У самого подола горы путники вырыли под землянки обширные ямы. Покрыли их накатником, завалили сухой травой и листвой, а сверху уложили пласты дерна. Земляные стены, чтобы не осыпались, укрепили жердями. Возле дверей с обеих сторон оставили небольшие проемы для света. В центре землянки из камня и глины сложили печи.

Подоспела золотая осенняя пора. Все окрест заиграло яркими, сочными красками. Сквозь хрустально чистый воздух отроги оставшихся позади гор проступили настолько рельефно и четко, что чудилось, будто они приблизились к становищу на расстояние вытянутой руки. Смолкли птицы. Природа, казалось, оцепенела от своей красоты, хотя вместе с этим все было пропитано грустью – не за горами зима, и тогда земля с небом сольются в белом одеянии.

Завершилась осень уныло: дождь, хмарь, утренние заморозки. Но успевшая наладить свой быт братия не тужила и занималась последними приготовлениями к зиме.

В один из таких промозглых вечеров их всполошил нарастающий гул. Встревоженные люди повыскакивали из землянок. С гребня отрога, прыгая по скальным уступам и разваливаясь при ударах на части, прямо на них летели громадные глыбы.

– Всем на косу! – скомандовал Маркел.

Когда камнепад стих, братия с опаской вернулась к лагерю. На их счастье, краем осыпи завалило лишь навес из корья, под которым вялилась рыба. Разглядывая широкое полукружье скатившихся камней, люди невольно содрогнулись: выкопай они землянки на саженей пятнадцать левее, они не уцелели б.

– Бес нас стращает, а Господь хранит и призывает к осторожности, – истолковал происшедшее Маркел.

Впоследствии даже перед кратким привалом путники всегда придирчиво посматривали на кручи, стараясь располагаться на безопасном удалении от подозрительных мест.

За Камнем разрозненные обители раскольников стали встречаться чаще, но Маркел, исполняя наказ князя, должен был вести братию еще несколько тысяч верст, за озеро Байкал. И потому весной староверы вновь тронулись в путь, через чащобы немереные, через топи, мхами покрытые, через реки полноводные, рыбой богатые.

Провидение и непрестанные охранные молитвы святого старца Варлаама помогали им в пути, а местные подсказывали дорогу.

Сколько уж поколений русского люда входит в эту Сибирскую страну, а все пустынна она – до того необъятны и велики ее пределы. Но как дружны, добры люди, ее населяющие.

Сибирская отзывчивость и взаимовыручка хорошо известны. Терпишь бедствие – все бросятся спасать тебя. Голоден – разделят с тобой последний ломоть хлеба. Взаимовыручка – непреложный закон этих суровых таежных мест – иначе не выжить! И неудивительно, что в душах сибиряков столько сострадания и сердечности.

Пользовались их гостеприимством и остававшиеся на зимовки у единоверцев ветлужцы. С приходом весны, как только подсыхала земля, братия снова трогалась, продвигаясь все дальше и дальше на восток, навстречу солнцу, начинающему новый день с неведомых пока им окраин великого Российского государства.

Местные староверческие общины принимали пришлых как своих и делились всем, что сами имели, а ветлужцы в ответ усердно помогали хозяевам чем могли: справляли конскую упряжь, плели чуни – сибирские лапти, гнули сани, мастерили телеги, бочонки для засолки, валили лес. Осенью били кедровые орехи – в Сибири мелкосемянная сосна сменяется кедром, родящим шишки с крупными, питательными семенами.

В Чулымском скиту два брата – Арсений и Мирон за зиму так крепко сдружились с ветлужцами, и особенно с Никодимом, что весной, немало огорчив родню, пошли вместе с ними, не убоявшись неизвестности и тягот дальнего перехода. В их глазах отважные странники с Ветлуги были подвижниками, Богом отмеченными хранителями первоисточного православия.

Следуя писанному старцем Варлаамом уставу, на каждой зимовке один, а то двое или трое обзаводились семьями. И что любопытно, первым женился самый молодой – Никодим. Женился он на полногрудой, с милоовальным лицом девице Пелагее – дочери Феофана, наставника беспоповской общины, приютившего их взиму 1872 года на берегу Убинского озера. Благословляя дочь крестным знамением, Феофан отечески наставлял:

– Мужа почитай, как крест на главе часовни. Муж во всем верховодит. Твое дело рожать да детишек воспитывать.

