— Как ты всё это делал? — спросил неожиданно для себя Фингон. — Все эти слова, которые ты говорил… Тебя им научил кто-то? — При мысли о Морготе эльф похолодел от ужаса.

— Нет, меня никто этому не учил, — ответил Майрон. — И на всякий случай, — я это делаю не для него, и, я полагаю, без его ведома.

— Ты мне сказал тогда, что раньше никогда такого не делал, так откуда же ты узнал, что нужно говорить?

— Это интересный вопрос, — согласился Майрон. — Слова и образы Изначальной музыки оказывают воздействие на Творение. Некоторые из айнур помнят больше, некоторые — меньше; способность воспроизводить Слова также отличается у разных айнур. У меня они огромны, у других… гораздо более ограниченны.

— Но ведь эльдар также поют Песни силы и в них, насколько мне известно, есть отдельные Слова творения, — заметил король нолдор. — Вряд ли кто-то из нас способен на нечто подобное.

— Это так, — согласился Майрон, — но видишь ли, для нас, айнур, это всё — слова родного языка. Я готов поспорить, что составить песню на языке людей для тебя намного трудней, чем на родном. И ещё одно. Ты один из лучших певцов среди нолдор, у тебя прекрасный голос, я слышал, но считаешь ли ты себя равным Маглору?

— Нет, конечно.

— А почему? — переспросил Майрон. — Ты сознаёшь, чего именно ты не можешь из того, что может он?

Финдекано задумался.

— Наверное, потому, что Кано… обладает внутренним огнём певца. Он может соединить слова… поставить их так, что они обретут более глубокий смысл… ещё один смысл… или третий, — ответил он Майрону. — Как будто в одном слове несколько листьев или семян.

— Да, — подтвердил Майрон. — А я обладаю этой способностью по отношению к Изначальной речи в высшей степени. Поэтому я смог составить слова так, чтобы получилось именно то, что я хотел сделать.

«Поэтому ты так нужен своему хозяину», — подумал Фингон.

====== 3. Зови меня “Майрон” (2) ======

.7.

Он смог встать только на утро следующего дня; прошли почти сутки. Фингон стал волноваться, что его станут искать. Голова кружилась; он опять почувствовал, что идёт кровь. Гортаур взял его за руку и вдруг одним движением резанул одним из своих инструментов. Получилась длинная рваная рана; Гортаур провёл по ней рукой, сжал, прошептал что-то и Фингон почувствовал, что она почти сразу стала затягиваться.

— Скажешь, порвал руку об ветку. Это объяснит слабость, бледность и потерю крови. Когда окажешься дома, ты должен лежать ещё минимум два дня. И от сношений пока нужно воздержаться. Приходи ко мне сюда через месяц после того, как переспишь с отцом ребёнка.

Фингон покраснел.

— Он тут будет только через неделю… — он тут же спохватился, что Гортаур совсем не должен был бы знать о приезде Майтимо и Макалаурэ.

— Как ты ему всё это объяснишь? — спросил Гортаур.

— Никак, — покачал головой Фингон. — Ты же понимаешь, что рассказать об этом ему я не смогу.

— Это правильно, — сказал Гортаур, постукивая пальцами по столу. — Те из вас, кто побывал в моём обществе, уже не бывают прежними. Говорят, их речи и даже взгляды приносят несчастье. Многие нолдор обратно таких к себе не принимают. — Казалось, что уголки его рта загибаются вверх невольно, но кто-кто, а он прекрасно владел своим лицом. — Особенно если я успел сделать что-то с их телами. Я сам этого не видел, но говорят, среди авари нескольких таких даже сожгли заживо. — Гортаур смотрел на него и уже откровенно улыбался Фингону, заметив его невольный, нелепый жест: тот сложил ладони на себе, словно пытаясь прикрыть наготу. — Ты уж будь с твоим другом поосторожнее. Дети Илуватара превращаются из милых, родных и любимых в гонителей и убийц быстрее, чем любой оборотень, которого я могу создать, поскольку, я признаю, у Творца нашего и искусства, и опыта побольше моего.

— Знаю, — сказал Фингон. — Я видел.

Ему совсем не хотелось рассказывать Майрону о своей близости с кузеном, но посоветоваться ни с кем он сейчас больше не мог, а ему хотелось хоть как-то решить, что делать дальше.

