— В самом деле?

— Да! И потом, моя художественная проза слишком — как бы это выразиться? — запредельна. Понимаешь, да? Острая, напряженная, совершенно не похожа на то, что обычно видишь на полках. Издатели просто бояться рисковать. Им спокойнее издавать традиционный шаблонный мусор.

— В самом деле?

— Да. Нелегко быть впереди планеты всей…

Он бубнит и бубнит, а я тем временем раздумываю, стоит ли мне еще раз вставить «В самом деле?». И вдруг Теренс протягивает руку через стол и хватает мою ладонь. Пытается перехватить мой взгляд, а у самого глаза голодные.

Брр!

Я вскакиваю с места, иду к кухонному столу, чтобы налить нам еще по бокалу вина. Секунды неловкого молчания. Из соседнего дома доносится взрыв ликующих воплей. Кто-то произносит речь.

— Должно быть, именинный торт, — говорит Теренс. В его надтреснутом голосе сквозит разочарование. Он и впрямь думал, что у него есть шанс! Теперь ему представился хороший повод пойти на попятную. — Мне было велено фотографировать.

Он уходит. Уфф! Ну и болван. Мне почти жаль его. Я все равно наливаю два бокала вина. Если я продолжу пить в постели, как и планирую, не придется вставать еще раз, чтобы наполнить бокал. Раздеваться лень, поэтому я бухаюсь на кровать в одежде и включаю телевизор.

Проснувшись, я вижу, что по-прежнему лежу на покрывале, телевизор работает, а у меня между ног лежит Теренс.

Чтоооооооооооооооооооооо?

Да, так и есть. Хоть я все еще пьяная, все еще сонная и не желаю верить своим глазам, факт остается фактом: Теренс лежит у меня между ног!

Трусики с меня сняты, юбка задрана к бедрам. Теренс лежит у меня между ног со спущенными к щиколоткам брюками и трусами. Он ритмично двигается: Верхние пуговицы моей блузки расстегнуты. Одну мою грудь Теренс тискает, вторую — лижет. Он предельно сосредоточен, его веки плотно сжаты.

— О, Кэтлин, — кряхтит он, — ты такая аппетитная. Такая мягкая…

Это кошмар. Мне с трудом верится, что этот идиот пытается трахнуть меня. От выпитого вина у меня туман в голове — очевидно, поэтому я столь удивительно спокойна. Я чувствую, как полуокрепший пенис Теренса тыкается в мою лобковую кость. Разумеется, нужно что-то делать. Я просовываю руку между нашими телами, намереваясь вонзить ногти в его плоть и положить конец идиотского галопу.

И тут дверь спальни тихо открывается. В проеме стоит моя золовка. Впервые она молчит, таращась на нас, — очевидно, пытается понять, что происходит. В руке у нее по-прежнему чертов блокнот, хотя наверняка последний пункт составленной ею программы уже вычеркнут, а виновник торжества, Джим, лежит в отрубе на ее диване.

Не замечая своей жены, Теренс продолжает раскачиваться. Я уже готова вонзиться в него, но замираю. Он ревет, как бык. С губ моей золовки исчезает неизменная улыбка, а на лице появляется незнакомое мне выражение муки.

— Да, так! — кричит мне в ухо Теренс. — Умница, Кэтлин!

А моя золовка все еще стоит в дверях, завороженная, полагаю, мерзостью представшей ее взору сцены. Я вывожу ее из оцепенения: глядя прямо ей в глаза, произношу пять слов. Пять слов, которые заставляют ее с криком помчаться вниз по лестнице. Едва она исчезает из виду, я вонзаю ногти в плоть Теренса. Он тоже издает жуткий вой. Скатывается с меня, поскуливая:

— Прости, прости, прости…

И какие же это пять слов?

ПОТОМУ. ЧТО. Я. НЕ. ТЫ.

30.

ТЫ ОБЕЩАЛ МНЕ РИМ…

Назарет, Иудея, 1 г. до н. э.

— Проклятие! — восклицает Мария по возвращении домой с работы.

— Трудный был день, красавица? — спрашивает Иосиф. Он был в постели: либо уже лег, либо с утра не вставал.

— Ты даже не представляешь, — отвечает она. — Я задушу эту дуру, если она не перестанет меня тиранить.

Из-под платка извлекается небольшая бутылка вина.

