– А что это за пробы? – не удержавшись, спросил Фёдор.

Волченко как-то хитро на него взглянул и нехотя сказал, что это новые образцы, которые им прислали с Индигирки на временное хранение. Индигирская геологоразведочная экспедиция занималась поисками и разведкой золотоносных россыпей, поэтому у Фёдора не возникло ни малейших сомнений о содержимом пакетов. Тем не менее, не зная зачем, он высказал предположение, что там, наверное, золото. Начальник музея заморгал своим единственным глазом и, набычившись, произнёс:

– Ну, золото. А тебе-то что до этого?

Молодой человек не растерялся и ответил, что не первый день в геологии, а природного золота ещё не видел. На лице Волченко появилась лукавая усмешка. Грузное тело обмякло, будто после тяжёлого похмелья, руки как-то сами по себе затряслись.

– Ну и хорошо, что ты его не видел. Держись от золота подальше. Ничего, кроме головной боли, оно тебе не даст. Поверь мне.

Его толстое лицо покраснело, на носу неожиданно выступили капельки пота.

«Ничего себе, Билли Бонс разошёлся. Похоже, я наступил на больную мозоль».

О том, что Волченко предприимчивый человек, знал каждый сотрудник экспедиции. То, что многим оставалось недоступно, он легко претворял в жизнь. В то время когда рядовые сотрудники экспедиции добирались на работу на общественном транспорте, а то и просто на своих двоих, Владимир Иванович подъезжал на своей зелёной «Волге» с оленем на капоте.

– Паша, покажи ему золото, – подмигнул он молодому парню. – Пусть посмотрит, раз так хочет, – более доброжелательно сказал Волченко. – Только не забудь расписаться за полученное оружие и разрешение. После полевого сезона придёшь, отчитаешься. Пять патронов я даю на пристрелку, они не в счёт. – Он протянул две амбарные книги, в которых появилась фамилия Фёдора. – Считай, тебе повезло: даю почти новый карабин – 1942 года выпуска, который только что пришёл, а мог бы получить довоенный револьвер системы «Наган».

Оставив свой автограф, Закатов подошёл к столу с пробами, и на его глазах произошло чудо. Содержимое коричневого пакета из крафтовской бумаги заблестело. Золотые песчинки, «лепешки» и мелкие камушки излучали волшебную силу, приковавшую его взгляд.

– Ух, ты! Сколько золота! Какие вы счастливые, что видите такую красоту.

– Да что тут красивого? – удивился Павел. – Песок, да и только, разве что тяжёлый. У нас его немеряно. – Пальцем он показал на несгораемый сейф, огромный глыбой возвышавшийся в углу. – Есть действительно стоящие экспонаты, а это – так себе, мелочь. Ты бы посмотрел на наши самородки!

Паша хотел сказать ещё что-то, но Волченко остановил:

– Всё, занимайся своим делом. А ты забирай карабин и до осени свободен. И ещё. Забыл тебя предупредить: о твоём нездоровом интересе к металлу я должен сообщить нашему куратору. Такие у нас правила. Если тебя вызовут в спецчасть, не обижайся.

Совершенно неожиданно Закатов заболел золотой болезнью: жёлтый металл стоял перед его глазами и даже снился. Он видел золотые чешуйки, а представлял себе изящные золотые фигурки и увесистые слитки. Они жили своей жизнью, о которой он раньше даже не подозревал, жили независимо от него. Этот драгоценный металл двигал экономику целых стран и даже способствовал развитию человечества.

Случайно Фёдору пришла в голову мысль, что не мешало бы составить сводку самородного золота, содержавшую полную характеристику, включая химический состав и другую информацию. Но за эту работу следовало браться только при наличии материала из разных месторождений. И такой материал, собранный отовсюду, находился в геологическом музее Волченко. Не воспользоваться этим казалось непростительной глупостью. Только к этой коллекции требовалось как-то добраться. Но как?

