Соссюр обладал хорошо развитой интуицией в отношении скрытых форм системы общения. Позже он станет всемирно известным лингвистом. А в Африке его пока еще неотшлифованный талант позволил быстро выявить четыре способа общения мангабеев между собой. По определению самого ученого, к этим способам относились мимика, жесты, пожимание плечами и голосовые звуки, от шепота до визга.

За неделю Соссюр описал в своем журнале весь комплекс знаков, обозначающих голод и жажду, за две недели — знаки, выражающие радость и гнев. В процессе наблюдения он пришел к выводу, что в более сложных моделях обезьяньего общения задействованы одновременно несколько знаков. Чтобы записать наиболее часто встречающиеся сочетания в свой журнал, он изобрел сложную систему символов.

После каждого сеанса наблюдения Соссюр зачеркивал дату проведения опыта на календаре, помещенном в конце журнала. Из зачеркнутых чисел складывались сначала недели, потом месяцы, и наконец почти весь календарь пестрел косыми палочками. Первоначальный энтузиазм ученого перерос в одержимость. Постепенно журнал превращался в толковый словарь обезьяньего языка.

Примерно во время сотого сеанса Соссюр почувствовал, что находится на пороге важного открытия. Он давно заметил, что в сложных случаях мангабеи используют произвольные сочетания звуков и жестов, и его это приводило в недоумение. Теперь же он понял, что обезьян, при всем их кажущемся сходстве, следует разделить на две подгруппы. При обмене информацией половина обезьян использовала один набор звуков и жестов, а оставшиеся — другой.

В конце долгого изнурительного дня Фердинанд покинул лабораторию уставшим, но вполне удовлетворенным. Мадлен была уже в постели. Расстегивая рубашку, он подумал, что вид у жены слегка раздраженный, и, когда стал снимать брюки, спросил у нее, как прошел день.

— Прекрасно! — ответила Мадлен.

— Рад это слышать.

— Лучше не бывает! — добавила она.

Фердинанд насторожился. А так ли у нее все хорошо?

— Дорогая, что-то случилось?

— Нет, — сказала она.

— Прости, что припозднился. Обезьяны сегодня превзошли самих себя. У тебя точно все хорошо?

— Да, — подтвердила она.

— Значит, ничего не случилось?

— Нет!

Успокоенный, Фердинанд лег рядом с женой и быстро заснул.

Пробудившись на следующее утро, он увидел, что жена уже одета и больше не злится. Напротив, пребывая в великолепном расположении духа, она объявила, что отправляется в город.

— Покупать платье, — объявила она, покидая спальню. Через несколько секунд она просунула в дверь голову и добавила: — Красное платье!

Позавтракав, Соссюр спустился в свою лабораторию, где его оглушила зловещая тишина. Обезьяны исчезли. Зарешеченное окно под самым потолком было распахнуто настежь. Ошарашенный, ученый вскарабкался к окну, выглянул на улицу. На газоне обезьян не оказалось. Все они убежали в подступающие прямо к дому джунгли.

Дрожа от потрясения, с безумным взором, Соссюр спустился вниз и на подкашивающихся ногах подошел к своему столу. Трясущимися руками вынул из выдвижного ящика словарь обезьяньего языка, но, когда попытался открыть журнал, обнаружил, что страницы слиплись. С помощью ножа он разлепил листы: все до единого были залиты чернилами. Залиты густым толстым слоем — так что прочитать что-либо не представлялось возможным. От удивления и растерянности у него перехватило дыхание.

Он открыл календарь в конце тетради. Чернила туда не просочились, поэтому все цифры и буквы пока еще были четко видны. Как и косые палочки, которыми он отмечал даты исследований. Сто пометок, сто дней. Время, потраченное впустую. И вдруг Соссюр обратил внимание на то, что забыл перечеркнуть дату предыдущего дня. Несколько секунд он пристально вглядывался в число, а потом застонал. И не только застонал — стукнулся лбом о стол. Это был день рождения его жены.

3.

НАША ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ НАЕДИНЕ, В ОДНОЙ ПОСТЕЛИ

Клэр, Ирландия, декабрь 2008 г.

Он старается быть осторожным, но я все равно лечу на кровать, будто мешок картошки.

