© Зиганшин К.Ф., 2011

© ООО «Издательский дом «Вече», 2011

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

Потомок знатного княжеского рода Василий Шмурьев вырос в родовом поместье близ Твери. Молодые родители, измученные бесконечными хворями сына, отослали его туда под присмотр престарелой тетки, когда малышу не было и двух лет.

Тихая размеренная жизнь в загородном имении способствовала не только укреплению здоровья их чада, но и развитию в нем самых добродетельных свойств и устремлений. Да и сама тетушка, глубоко верующая, просвещенная женщина, всячески поддерживала в мальчонке первородную чистоту и ласку ко всему живому.

Огражденный от пороков высшего света, Вася вырос одним из тех редких и чудных людей, у которых напрочь отсутствуют не только самолюбие, но и проявления обиды и ненависти: его смиренная душа любила всех и каждому желала добра.

Вернувшись в 1816 году в столицу, повзрослевший обладатель русой шевелюры и бархатного пушка над пунцовыми губами по настоянию отца поступил на службу, строгие порядки которой были не по нутру его вольной, нежной душе.

Батюшка с матушкой, стремясь помочь отпрыску освоиться со столичной жизнью и приобрести великосветские манеры, часто брали его на званые вечера, приемы и балы. Роскошь и блеск, царившие там, поначалу ошеломили и восхитили юношу. Но мало-помалу у Василия открывались глаза. За внешним лоском и довольством аристократического общества, все еще смаковавшего триумфальную победу над Наполеоном, он стал примечать хитрословие, чванливость, притворство, блуд и мотовство.

Это поколебало, а вскоре и вовсе разрушило его наивную веру в особое предназначение своего сословия. Будучи неприхотливым и в высшей степени набожным человеком, он легко отказался от дарованных знатным происхождением благ, удалился в монастырь, где после трудного послушания, пройдя искус, принял монашеский постриг и с новым именем Варлаам, облачившись в черное одеяние, отдался в желанном уединении от суеты мира аскетической жизни во славу Божью. Сей решительный шаг определил его дальнейшую судьбу.

Изучая православие по старинным текстам, коих в хранилище святой обители было великое множество, молодой инок был умиротворен нестяжательной и благочинной жизнью в обители. Ладил с игуменом[1] и братией, но оказалось, что и здесь, среди божьих служителей, пробивались все те же, только более умело утаиваемые пороки и завуалированная борьба за власть. У Варлаама подспудно вызревало решение пожить в отшельничестве. И спустя год, испросив благословения настоятеля, он покинул пределы монастыря, отправился странствовать, выбирая дороги дикие, малолюдные.

В первые дни скитальческой жизни инока особенно восхищало и радовало то, что в лесу даже ломоть черствого хлеба стал несравненно вкуснее и аппетитнее: горьковатый дым костра, благоухание цветов, щебет птиц, – эти незатейливые приправы необычайно скрашивали скудные трапезы. Под вольным небом, среди лесистых холмов и чистых речушек, Варлаам стал ощущать себя неотрывной частицей окружающего его бесхитростного мира. Это с каждым днем крепнущее чувство слитности и родства доставляло душе странника особую усладу.

Отдыхая как-то под громадной, пронизанной солнечным дождем сосной, Варлаам рассеянно поднял шишку, лежавшую на рыжей попоне из старой плотно спрессованной хвои. Из нее на ладонь выпало невесомое семя. Разглядывая его, юноша невольно подумал: «Экая крохотулька, а такой исполин из нее вырастает! Сколь же велика сила Господня, таящаяся в семени, ежели она рождает такого богатыря?!»

В дальнейшем, размышляя о гармонии и благодати, царящих в лесах и полях, Варлаам пришел к убеждению, что именно в чудном творении Царя небесного – Природе-матушке и заключен вечный источник жизни для всего сущего и именно через нее, через Природу, Создатель, одухотворяя человека, пробуждает в его душе любовь и совестливость.

В поисках пристанища по сердцу скиталец через четыре седмицы достиг кондовых лесов Ветлужского края, издавна населяемых поборниками старой веры. Первые из них пришли сюда, спасаясь от антихристовых «Никоновых новин», еще в семнадцатом веке, вскоре после раскола.

Варлааму сразу приглянулись суровые старолюбцы, выделявшиеся цельностью, усердием к труду и почитанием древлерусского православия. Каждый день кроме двунадесятых праздников[2] в их поселениях с утра до ночи кипела работа. Пряли шерсть, ткали холсты и даже сукно; филигранно шили золотом, переписывали книги старозаветного содержания; искусно писали иконы. Все поступало в общину, на себя работать никто и не мыслил. Перед началом любого дела и по завершении его усердно молились, благодарили Создателя за щедрую милость к их общине.

От первородной веры не отступали ни на шаг. Не признавали здесь ни государевых ревизий, ни податей и иных повинностей. Про себя они говорили: «Мы хранители истинного православия, мы не в воле царя-антихриста». Сойдясь на почве общей страсти к рыбалке с одним из местных старцев поближе, Варлаам как-то полюбопытствовал:

– Вот вы, батюшка, себя староверами именуете, а чем старая вера отлична от нынешней?

– Известное дело, перво-наперво надобно молиться по неправленым, первоисточным текстам и не кукишем, а двумя перстами. Табаку не курить и не нюхать, инострану одежу не носить, бороды не скоблить, усов не подстригать. Да много еще чего… Наш книжник сказывал, что только в старом православии сохранены неповрежденными догматы и таинства, в тех смыслах, как проповедовал сам Христос.

– Но ведь тьма людей новую веру приняла. Отчего вы-то старой все держитесь?

– Вера, сынок, не штаны, чтобы по износу менять. Вере износу нет, на то она и вера, на том она и стоит. По какой вере наши родители жили, по той и нам надобно с их благословения. А за других мы не в ответе. Одно знаю – диавол тока слабых и некрепких духом в свое войско прельщает…

Глядя на строгое соблюдение общинно-жительного устава, писанного еще Сергием Радонежским, лад в семьях и хозяйстве, почитание старших, Варлаам уверовал, что там, где следуют первородному православию, где царит дух добросердечия и братской взаимовыручки, цветет и дышит земля русская.

Решив обосноваться неподалеку от одного из потаенных поселений, юноша приглядел хотя и тесное, но надежное пристанище в чреве дупла громадной сосны, росшей в версте от староверческого скита. Землю вокруг нее густо перевили мускулистые плети корней, а сам ствол был столь мощным и объемным, что дупло у комля выглядело пещерой.

Обустроив временный приют, Варлаам принялся валить лес для своего первого настоящего жилища. Добела шкурил стволы, рубил венцы. Умения и сноровки ему, конечно, недоставало, но он возмещал их упорством и старанием. Кровяные мозоли на руках постепенно сошли, кожа загрубела. К Рождеству Богородицы новопоселенец перебрался-таки в светлостенную избушку, напитанную густым смоляным духом.

Пышнобородые староверцы поначалу не допускали в свою общину незваного пришельца, ибо ко всякой новизне и перемене были недоверчивы. А иначе и нельзя – попробуй-ка столетиями хранить устои попранной веры. Но с течением времени молодой пустынник своим благочестием и прилежанием к труду смягчил их настороженность, а иных даже расположил к себе…

Удаление от мира и его греховной суеты, физический труд, молитвы, земные поклоны до изнурения, строгий пост, чтение книг старого письма, беседы с праведниками общины мало-помалу открывали перед Варлаамом всю глубину и гуманность почитаемого этими людьми древлего православия.