Финьо не подозревал, насколько сильно страдает его сын от того, что не знает ничего о своей матери. Позже Гил-Галад годами переживал из-за того, что он, четырнадцатилетний мальчик, отчаянно старался сдерживать себя даже в этот момент и не сказал всего-всего, что хотел. Но Фингон на самом деле был абсолютно счастлив, потому что после нескольких минут первоначального недоумения, непонимания и шока на него обрушилась волна восторга и счастья, которую он почти физически мог ощутить; мучительные месяцы беременности сейчас окончательно стали для него счастливым воспоминанием.

Сын спросил его об отце; Фингон нехотя объяснил. Гил-Галад отнёсся к этому без особой радости, но, к счастью, не стал расспрашивать, почему именно Маэдрос стал его отцом и как это произошло. Сын относился к Маэдросу прохладно, и эта новость, с огорчением понял Финьо, отнюдь не заставил его думать о нём лучше.

— Ammenya, — почти беззвучно шепнул сын ему на ухо.

Tatanya…

Папочка…

Даже мысленно Гил-Галад так не называл Маэдроса. Никогда. Он осознавал, что рядом с ним находится его отец, тот, плотью от плоти которого он является, но воспринимал это всегда как-то отстранённо, сухо; он понимал, что это какая-то часть его существа, но любить его для него было всё равно, что любить собственные глаза или волосы — ну есть и есть. Во время одной из последних встреч Маэдрос дал Гил-Галаду понять, что догадался (хотя не сказал, как именно), кем он ему приходится. Гил-Галад односложно подтвердил, что и ему всё известно, и не стал продолжать этот разговор.

Но этим вечером, слушая беседы других о давно прошедших временах, где не упоминались ни Маэдрос, ни Фингон, Гил-Галад стал тосковать. Может быть, это было потому, что сейчас, когда Элрос ушёл из жизни, Элронд стал откровеннее с ним и иногда делился отрывочными воспоминаниями о Маглоре и о Маэдросе; рассказал, что однажды, упав с коня, сломал запястье и чуть не потерял сознание от боли. (Эрейнион припомнил, что Фингон тоже когда-то так сломал руку). Маэдрос легко подхватил Элронда, будто бы тот ничего не весил и сказал: «Не бойся, hinanya, дитя моё, другие ломают, и ничего, это пройдёт». Эрейнион словно увидел Маэдроса рядом с собой, его высокие скулы, резкие черты и волосы, рыжие, блестящие, яркие… Может быть, сейчас он навоображал всё это себе, но он вдруг ощутил, что Маэдросу, наверное, хотелось взять на руки не Элронда, а его, своего сына, сына, похожего на того, кого он любил и назвать его «дитя моё»…

И посредине чьей-то реплики Гил-Галад резко встал, пошёл к выходу; потом он остановился и резко сказал вслух, ни к кому не обращаясь:

— Если бы… если бы я был там… я держал бы его за руки… я не отпустил бы его… я не дал бы ему взять в руки оружие… Tatanya…

— Но Эрейнион, ты же не мог помешать отцу встать во главе своих войск, — покачал головой Келебримбор. — Он не мог отступить… И не вини себя, тебе же ещё не было двадцати, разве Фингон мог позволить тебе вступить в бой?.. И ты…

— Ты не понимаешь. Вы все не понимаете, — ответил Гил-Галад и вышел на улицу.

Он заметил стройную фигуру у одной из высоких колонн галереи. В саду горели светильники в красных и синих стеклянных чашах; длинные русые волосы того, чьё лицо было почти скрыто в тени, переливались розовыми искрами.

— Бедный Маэдрос, — сказал с улыбкой Аннатар. — Бедный, бедный Маэдрос. Никто, кроме тебя, и не вздохнёт о нём.

— Я жалею его, — сказал Гил-Галад. — Я всегда его жалел. И всегда был ему благодарен. Пусть я слишком поздно научился его любить.

— А ведь ты и мне кое-чем обязан, верховный король, — заметил Аннатар.

— Нет, я тебе ничего не должен, Аннатар. Эту жизнь подарили мне мать и отец, и я — эрухини, дитя Илуватара.

— А не хочешь ли ты…

— Нет, я ничего от тебя не хочу, — ответил Гил-Галад и побежал по садовой дорожке — туда, где его ждали.

473 год Первой Эпохи

Гил-Галад знал, что Татиэ вернётся к нему. Верил, что ей никто не сможет повредить.

