Борис дорожил своей независимостью, возможностью уединиться. Все в квартире было во власти Тани, кроме кабинета Бориса, где царил поэтический хаос — книги, рукописи, толстые амбарные книги, куда Борис набело записывал стихи, «запасник» приобретенных картин.

Борису нравилось, как вела дом Таня, он ценил устойчивый быт и не желал перемен. Не любил «гадюшника» — ЦДЛ с его ресторанно-купеческим духом и бывал там только по делу. Не любил и писательские дома творчества с их шумом, суетой, непременными застольями.

Несмотря на стремление Тани переехать из «железнодорожного» флигеля в престижный писательский дом в центре, Слуцкий ничего для этого не предпринимал, хотя мог осуществить ее желание без большого труда и не поступаясь принципами. Он опасался, что это приведет к общению с более широким кругом писательских семей и нарушит его достаточно замкнутый образ жизни. Все это требовало уступок от Тани, и она шла на них вполне осознанно.

Со стороны их жизнь представлялась друзьям счастливой. Об этом пишут и вспоминают многие. Признаний самого Слуцкого нет: цельные и сильные натуры делятся такими чувствами разве что в юности. Но, зная Бориса ближе, чем Таню, друзья надеялись, что для нее не осталось незамеченным большое нерастраченное чувство любви и доброты, верили, что и она ответила столь же искренним и глубоким чувством. Так ли это было на самом деле? Друзья на это надеялись, Борис был этого достоин.

Характерно, что большинство воспоминаний много говорит об отношении Бориса к Тане и почти ничего об отношении Тани к Борису — мужу.

Давид Самойлов:

«Он был к ней глубоко привязан. Не из-за комфорта, ухода и прочего. Этого в доме не было, хоть и был достаток. Он просто ее любил.

В ответ на обычное:

— Ну как твои романы и адюльтеры? — спросил однажды <у Бориса>:

— А у тебя есть романы и адюльтеры?

Ответил: “Есть!” Однако развивать тему не стал. Может, и были, но он твердо и преданно любил Таню. Их отношений я не знаю. Однажды неожиданно сказал:

— Я сказал Таньке: изменишь — прогоню.

Что-то, может быть, и было. Не знаю»[289].

Алексей Симонов:

«…Двадцать лет, до самой ее безвременной кончины, был трогательным и нежным мужем»[290].

В. Кардин:

«Женился он поздно, однако счастливо… <Татьяна> отличалась от распространенного варианта писательской жены прежде всего тем, что не считала мужа гением. Перепечатав на машинке стихотворение, могла скривиться, высказать, как признавался Слуцкий, самое натуральное пренебрежение… Слуцкий спокойно реагировал… Ему нравился ее чуть насмешливый тон, трогала ее забота, восхищала удивительная красота»[291].

Семен Липкин:

«Я ничего не знаю об интимной жизни Слуцкого до Тани, разговоры на такого рода темы Слуцкий не терпел (и в этом отношении отличался от своих сверстников — советских стихотворцев), я видел только, что он любил всем своим существом, гордился ее красотой и умом — и было чем гордиться»[292].

Константин Ваншенкин:

«…Да, он женился; некоторые считали, что поздно. Таня легко и естественно вошла в его круг. Он представлял ее четко и с гордостью:

— Моя жена»[293].

В их приезд к нам в Ленинград в 1958 году вскоре после женитьбы мы видели, какой любовью и вниманием окружил Борис свою молодую жену, как он был к ней чуток. Они смотрелись красивой парой. Таня, стройная, ростом под стать Борису, дорого и со вкусом одетая, кареглазая, с большой копной волос, и рядом Борис, в меру плотный, с пшеничными усами и умными голубыми глазами (П. Г.).

Ирина Рафес:

«Таня была красивой, молодой, здоровой. Боря называл ее “образцом здорового человека” и добродушно продолжал: “Как всякий здоровый человек, она засыпает, когда я читаю ей стихи”»[294].

Каковы были реальные отношения между Борисом и Таней? Кто знает… Но всякий раз, когда вызывают сомнения истинность и глубина чувств поэта, следует обратиться к его стихам. Большие поэты в стихах не врут. Среди поздних стихов Бориса Слуцкого есть и такое.

Значит, и такое было знакомо Слуцкому. Так или иначе, но в русской поэзии XX века Татьяна Дашковская навсегда останется женщиной, которой посвящены самые нежные, самые болезненные и самые отчаянные его любовные стихи — стихи, написанные после ее смерти.

Она была красивой женщиной: все, кто знал ее и оставил свои воспоминания, ею восхищались.

Евгений Евтушенко говорил о Тане как о прекрасном, нежном, всепонимающем человеке.

Шраер-Петров пишет, как впервые приехал к Слуцким в 1959 году на Ломоносовский. «Открыла жена Слуцкого Таня, и я поразился ее красоте. Совершенно не помню, какой она была, не могу описать. Скорее всего, в стиле Натали Вуд: женственная, тонкая, с ямочками, когда улыбалась, с красивой грудью и спортивными ногами… Игорь Шкляревский говорил мне, что Таня до болезни переплывала Москва-реку туда и обратно…»[295]

Галина Аграновская вспоминает визит к ним Слуцких: «Сидели Слуцкие в тот вечер долго. Нам очень приглянулась Таня. Собой хороша, держится просто, что я и не преминула сказать Боре на следующий день, встретив его во дворе. На это он, усмехнувшись в усы, произнес: “Долго выбирал"»[296].

Шраер-Петров удивился утверждению Евтушенко: «Народный поэт не может не писать любовной лирики. А у Слуцкого нет любовной лирики»: «Потому, что он любит одну женщину на свете, как она его. Они одно целое. А любовная лирика пишется на изломе»[297].

В первые годы Таня продолжала работать (она была дипломированный химик). Борис этим гордился. Когда она бросила работу, он был недоволен. Вместе с тем он не препятствовал ее сближению с обществом жен известных и модных поэтов, где Таня могла реализовать свои светские амбиции.

Он всегда хотел ее баловать. Она модно и красиво одевалась. Приезжая из-за границы, Слуцкий привозил красивые вещи и сладости. Из Югославии привез гору шоколада, «чтобы Тане слаще было читать мои стихи».