Послушная Пелагея еще в дороге принесла Никодиму сразу двойню: сына Елисея и дочку Анастасию.

Путникам не единожды пришлось менять изъезженных коней и разбитые волокуши, прежде чем добрались они наконец к середине лета 1873 года до стрельчатых гор Байкальского края, с давних пор облюбованного раскольниками. Стремясь сюда по воле преподобного Константина, одолели они по утомительному бездорожью многие сотни верст монотонности равнинного пространства, переплыли на плотах немало могучих рек, кипящих водоворотами так, словно в их глубинах беспрестанно ворочаются гигантские чудища, истоптали с дюжину лаптей.

Натерпелась братия в дороге лишений с избытком. Двое, те, кто послабже, остались лежать под могильными холмиками с деревянным срубом и кровлей на два ската поверх, согласно старому обряду. К счастью, не померли в пути ни одна из десяти супружниц ветлужской братии и ни одно народившееся в дороге дитя. Видно, сам Господь заботился о преумножении их общины. Из самих ветлужцев достигло цели семнадцать самых крепких духом и телом. Самому младшему из них, Тихону, как раз исполнилось семнадцать годков.

Место для поселения нашлось как-то само собой. Пройдя между нагромождений исполинских валунов и обломков скал, закрывавших вход в широкое лесистое ущелье, люди увидели среди насупленного ельника чистый пригожий березняк. На ветвях мелового цвета там и сям чинно восседали тетерева. Путники, умаянные угрюмостью байкальской тайги, невольно заулыбались, оживились. Тут же текла речушка с прозрачной водой. Вдоль берега тянулась поляна с янтарно-пламенной морошкой, едва ли не самой вкусной и сочной, просто тающей во рту, ягоды, совмещающей в себе вкус спелой дыни с тонким привкусом земляники.

Только достигнув цели, путники осознали, сколь рискованное и тяжелое странствие они завершили. Ведь на немереных и нетронутых сибирских просторах могут разместиться десятки иноземных государств!!! Но старообрядцы с Божьей помощью одолели-таки это невообразимо огромное пространство.

Теперь им предстояла большая работа по устройству поселения, но никто не роптал – все понимали, что как на голом камне трава не растет, так и без труда жизнь не налаживается.

Выбрав для строительства скита-деревни пологий увал, неподалеку от речушки, Маркел объявил: «Негоже нам, православным, ютиться дальше в сырых землянках. Избы будем ставить добротные, дабы потомство наше здоровым духом крепчало. Зимы здешние суровей расейских, потому и готовиться надобно основательно. Рыбы в достатке ловить, мясо вялить, орехи колотить, дрова готовить, коренья копать. Хорошо потрудимся – выживем, послабу себе дадим – пропадем!»

Освятили облюбованное место, отслужили молебен и споро взялись за дело. С расчищенного от леса увала с утра до вечера несся дробный перестук топоров, звон пил.

Места под избы выбирали так: раскладывали на земле куски толстой коры и через три дня смотрели – если под корой пауки да муравьи – плохое место, если дождевые черви – подходящее. На исходе шестой седмицы, когда мягкую хвою лиственниц окропили рыжими пятнами первые утренники, на увале поднялось несколько желтостенных, слезящихся янтарной смолой жилых построек, а как снег лег, так и просторный, с расчетом на подрастающее пополнение, молельный дом вырос.

Все постройки освятили нанесением на стены изображения восьмиконечного креста и окропили святой водой. Теперь можно было и жить, и служить по чину.

Но раньше всех у студеного ключа, впадавшего в речушку, выросла курная баня с каменкой для томления в жарком пару – первейшая отрада русского человека. После ее посещения, исхлеставши тело духмяным березовым веником, всякий молодел, светлел: морщины разглаживались, хворь отступала. Недаром на Руси говорят: «Кто парится – тот не старится». Можно только дивиться тому, что, по заветам византийских монахов, мытье с обнажением тела считалось грехом. Слава богу, этот неразумный для северной страны посыл русским православием не был принят, и вековые обычаи мыться в бане с веником не только держатся, но и укрепляются, несмотря на греческие проклятия.