— Господи, — сказала Нинка. — Это ж мы куда выехали? На лузинскую дорогу! Я, ее, гребаную, по гроб жизни не забуду! Отсюда всего ничего до моста через Снороть.

— Вот и сворачивай налево, — велел Шура. — По-моему, это судьба…

От хутора до асфальтированной дороги Швандю везли с завязанными глазами. Механик посчитал, что «матросу» незачем знать сухопутные подходы к ларевской вотчине. Поэтому повязку с глаз шпиона-любителя сняли только после того, как отъехали подальше от выезда с просеки.

Ехали они в старом «уазике» районной администрации, который Ларев списал по старости, заменив на «Ниссан-Патрол», и подарил Механику. Для страховки с Механиком, который сел за руль, Ларев отправил двух жлобов из своей охраны, между которыми на заднем сиденье и находился подконвойный Швандя.

Почти всю дорогу ехали молча. Охранники молчали по должности, Швандя чего-либо спрашивать побаивался, а Механик все теплые слова приберегал напоследок. Однако именно он первым нарушил тишину, увидев слева, на встречной полосе, приткнувшийся к обочине «жигуленок-шестерку».

— Застрял кто-то! — бросив короткий взгляд назад, заметил Механик. — Ладно, на обратном пути посмотрим, если сами не справятся…

И прибавил газу, проскочив мимо «Жигулей». Успел только углядеть, как из водительской дверцы выбирается баба и идет к капоту.

Вскоре переехали по мосту железную дорогу и миновали райцентр Лузино. Лузино числилось поселком городского типа, но гораздо больше было похоже на город, чем Знаменск. Там даже фонари на улицах имелись. Механику Лузино напоминало о поездках с Есаулом на озеро Широкое. Да, были времена когда-то… Эх!

Чтоб не расстраиваться лишний раз, Олег постарался как можно скорее проехать через поселок и отогнать воспоминания о зимних делах.

Механик остановил «уазик» неподалеку от моста через Снороть, на той самой автобусной остановке, где неделю с небольшим назад куковала Нинка, после того как выбралась с болота. Сейчас остановка тоже пустовала — автобус, шедший в областной центр, только что ушел.

— Вылезай, гражданин Швандя, — сказал Олег, и один из молодцов, служивших в охране Ларева, вышел из задней дверцы, чтобы выпустить освобождаемого пленника.

Швандя, немного не веря в то, что его отпускают живым и здоровым, причем даже морду не набив, осторожно выбрался из машины. Нет, он, конечно, понимал, что здесь, на довольно оживленном шоссе, его вряд ли пристрелят или припорют. Все эти мероприятия намного удобнее было провести, не выезжая с хутора, а затем, привязав подходящий камешек, погрузить свежачка в прохладные воды протоки, где его хрен когда найдут. Тем не менее особой радости от освобождения Швандя не испытывал.

— Вот что, дорогой, — произнес Механик. — В напутствие тебе скажу: третий раз я тебя отпустить не смогу. У меня, понимаешь ли, запас великодушия шибко ограниченный. Кроме того, я и в этот раз тебя пощадил не в порядке гуманитарной помощи, а по бартеру. То есть, выражаясь по-нормальному, — баш на баш. К тому, что тебе было сказано раньше, должен добавить еще кое-что. Мне стало четко и ясно, что засланный казачок в вашей компашке — это Ухан. За ним есть кто-то посерьезней и, похоже, не местный. Через пару дней, возможно, узнаю. Поэтому убедительная просьба к Вите раньше времени Ухана не резать. А чтоб насчет Ухана все не выглядело туфтой, возьми кассетку с записью разговора. Постарайся ее послушать вдвоем с Витей, без лишних глаз. Заодно не забудьте просветить Шуру Казана, что его партайгеноссе не совсем геноссе… Ну, все. Принимай свои вещички!

Шванде передали чехол с удочками, рюкзак с резиновой лодкой и мелкими рыбацкими причиндалами, а также пластмассовое ведерко с водой, где плавало несколько ершей, плотвиц, окуней и даже один малый подлещик. Кассету он положил в нагрудный карман камуфляжки, внутрь неполной пачки сигарет.

— Прощай, — сказал Механик с саркастическим пафосом, — и помни обо мне!

Еремин помнил, что эта фраза из «Гамлета» когда-то здорово пощекотала ему нервы. Только забыл, чей перевод, Маршака или Пастернака.

