Вообще говоря, место под строительство института было выбрано с умом. И с любовь, что не маловажно. В трёх километрах от Леших холмов протекала река, которая, почему-то, называлась Камышевкой, хотя камышей на её берегах Пантюшин не видел никогда. Скорее даже речка, потому, что в самом широком месте, там, где она изгибалась дугой и разливалась после песчаной луки, она была метров тридцать шириной. Речка была не глубокой, два-два с половиной метра, хотя омутов в русле хватало. В них уже и на все пять можно было ухнуть. Берега реки, один пологий, другой обрывистый, поросли лиственным лесом, в котором, тем не менее, встречались небольшие сосновые боры. Почва в этих местах была песчаной, поэтому сосны росли хорошо. Там, где им не мешали дубы, вырастали настоящие корабельные сосны под тридцать метров высотой. Вот между двумя такими борами на широком взгорке и решено было построить здание института. А посёлок для сотрудников располагался примерно в километре, ближе к реке. Сразу за посёлком и было то, самое широкое у реки место - лука. Старожилы Александровки рассказывали, что в этом месте даже была деревня, которая так и называлась - Лукиновка. Но потом деревня захирела, жители разъехались, и от Лукиновки осталось только название. Между институтом и посёлком находился широкий и довольно глубокий овраг, поросший кустарником. Назывался он Гремячий Лог. Почему 'лог' - было понятно, а вот почему он был 'гремячим' не знал никто. 'Гремячий и гремячий, так всегда было' - говорили старожилы Александровки. Лог тянулся строго на юго-восток и недотягивался до Леших холмов примерно с километр. Там, где он кончался, начиналась низина, на фотографии с дирижабля похожая на отпечаток каблука в глине. Вот, почти в самом центре этой низины и находились Лешие холмы. Рядом с ними устроился маленький домик из двух комнат с кухней для дежурного персонала. Но дежурили возле Леших холмов пока только регистрирующие приборы, за которыми раз в три дня приезжали техники, чтобы снять показания и забрать ленты самописцев. И первые же результаты привели Тесла в неописуемый восторг - была определена периодичность выбросов энергии, её направление и, самое главное, пожалуй, примерный уровень мощности. После первой расшифровки Тесла, приобняв Пантюшина за плечи, взволнованным голосом говорил:
- Андрюша! Это что-то невероятное! Такого я просто не ожидал. По моим расчетам нужно ещё совсем немного, чтобы пробить пространственный барьер. Понимаете, моя установка, которую я оставил в Америке, не дотягивала даже до трети нужной мощности. А это было самое мощное из того, что можно было построить. Новая установка, которую мы заканчиваем в Петрозаводске, даст примерно половину. А тут вот оно, почти то, что нужно. Вы понимаете?! Ещё немного и мы поймём, как можно получать энергию из самого пространства. Собирать и накапливать энергию мы с Вами уже умеем, но когда научимся её получать... Мне даже трудно представить себе возможности, которые тогда перед нами откроются.
