта она творит, почему после стольких лет все еще таит на тебя злобу. Полиция сняла с тебя все обвинения. Она не имела права.

Я никогда не видел ее такой возбужденной.

— Успокойся, ладно. Это я виноват. Стоило рассказать Эвери раньше.

Мама трясет головой, не давая мне закончить фразу. Она бросает тарелку, которую мыла, в раковину, расплескивая воду и мыльную пену.

— Не смей говорить, что это твоя вина, Люк. Ты не виноват. Ты не сделал ничего плохого.

Я закрываю лицо руками и делаю глубокий вдох.

— Ага. Конечно. Мама Эвери — прокурор. Она запрограммирована верить, что человек виновен, несмотря ни на что. Даже если бы я прошел тест на полиграфе, она бы все равно считала, что я вру.

Мама поворачивается ко мне, кладя одну руку на бедро. Выражение ее лица незабываемо: она явно в шоке. Даже одиннадцать лет спустя она не может справиться с этим. Как и я.

— Ты должен пойти за ней, малыш. Она знает не всю историю. Мне нестерпима мысль о том, что она плохо о тебе думает.

— Я не могу изменить этого, мама. Даже если я скажу ей правду, поверит ли она? Она может быть как ее мама.

— Ты действительно считаешь, что эта бедная девочка похожа на свою мать?

Если рассматривать все под таким углом, то, конечно же, нет. Нет. Нет. Сто процентов нет. У Аманды и Эвери нет ничего общего.

— Ей просто нужно время. И я дам ей его.

— Время — это последнее, что ей нужно, Люк!

— А последнее, что нужно мне, — чтобы ты так кричала на меня.

Она прислоняется к стойке, плечи поникли. И снова плачет.

— Ради всех святых. Прости, малыш. Просто я… Я твоя мама. Я хочу защитить тебя, а сейчас ничего не способна сделать для этого.

Я подхожу ближе и обнимаю ее. В растерянности, она дрожит в моих руках, не замечая, как Эмма входит на кухню. Сестра застывает на месте, с горящими после уличного холода щеками в наглухо застегнутой куртке.

— Что происходит?

Мама вздрагивает и тыльной стороной руки утирает слезы.

— Ничего, милая. У Люка с Эвери произошло небольшое недоразумение, и я пытаюсь уговорить его пойти ее искать.

Эмма приближается ко мне и, хлопнув по руке, заявляет:

— Ты умудрился накосячить с первой же девушкой, которую привел в дом после той сучки? Да что с тобой?

— Знаю. Я мудак. — Не хотелось бы ей говорить, что произошло на самом деле. Эмма терпеть не может вспоминать ту историю, как и я.

Она хмуро смотрит на меня, бросая свою сумку на кухонный стол.

— Тогда тебе лучше всё исправить, и побыстрее. Мне нравится Эвери. И мама права. Тебе нужно найти ее.

Когда женщины семейства Рид наседают на тебя, это невозможно просто игнорировать.

— Ладно, ладно… Я съезжу в старый дом Брэндона. Наверное, она там.

Эмма качает головой.

— Вряд ли. Я только что проезжала мимо, по пути из больницы, и рядом с домом все оцеплено полицейскими. Обыск или что-то в этом роде. Пришлось объезжать через Бликер.

Мама обеспокоенно кладет руку на грудь.

— Куда она могла поехать? У нее же нет друзей поблизости. — Я недовольно смотрю на нее. Да, это так, но не стоит вот так прямо заявлять об этом..

— Может, она поехала в свой старый родительский дом? — спрашивает Эмма.

Такая вероятность близка к нулю.

— Сомневаюсь. Она ненавидит тот дом.

— Просто позвони туда. Ты не можешь знать наверняка, так ведь?

Мама подает мне телефонную трубку — нужный номер есть в сохраненных. Недавно я искал там дневник Макса Бреслина, и она набирала пару раз на домашний. Сотовый там берет не везде, так это был лучший способ связи.

Телефон молчит, пока я держу его у уха. Сердце колотится — тут, тук, отдается в груди, пока я жду звука соединения. Но его нет.