И Закатов, как настоящий разведчик, стал прорабатывать различные варианты. Разговаривать на эту тему с Волченко было бесполезно: к музею он не подпускал никого, не говоря уж о коллекции золота. Повышенный интерес молодого геолога он мог расценить как покушение на свой музей и принять соответствующие меры. Выходить на начальство, ничего не зная о коллекции, – заведомо загубить хорошую идею. Единственным человеком, кто мог бы о ней рассказать, являлся Павел Безруков.

Паша работал геологом в отряде Волченко и отличался железной хозяйственной хваткой: то, что однажды к нему попадало, он уже не выпускал. А ещё он считался заядлым охотником и рыбаком. Так же, как начальник, работой в музее он убивал двух зайцев сразу: занимался геологией и своим хобби. Имея в загашнике хороший образец, за него мог выменять что-нибудь для души или просто продать. Простенькие поделки из самоцветов, которые Павел делал в музейной камнерезной мастерской, также находили своего потребителя.

К удивлению Фёдора, Безруков постоянно уходил от разговоров о коллекции золота, словно это закрытая тема, которой запрещено даже касаться. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы не случай. В экспедиции Фёдор слыл неплохим фотографом, снимавшим на цветную плёнку. Неожиданно его вызвал начальник экспедиции и попросил сфотографировать минералы, которые собирались отправлять на Международную минералогическую выставку в Мюнхен[7].

Среди будущих экспонатов Закатов увидел крупные самородки золота и уникальные кристаллы алмаза. Присутствовали тут и бесформенные золотые комки с включениями кварца, смотревшие дымчатыми или белоснежными глазами, и замысловатые фигурки зверей, и даже разные геометрические фигуры.

Из многообразия самородков выделялся равносторонний треугольник с большим круглым отверстием в середине. Казалось, что оно кем-то просверлено, чтобы золотую фигурку повесить на цепочку или даже вставить в неё ювелирный камень.

И всё же самым красивым Фёдор признал образец, напоминавший ветвистое дерево. Его золотистые ветки и листочки выступали из сахаровидного кварца и нависали над ним. Образец был размером со спичечный коробок, причём основную массу составлял кварц, поэтому, по сравнению с увесистыми бесформенными самородками, золота в нём присутствовало немного, но дерево смотрелось настолько эффектно, что буквально завораживало.

Воображение рисовало различные фантастические картины. На ум приходили мысли о творце, создавшем это уникальное произведение искусства, которое не сможет повторить ни один мастер.

В резной шкатулке цвета морёного дуба лежали алмазы. Даже внешний вид дорогого ларца ясно показывал, что внутри что-то очень ценное. Сколько могли стоить эти алмазы, Закатов никогда не задумывался, но по тому, как трясся над ними Волченко, пришёл к выводу, что намного дороже кучки самородков, лежавших в фарфоровом тигле. Когда Владимир Иванович снял печать и открыл крышку шкатулки, Фёдор ахнул от восхищения. Шесть прозрачных кристаллов лежали на чёрном бархате, играя всеми цветами радуги. Вес каждого правильного октаэдра превышал десять каратов.

В первый день фотосессии Волченко и Безруков не оставляли Фёдора ни на секунду. Кто-нибудь постоянно находился рядом с ним и смотрел в оба. Чаще всего – Паша. Вместе с Фёдором он передвигал образцы, выбирая лучший ракурс для съёмки и ставил освещение, а когда тот фотографировал, садился возле витрины с минералами и от скуки клевал носом.

Через день Волченко унёс шкатулку с алмазами, и обстановка сразу разрядилась. Паша ненадолго стал его покидать, а начальник музея больше не показывался, переложив ответственность за фотосессию на плечи помощника. В это время с самородками стало можно даже поиграть.

Ссылаясь на выбор лучшей «натуры», Закатов выпросил опись коллекции. В ней оказались образцы золота со всех месторождений Якутии и даже из других регионов страны. Этого материала казалось достаточно для создания представительной базы данных самородного золота, которая могла бы послужить для открытия новых месторождений и стать гордостью экспедиции.

Впервые Фёдор Закатов попал на Север семь лет назад, когда проходил производственную практику. Дали ему направление в Приморье, в престижный, по понятиям однокурсников, район, и с Мишкой Полищуком, своим однокашником и лучшим другом, он полетел туда через Якутск.