Швандя классики не читал и даже фильм со Смоктуновским в главной роли не смотрел. Но мороз по коже у него прокатился. Надо думать, Механик запросто мог бы сыграть Тень отца Гамлета, если б, конечно, режиссер вывел на сцену только сильно увеличенную тень, а Механика спрятал за кулисами.

Хлопнули дверцы, Еремин круто развернул «уазик» и погнал в сторону Лузина, хотя ехать ему вообще-то нужно было намного дальше.

А Швандя остался на остановке. До автобуса было еще полчаса времени. Самое оно, чтоб еще раз поразмыслить над тем, во что влип.

Вообще-то Швандя уже имел время подумать. Пока сидел у Механика в подвале, он, конечно, немало напрягал мозги, тем более что никто этому особо не мешал. Правда, мысли его в основном крутились вокруг того, освободит его Ерема или нет. Швандя очень сильно сомневался, что его Механик помилует. Поэтому примерно 90 процентов времени, потраченного Швандей на раздумья, неудачливый шпион извел на мысли о том, как будет организована его собственная кончина. То есть сразу приколют или будут кишки на перо мотать. После того, как Швандя весной полюбовался на братскую могилу в коровнике, где лежало 11 обугленных жмуров, и после того, как менты ему показали Медведя с перерезанной глоткой и еще четыре изрешеченных пулями трупа, иллюзий насчет скрытого человеколюбия в душе Еремы он не питал.

Конечно, Швандя думал и над тем, что произойдет, если Механик его все-таки отпустит, но очень мало. Теперь, вопреки всем худшим ожиданиям, освобождение стало фактом. И что делать дальше?

Разумеется, можно было ничего не выдумывать и поступить именно так, как велел Механик. То есть прийти к Вите Басмачу и сказать, что так, мол, и так, Ухан ссучился и подставить тебя желает, а еще один товарищ передал кассетку с каким-то компроматом на этого гребаного Ухана. Но это ведь легко сказать, а сделать гораздо труднее.

Во-первых, Басмач — человек обстоятельный и так просто, без долгих и подробных разъяснений, никакого доклада не примет. То есть ему надо четко и толково рассказать, откуда пришла информация, почему она попала именно к Шванде и, наконец, что за товарищ передал кассетку. А тут придется либо придумывать сказочку о каком-то неизвестном типе, который всучил Шванде на улице этот компромат и на словах сказал, что Ухан — паскуда, либо рассказывать все как было, то есть о прямом контакте с Механиком. Неизвестно, чем такая откровенность может закончиться. Очень может быть, что Басмач после этого Швандю в бетон зацементирует. Потому что запросто может припомнить, что после поездки в поселок «Призрак коммунизма» один Швандя живым остался.

Во-вторых, Ухан в конторе значит побольше, чем Швандя. И ежели он чего-то умыслил против пахана, то у него среди братвы есть сторонники. А если Ерема прав и за Уханом еще какой-то покрутее прячется? Может, лучше за Ухана держаться, чем за Басмача? Пойти к Ухану и тихо, по-дружески, не требуя вознаграждения, отдать ему эту кассету…

От этой последней мысли Швандя почти сразу же отказался. Ухан тоже не дурак и тоже захочет расспросить, как и что. Но в отличие от Басмача, который может и помиловать, Ухан почти наверняка постарается Швандю замочить и как можно быстрее. В особо близких друзьях он Швандю не числил и вряд ли на него рассчитывал при своих тайных задумках. Скорее всего примет это дело за шантаж или провокацию. В общем, нет человека — нет и проблемы…

Был еще один, казалось бы, самый простой и надежный выход: швырнуть эту кассету в Снороть и начисто забыть все, что говорил Механик. Но это самое: «Прощай и помни обо мне!», очень зловеще произнесенное Еремой, заставило Швандю подумать о последствиях. А они просматривались отчетливо и неутешительно. Сразу вспоминались Медведюга с перерезанным горлом и обгорелый Вася Хряп с отстреленными яйцами. Ну и всякие легенды насчет Механика, который, как ниндзя, умеет быть невидимым и проходить сквозь стены. До сих пор ни менты, ни братва толком не знают, как он смог пролезть в охраняемый автосервис Вовы Эккерта на улице Щорса и, не оставив никаких следов, пристроить мину в «шестисотый» господина Крюка.