Три года назад она уехала с Эмельдир навестить её сына, Берена и его молодую жену Лютиэн; хотя дороги теперь были опасными, а сейчас, после Битвы Бессчётных слёз добраться из Оссирианда сюда, к западному берегу Белерианда было практически невозможно — он верил, что она вернётся. Ведь она всегда была с ним. Почти с самого рождения. И до рождения. Фингон ведь рассказывал, как Татиэ приносила ему еду, как утешала, когда он впадал в отчаяние и говорил, что ему хочется, родив этого ребёнка, бросить его здесь, в лесу и бежать прочь.

Он издалека увидел, как она сошла с корабля; до сих пор на корабле она чувствовала себя неловко, как и неловко ездила верхом, хотя бегом бегала едва ли не быстрее коня: всё-таки она была лесной эллет. Как обычно, на ней было тёмно-синее платье — наверное, то самое, что прислал ей Фингон в подарок ещё прошлой зимой; больно думать, что оно сносится, осознал Гил-Галад; надо бы попросить её отложить куда-нибудь хоть лоскут от него.

Он побежал навстречу ей по берегу; ракушки хрустели под ногами, сосны справа от него цеплялись за камни, их корни почти доходили до полосы прибоя, и он чувствовал запах моря и ветвей. В последнее время, живя здесь, он попробовал семена сосен; хотя другие уверяли его, что они несъедобны или посмеивались над ним, говоря, что он превратился в настоящего авари, но ему это нравилось. Он был всё ближе и ближе; Татиэ шла к нему, в руках у неё была какая-то корзинка; её волосы были распущены, и теперь он видел её лицо.

Что-то в нём хрустнуло, померкло, закрутилось; свет исчез, исчез горизонт, исчезли облака, истаял, наконец, и воздух вокруг; осталось только её лицо, её глаза, осталась только она, и он знал, что для неё тоже существует только он — теперь и всегда.

— Neth…* — сказал он.

— Mel…** — сказала она.

— Это я. Это я, — снова повторил он, не веря себе самому.

— Теперь я вижу, — ответила она. — Теперь я вижу.

— Но ты ведь не так долго ждала, правда? Правда, жена?

— Целых двадцать пять лет. Двадцать пять лет без тебя — это очень долго. Очень. Дольше, чем сорок тысяч лет с тобой.

*Neth — юная дева

**Mel — любовь

P.S. Занавесочная история :)

В чертогах Мандоса

ФИНГОЛФИН: Дорогой дедушка, пожалуйста, вернись в Арду, ты так там нужен! К сожалению, папу я уговорить не смог, но может быть, хоть ты?

ТАТА: Конечно, милый Ноло! Дорогие дети! Мне так хочется для вас хоть что-то сделать …

Перед троном Намо.

ТАТА: Здравствуйте, уважаемый Намо! Я по вопросу перерождения.

НАМО: Да?

ТАТА: Видите ли, я отец Финвэ…

НАМО насторожился

ТАТА: …я решил переродиться в Белерианде…

НАМО насторожился ещё больше

ТАТА: Но видите ли, моя жена…

НАМО: Переродиться? Финвэ?? Жена??? Иди отсюда! Иди, я сказал, перерождайся, где хочешь, в кого хочешь, я вас больше не хочу видеть, у меня крыша едет от вас! Встал и ушёл!

ТАТА: Но я тут смотрю, что будет возможность переродиться в…

НАМО: Иди куда хочешь!!!

ВАЙРЭ (некоторое время спустя): Кстати, ты не хочешь посмотреть, как он перерождается?

НАМО: Ничего про них знать больше не хочу! Отец Финвэ… надо же!

ВАЙРЭ: Нет, ты посмотри, посмотри.

НАМО: Ну и что, ну отец Финвэ, ну дед Финголфина, ну прадед этих самых, как их… куда смотреть-то?.. АААААА!!! Что это??? Я хочу это развидеть!!! Не надо это вышивать, дуры!!! Я сказал, не надо ЭТО вышивать!!! Ой-ё-ё-ёй, он же сейчас умрёт… он же сейчас явится сюда… ой, я не могу… ну за что мне это… Ну подожди, ну хоть лет десять… ну пятнадцать, что ли, ну дай в себя прийти… ну слава Майрону, что могу сказать.

МИРИЭЛЬ: А мне понравилось.

НАМО: Тебе понравилось! Тебе понравилось!!! Всё из-за тебя, ты блондинка тупая, Фириэль, видишь ли, правильно тебя назвали: да ты понимаешь, что ты как эта тупая блондинка из анекдота, которая перестала дышать, потому что забыла, как дышать! Всё, я не могу! Вайрэ, когда у нас контракт кончается? Да, я помню ВСЁ, но я продолжаю надеяться, что там описка! Нет, ты прикинь: мне же сказали, так посидишь, типа чтобы помещение не пустовало, эльфы же БЕССМЕРТНЫЕ! Ну не кидалово, а?