— Чума, — выдохнул Элазар и прикрыл лицо рукавом.

— Дьявол, — Годрик тоже закрыл рукой нос и рот. — Видал я такое в сарацинских землях — даже нехристям не пожелаешь; вот уж не думал, что Черная Смерть и сюда доберется. Этого еще недоставало. Чуяло мое сердце, что не следовало нам заходить в эту треклятую деревню!

— Вот что за запах мы почувствовали — зловоние гниющих тел, — поняла Реувен. — Жители деревни заперлись в своих домах, чтобы пережить эпидемию; но они уже были больны и больше не вышли. Они умерли там, а их тела начали разлагаться… Скорее уйдем отсюда, пока гибельные миазмы чумных тел не сгубили и нас.

Не оглядываясь на испускающего дух священника, они бросились вон из деревни. Элазар жестоко погонял одра, Бени почти бежал, а Годрик изо всех сил старался не дышать. Закат уже залил небо багрянцем, и беглецам, чьи глаза были затуманены страхом, деревня виделась затопленной кровью. Не чуя ног под собой они вырвались, наконец, из гнездилища Смерти и не сбавляя шагу двинулись по дороге, желая уйти от зачумленной деревни как можно дальше. Вдруг Бени воскликнул:

— Послушайте! А где мастер Гринготт?

Путники растерянно поглядели друг на друга.

— Должно быть, он отстал от нас, когда мы покидали деревню, — сказала Реувен.

— Я ни за какие сокровища не вернусь в это чумное место — тем более, ради гоблина, — поспешно проговорил Годрик.

— Я тоже, — кивнул Элазар. — Мы и без того дышали миазмами чумы опасно долго. Если представитель Гринготтов отстал от нас — тем лучше, — и едва Элазар произнес это, как Морхозий появился у него за спиной словно по волшебству.

Годрик развел руками.

— Вот те на! Ты где пропадал, ушастый нечестивец? Поглядите, — он со смехом ткнул в Морхозия пальцем, — у всего гоблинского племени горб растет сзади, а у этого спереди вырос!

И правда, у Морхозия за пазухой проступали очертания чего-то округлого. Это оказалась голова сыра — гоблин вытащил ее и впился в сыр своими острыми зубами.

— Уж не в чумной ли деревне ты разжился этим сыром, окаянный?! — ужаснулся Годрик. — Ты что, хочешь закончить как тот бедолага-священник?!

Морхозий как ни в чем не бывало продолжал уписывать сыр.

— Гоблинов чума не берет, — сообщил он с важностью.

— Верно… Они ее только разносят, — пробормотал Элазар себе под нос. Какое-то время, пока Гринготта не было, Элазар позволил себе лелеять надежду, что тот больше не вернется; и, когда гоблин вновь объявился среди них, Элазар испытал разочарование.

— Как вы думаете, — произнесла Реувен, ни к кому, по сути, не обращаясь, — чуму и в самом деле наслала та ведьма? Если она настолько могущественна, то почему позволила монаху схватить ее и казнить? О, всемилостивый Боже! — вдруг ахнула Реувен. — Ноэл из Лонгботтома побывал в той деревне! Как он там оказался?! В том же месте, почти в то же время, что и мы с вами!

— А может, Ноэл из Лонгботтома побывал здесь еще до того, как пришел в наш квартал? Может, он сжег ведьму по дороге в Лондон? — робко спросил Бени.

Годрик мотнул головой.

— Такого никак не может быть, — возразил он. — Повидал я чумных на Востоке — если уж на теле повылазила чума, то самое время петь самому себе отходную: дольше шести дней ты ни за что не протянешь. А священник сказал, что, когда этот бесноватый монах к ним явился, в деревне все уже крепко занедужили — кроме той ведьмы — и сам священник тогда уже был хворый. Однако же мы с вами застали его еще живым, хоть и на последнем издыхании.

— Логично предположить, что с того дня, когда Ноэл из Лонгботтома устроил расправу над ведьмой в деревне, прошло не более шести дней, — заключила Реувен. — Даже если бы Ноэл со своими приспешниками проделал путь от деревни до Лондона за шесть дней, к этим дням нужно еще прибавить те дни, которые мы сами потратили на дорогу сюда (ведь мы вышли в путь уже после того, как Ноэл пришел в Лондон). Следовательно, мы не застали бы священника в живых, если бы Ноэл побывал здесь до погрома в нашем квартале.

— Вот-вот, об этом я и толкую, — сказал Годрик. — Уж на пальцах-то рук я умею сосчитать; а если что, у меня и на ногах пальцы имеются! — попытался он пошутить, чтобы не подать виду, что тоже встревожен.

Элазар остановился, ошеломленный внезапным подозрением. Прежде все его мысли занимала страшная картина чумного запустения, увиденного ими в деревне, и он почти не обратил внимания на бормотание священника о Ноэле из Лонгботтома. Теперь же его словно громом поразило:

— То есть, вы хотите сказать, что Ноэл… возможно… выслеживает нас?