Возможности на самом деле открывались такие, что просто захватывало дух. Ничего подобного Рыбный не мог даже представить, не смотря на всю свою разносторонность и, скажем так, 'опережающее' образование. В его время о подобных вещах можно было говорить только в курилках и только с теми людьми, которым ты доверял. В противном случае тебя ждало обвинение в шарлатанстве и невежестве, и о любой форме научного роста можно было забыть. За то, что даже в мыслях покушался на 'святое', на теорию относительности, тебя просто мешали с дерьмом и предавали анафеме. Но даже такая привычная в 'то' время штука, как GPS, доказывала, что все эти 'теории относительности' никакие не теории, а... как бы это помягче сказать. А ведь у GPS был предшественник, который создавался без их учёта и прекрасно работал. За что и был заменён, не смотря на огромные затраты, на систему, хоть в какой-то степени соответствующую эйнштейновским заморочкам. Практически в самом начале нового витка своей инженерной деятельности Рыбный озаботился этой проблемой. Ведь по его прикидкам середина тридцатых была временем, когда о 'гениальном' открытии господина Эйнштейна должны были вопить все физические, и не только, журналы. Но этого не было! Мало того, когда в одном из выпусков трудов Французской Академии он наткнулся на 'аналитический' обзор по проблемам относительности некоего, то ли Зингельшухера, то ли как его там, то увидел в этом же номере жёсткую отповедь и со стороны Пуанкаре и со стороны Планка. А реальный научный авторитет этих учёных не давал ни малейшего шанса появиться спекуляциям на теории относительности. Так что, теперь всё разрешено и никаких запретов нет? Есть, как не быть запретам. Только они такие, которые не запрещают тебе ловить частицу, которая летит быстрее света. Или искать источник бесконечной энергии. Нашел - честь тебе и хвала, а уж если научился использовать, то медаль на грудь и золотой бюст во весь рост на малой родине. И вот, получается, что они нашли. И, даже, потихоньку начинают использовать. Во всяком случае, аккумуляторы, которые они научились делать, используя некоторые открытия, сделанные на Леших холмах, позволяют возить тяжёлый КВ сутки без подзарядки. Будь у КВ электрический двигатель и возникни такая необходимость. Рыбный, помня историю с ленинградским троллейбусом из 'того' времени, который почти час катался на аккумуляторах от наручных часов, попробовал предложить такую идею с танком. За что был обидно высмеян Крюковым, которого перетащил к себе в институт:
- Командир, окстись! Вот нахрена это надо, скажи? Что, танку дизеля не хватает или тебе бесшумный танк нужен? Представляю картину - к окопам противника, тихо-тихо, на утренней зорьке, подкатывают наши танки, и начинаю, тихо-тихо, долбить по ним из своих дур. А противник спит и ничего не слышит. Бред какой-то, сам подумай.
- Да, в самом деле. Ну, понимаешь, такие возможности, вот меня и понесло. Какие танки, в самом деле? Просто наша первая серия в основном на танки пошла, вот и...подумал не туда. Подводные лодки, дирижабли или вертолёты, для питания бортовой аппаратуры наблюдения - это да, совсем другое дело, нужное.
Но аккумуляторы были не единственной продукцией, которую институт был готов передать промышленности для освоения в производстве. Далеко не единственной и, пожалуй, не самой важной. В состав института, кроме основных участков, входил ещё испытательный полигон. Странный для непосвящённого взгляда полигон, без характерных для привычных полигонов внешних признаков. Чем-то он напоминал Радиополе института Радио - лес антенн, среди которых стоял маленький деревянный домик. Никакого ограждения не было, только предупреждающие таблички. Местные жители порядок усвоили быстро - прежде, чем направиться в бор за маслятами, нужно зайти в комендатуру и узнать, можно ли. И не потому, что запретная зона, хотя и не без этого, а потому, что вредно для здоровья. В ходе первых экспериментов выяснилась любопытная особенность излучения - оно совершенно не действовало на животных, но вызывало расстройства психики у людей. И точно так же не проходило через живые природные материалы. Можно сколько угодно спорить на тему 'живой камень, или не живой', но в доме, сложенном из местного известняка среди антенн, когда шли эксперименты, находиться было невозможно. И совершенно спокойно экспериментаторы чувствовали себя в домике, собранном из сосновых бревен и досок. Чем была вызвана подобная избирательность излучения, было совершенно не понятно. Пока не понятно. Вот на этом самом полигоне и прошли год назад испытания, успешные, кстати, одного из важных изделий, разработанных институтом - активного излучателя защитного поля. Когда излучатель выходил на расчетную мощность, он создавал завесу, преодолеть которую не могло ничего, если оно не сделано из живого природного материала. Или животных. Да, и очень мелким шрифтом, для секретности, нужно написать, что излучатель работал, скажем так, в обе стороны. Не только завесу он мог формировать, но и узкий луч направленного излучения. Но это было направлением, пусть и не очень далёкого, но всё-таки будущего.