— Вот, держи, заскочила к Малахию по пути домой.

Иосиф хватает бутылку, тотчас же откупоривает ее и осушает.

— Боже, какой кайф, то, что нужно. Спасибо, красавица, цены тебе нет.

— Разумеется. Кто еще стал бы терпеть тебя? Написал что-нибудь, пока меня не было?

— Да.

— Да? И что же? Сколько страниц?

— Ммм… три, кажется.

— Три? С ума сойти! Ну-ка покажи. По-моему, пергамент как был пуст, так и остался. Ты вообще сегодня вставал с постели?

— Конечно. Я… — начал Иосиф, но оправдываться уже поздно. Мария открыла буфет.

— Даже хлеба не купил! Невероятно. Мне кажется, ты умрешь с голоду, если предоставить тебя самому себе.

— Ты несправедлива ко мне, красавица, — сказал Иосиф, поднимаясь с постели.

В два шага он пересек их крошечную каморку, протиснулся мимо вытянутой руки Марии и обнял ее.

Гнев Марии сменился слезами.

Они представляли собой несуразную пару. Мария была красивая молодая женщина: блестящие длинные черные волосы, пышная фигура… Иосиф, высокий, тощий, лопоухий, с жиденькой рыжей бородкой, был на двенадцать лет старше. Глаза у него были разного цвета: один синий, другой — карий.

— Шшш, красавица, — прошептал он. — Сейчас пойду и принесу хлеба. Приготовим рыбу. И все будет замечательно.

— Боже, Иосиф, какой же ты глупец, — выдохнула Мария, отталкивая его. — Не ужин меня беспокоит. Просто это очередной пример твоей нерадивости. Один из сотен, тысяч примеров того, что идет вразрез с твоими посулами.

— Сотен или тысяч? Поконкретнее, пожалуйста.

— Да все не так, болван! Ты говорил, что у нас будут деньги, что мне никогда больше не придется горбатиться в прачечной. И что же? Вместо этого я работаю вдвое больше, чтобы содержать нас двоих, а ты целыми днями грезишь в постели. Ты говорил, что после свадьбы мы будем жить во дворце, а не в лачуге! Ты говорил, что отвезешь меня в Рим, что мы, может быть, даже поселимся там. Говорил, что покажешь мне Форум и Колизей. Говорил, что мы пойдем смотреть жирафа в зоопарке и устроим пикник под сенью Пантеона. Что у нас будут билеты в первый ряд на финальные состязания колесниц в цирке Максимус. Вранье, все вранье! Вместо этого мы по-прежнему торчим в этой пыльной Тмутаракани. Не можем даже съездить в Иерусалим, не говоря уж про Вечный город. Вместо этого…

— Прошу тебя, красавица, — перебил ее Иосиф, — ты ко мне несправедлива. Я действительно собирался исполнить все, что обещал, но обстоятельства оказались сильнее меня. Ты же прекрасно знаешь, что помешало нашим планам. Прекрасно знаешь, как близки они были к осуществлению. Как близки мы были к Риму, очень близки, если б только…

Если б только Елифаз Златоуст прислушался к Иосифу…

До знакомства с Иосифом в 5 году до н. э. Елифаз был просто старым Елифазом, скромным проповедником, рассказывающим избитые притчи на одной из площадей Иерусалима. Но после того как он познакомился с Иосифом, его речи вдруг стали привлекать случайных прохожих. Верный своему прозвищу, Елифаз красноречиво излагал старые заповеди в новом свете, делая упор на слово «любовь». И предсказывал гибель мира, утверждая, что спасутся только праведники. Маленькая горстка слушателей вокруг него вырастала в большую, потом и в огромную толпу. Его проповеди в обеденное время собирали все больше народу, его аудитория росла как снежный ком, так что властям приходилось перекрывать все подступы к той площади. В конце концов Елифаза уговорили отправиться с проповедями по стране.

За следующие несколько лет Елифаз обошел все провинции, расположенные вдоль реки Иордан, от Акки до Галилеи. Когда количество его последователей увеличилось до нескольких тысяч, наместник Иудеи наконец-то встрепенулся и внедрил в секту Елифаза своих шпионов. Те доложили, что идеологом является Иосиф. Что это он пишет проповеди. Наместник стал ждать дальнейшего развития событий…