— Прости, детка, — говорит он. — Ударился голенью о коляску и не удержал тебя.

Сейчас десять часов вечера. Мой муж только что привез меня из туалета. У меня хватает сил подтянуться к изголовью. Он обходит кровать и забирается в постель с другой стороны.

— Теперь удобно, детка? — спрашивает он, обкладывая меня подушками. — Что-нибудь еще?

Я поворачиваю голову, собираясь ответить, но он уже надел очки, придвинул лампу и, положив на колени глянцевый рекламный буклет, погрузился в чтение. Я беру пульт от телевизора и начинаю искать интересный канал.

Сегодня 29 декабря, один из тихих, спокойных деньков, наступающих после Рождества. Чуть раньше мы попрощались с нашим младшеньким — Полом. Он был у нас с кануна Рождества, но теперь ему пришлось вернуться в Манчестер, где у него запланирована важная деловая встреча. Завтра утром обещала приехать наша старшая дочь Моника, с мужем и нашими шумными, но абсолютно роскошными внуками. Они пробудут у нас до 2 января. Самолет у них в три часа дня, так что они еще успеют утром второго завезти меня в Лимерик. Точнее, в лимерикский хоспис. Или, попросту говоря, меня поместят в учреждение, где я буду дожидаться окончания своей «долгой и мужественной борьбы» с лейкемией. Где я умру.

Моника — любящая дочь, и я уже представляю, как она, словно одержимая, будет готовить, стирать, пылесосить, пытаясь сделать все что можно. И как результат, не даст нам ни минуты побыть вдвоем. Их сынишке, малышу Дэниелу, будет предоставлена полная свобода, и он перевернет вверх дном все комнаты в доме. А Моника потребует, чтобы мы не закрывали на ночь дверь своей спальной: вдруг мне станет плохо? Вот почему для меня эта ночь — последняя наедине с мужем. Наша последняя ночь вдвоем, в одной постели.

— Думаю, — говорит он, кивая с серьезным видом, — нам обязательно нужно купить «ПауэрТек-Ф45». Еще несколько сот евро, и в твоем распоряжении куча новых полезных функций.

Я не сразу понимаю, о чем он ведет речь. Тогда он показывает мне буклет. «ПауэрТек-Ф45» — дорогая инвалидная коляска с электроприводом. Он хочет купить ее вместо той, с ручным управлением, что у меня сейчас. Мне ее дали бесплатно на прошлой неделе в больнице. А все потому, что какая-то медсестра сказала, будто в хосписе я пробуду, возможно, месяц, от силы два, не больше. Вот так-то! А потом покину больницу в деревянном ящике. Но мой муж, очевидно, еще не осознал, что скоро мне вообще не понадобится инвалидная коляска. Он даже мысли такой не допускает, предпочитая думать, что я выйду из хосписа с поправленным здоровьем.

— Продается в комплекте с зарядным устройством, — продолжает он. — И смотри, здесь говорится, что она легко складывается до размеров чемодана и свободно помещается в багажник даже самой маленькой машины.

— Да, всем хороша, — усмехаюсь я, — только мне не нравится этот оттенок серого.

Он не уловил сарказма в моем голосе.

— С этим нет проблем, детка. На выбор — пять цветов!

Я закрываю глаза и мысленно переношусь на шесть лет назад, в ту пору, когда диагноз еще не был поставлен, когда смерть, казалось, еще далеко. Спроси меня тогда, как бы я поступила, зная, что нам с мужем осталось провести вместе, наедине, всего одну ночь, — уверена, у меня бы возникла масса чудесных идей. Какое вино мы будем пить? Какое мороженое будем смаковать? Какой милый фильм напоследок посмотрим вместе, сидя в обнимку? Я бы составила список наболевших вопросов, которые давно хотела ему задать, а также список неприятных секретов, которые наконец-то решилась бы ему открыть. Но вышло все иначе.

Всякое вино для меня исключено, если только я не хочу, чтоб меня всю ночь возили в туалет, пересаживая с коляски на унитаз и обратно. Мороженое мне тоже нельзя, потому что в этом случае меня всю ночь будет тошнить, и я опять же не буду вылезать из туалета. Несколько сотен таблеток изодрали мой желудок в клочья, и, как следствие, теперь я не переношу молочное.