Реувен почувствовала, как страх сжимает ей горло. Перед глазами всё еще стояла черная фигура сожженной заживо ведьмы, и Реувен мгновенно пришло в голову: на месте несчастной женщины мог оказаться любой из них — даже она сама. Реувен похолодела.

— Если это так и он ищет нас, — произнесла она еле слышно, — наша участь предрешена.

— Погоди, Реувен, — сказал Элазар. — Ту ведьму Ноэл сжег, верно? Она была невежественной деревенской колдуньей и наверняка не знала, как защититься от огня. Но мы-то с тобой знаем. К тому же, вполне вероятно, что сожженная ведьма в действительности ведьмой не являлась, а лишь обманывала себя — или других. Ты же знаешь, есть такие магглы — особенно женщины — которые выдают себя за колдунов и верят, что по ночам они летают по воздуху верхом на козлах и кочергах, в то время как всё это не более чем плод их больного воображения. А есть и такие, кто притворяется колдуном ради наживы, чтобы запугать и обобрать односельчан. Возможно, та женщина, которую сжег Ноэл, и вовсе не обладала никакими магическими способностями. Вот почему Ноэл из Лонгботтома смог ее одолеть.

Реувен покачала головой.

— Но Эшбаал Блэк и другие торговцы с Косого рынка были настоящими магами, — возразила она, — и тем не менее не смогли себя спасти.

Наступило тягостное молчание. Они шли, бездумно глядя вперед, на тускло белеющую в сумерках дорогу, и каждого одолевали тревожные мысли. Деревня, опустошенная чумой, являлась им теперь призраком чего-то еще более ужасного, которое ждало их впереди; словно все их кошмары и опасения стянулись и слились воедино в скопище запертых лачуг, смердящих мертвечиной. Мрачный призрак Ноэла из Лонгботтома вставал над ними — и Годрик видел перед собой его горящие безумной решимостью белые глаза и слышал предсмертные крики несчастного колдунчика, сожженного заживо.

— Смотрите, смотрите! Он идет за нами! — послышался голос Бени.

Годрик содрогнулся: на какое-то мгновение он подумал, что Бени говорит о Ноэле. С колотящимся сердцем он повернулся и посмотрел туда, куда указывал Бени — и увидел облезлого пса из чумной деревни. Тот трусил за ними, прихрамывая, держась на почтительном расстоянии; боязливо пригибал голову к земле и время от времени останавливался, тревожно оглядываясь на деревню.

— Видишь, что ты натворил, недоумок, — со злостью сказал Элазар Бенциону. — Из-за тебя эта паршивая псина увязалась за нами.

Пока на фоне багрового неба темнели очертания деревни, пес следовал за путниками, неуверенно помахивая хвостом — но стоило деревне скрыться из виду, как он остановился. Похоже, псу хотелось отправиться с ними, но он никак не мог на это отважиться — переступал с ноги на ногу, смотрел то назад, на деревню, то на удаляющуюся повозку, тяжело дышал, вывалив язык из пасти. Потом, как будто решившись, пробежал немного вперед, но всё замедлял и замедлял шаг и, наконец, сел на дорогу, с тоской глядя вслед уходящим путникам.

Когда Бени оглянулся, пес всё еще сидел на пустынной дороге — черное пятно в пустоте. Он не двигался, не лаял — просто смотрел им вслед. И вдруг, подняв голову к совсем уже потемневшему небу, завыл — долго, отчаянно, будто плакал; и в этом вое для Бени навсегда воплотилось всё страдание, которое неспособно вместить в себя сердце человеческое.

========== Глава 9. Лес ==========

Дорога вела через лес. Бени, никогда прежде не бывавшему в настоящем лесу, было страшновато и в то же время любопытно. Он с интересом оглядывал деревья, такие высокие, что, если поднять голову и долго смотреть на их кроны, захватывало дух; на толстые стволы, темные, узловатые, обвитые плющом; на дупла, из которых, как казалось фантазеру Бени, на путников настороженно зыркали чьи-то глазки. Они давно миновали опушку, и солнце, еще вовсю светившее за пределами леса, постепенно начало меркнуть, скрываясь за густыми древесными кронами. В лесу было зябко и сыро, пахло землей и прелыми прошлогодними листьями. Часто слух Бени улавливал какие-то шорохи, возню и бормотание где-то неподалеку, но ни один зверь не подходил к дороге, хотя иногда Бени казалось, что он различает неясные силуэты в зеленой полутьме леса. Было очень тихо, только ухала сова (или не сова — городской мальчик не знал голосов птиц), скрипели колеса повозки, фыркали, втягивая ноздрями незнакомые лесные запахи, кобыла и одер, Элазар разговаривал с Реувен. Они на несколько шагов отстали от остальных и вполголоса препирались друг с другом.