— Он… Когда он приезжает после долгого перерыва, — заговорил Фингон снова, — он обычно… он очень торопится. Надеюсь, мне удастся ввести его в заблуждение.

— Значит, ты уже спал с ним раньше?

— Какое тебе дело? — раздражённо ответил Фингон.

— Я ещё раз спрошу тебя: спал ли ты с ним раньше и как давно это у вас? Большой ли у него опыт?

— У него такой опыт, что твой хозяин его жестоко изнасиловал! — закричал Фингон. — Вот какой у него опыт! Мразь!

Майрон молчал, ожидая, пока Фингон отдышится и возьмёт себя в руки. Он откинулся в кресле; Финьо показалось, что его рыже-жёлтые глаза переливаются сине-белыми отсветами, словно пламя в самой глубине огромного, жаркого костра.

— Ну, а ты знаешь, как можно изнасиловать не жестоко? — ответил ему Майрон. — Давай, покажи, как это бывает. Вот меня он вообще однажды убил, а я ведь не жалуюсь!

— Он не просто им… воспользовался, — сказал Финьо. — Он нарочно принял мой облик, чтобы мучить его. Это мерзко! У тебя нет права говорить о моём… моём…

— Он принял твой облик? Это я ему подарил твой прелестный облик, деточка! Он, к твоему сведению, не может принимать никакой облик с тех пор, как взял в руки эти сгустки света Валар. Всё то, что вы, смертные и эльдар, видите — морок, наведённый мной и никем другим! Или ты думаешь, что он выглядел так величественно и жутко во время поединка с твоим отцом — это потому, что он этого хотел? Нет, мой милый, потому, что этого хотел я! Это моих рук дело.

Майрон отвёл взгляд и стал смотреть в огонь.

— И кстати, — заметил он, — про Маэдроса я вообще не сказал ни слова; я думал, что это Маглор — ну да ладно. Может быть, ты всё же позволишь мне задать тебе вопрос: как давно ты спишь с Маэдросом?

— С тех пор, как он вернулся из плена у вас, — честно ответил Финьо.

— Добрый ты, — Гортаур со смехом похлопал его по меховому обшлагу рукава, — я-то думал, что после такого на него никто не польстится, ты, целомудренный мой эльф, — сказал он, подчёркивая слово «мой». — Получается, что вы время от времени оказываетесь в постели на протяжении примерно… м-м-м… четырёхсот лет, и после того, как он связался с тобой, у него кроме тебя никого не было?

— Да, — неохотно подтвердил Финьо, — и до того, как он попал к вам, он был невинен.

— Тогда, Финдекано, вот что. Если будешь спать с ним, будь очень осторожен. Он мужчина, и он мужчина, который привык к твоему и именно твоему телу за многие годы. И даже если всё будет происходить в полной темноте, он должен будет заметить, что твоё тело изменилось.

— Я ведь не дам ему к себе там прикоснуться… ну, там, — выдохнул Фингон. — Он меня послушается.

— Дело не в этом, Финдекано. Извини за откровенность, но когда он будет тебя иметь, у него в любом случае будут другие ощущения. И лучше всего было бы, если бы ты затащил в постель другого мужчину, который тебя совсем не знает. Да не дёргайся ты так, — сказал Майрон. — Я понимаю, что ты не сможешь этого сделать, и что ты затеял это всё именно ради того, чтобы не подпустить к себе никого другого. Но всё-таки постарайся не вызвать подозрений. Может быть, надо попробовать сделать всё это очень быстро, буквально на ходу. Или напоить его как следует. И давай-ка я ещё раз перед тем, как ты уйдёшь, посмотрю, что получилось.

На этот раз прикосновение рук Гортаура показалось ему особенно мерзко, поскольку сейчас он почувствовал в нём тень, призрак того чувства, которое мог бы дать ему возлюбленный, если бы он позволил ему то, чего позволять было ни в коем случае нельзя.

— Знаешь что, — сказал Гортаур, — я не очень уверен, что тебе удастся забеременеть, даже если вы переспите. По всему, что я знаю, у вас, эльдар, для беременности нужно желание, и, видимо, желание обоих родителей. На самом деле мне очень хотелось бы знать, так это или нет, но поскольку все браки у вас добровольные, проверить это трудно. Ладно, приходи, как договорились, посмотрим, что будет…