Я вернулась в дом и выпила чашку чая. До прихода мужа время еще было, и у меня созрел новый план. Порывшись на полке на заднем крыльце, я нашла пилу.

В четверть одиннадцатого я услышала тарахтение грузовика, дающего задний ход. Я не встала с дивана, продолжая смотреть телевизор. В итоге, как я и предполагала, в дверь вскоре позвонили. Не один раз и не два. Сигнал был продолжительный, словно кто-то толстым пальцем беспрерывно давил на кнопку звонка.

Я открыла дверь. На пороге стоял мой муж.

— Привет, — поздоровалась я. — Тебе что-то нужно?

— Смеешься, да? Тебе прекрасно известно, что мне нужно. Где она?

— Ты о чем? — невинным тоном поинтересовалась я. — Выражайся яснее.

— Нигде не видно, — сказал водитель, появляясь из-за угла дома. — Я везде смотрел — в мусорных баках, в живой изгороди, в саду.

— Что вы ищете? — спросила я, уже не скрывая улыбки.

— Мы заметили только после того, как погрузили кровать в машину, мэм, — объяснил водитель. — Одна из ножек исчезла: ее отпилили.

— Какой ужас! — воскликнула я, едва сдерживая смех.

— Без ножки кровать — бесполезная вещь, — сказал водитель. — Если б она нашлась, ее можно было бы как-нибудь прикрепить на место с помощью нагелей…

— Что ж, ищите. Желаю удачи.

Я стала закрывать дверь. Мой муж задержал ее ногой.

— Ну уж нет, злобная стерва, — заорал он и, отпихнув меня локтем, прошел в дом. — Я знаю, это твои проделки. Я обыщу весь дом!

Пожав плечами, я шагнула за порог и взглянула на трехногую кровать, скорбно осевшую на грузовике. Водитель слонялся перед домом. Мой муж обыскал все комнаты, но деревянной ножки, конечно, не нашел. Не то чтобы я не имела отношения к ее исчезновению. Просто я глубоко закопала ее под цианотисом.

К тому времени, когда мой муж отказался от поисков, он уже был в ярости от отчаяния. Точно не зная, кто виноват в пропаже ножки, он ругался себе под нос, изливая свой гнев на все вокруг и ни на что конкретно. Сволочи, гады, дерьмо, скотство и т. д. и т. п., бранился он, распаляя себя все сильнее.

И тут мимо проходил сосед из дома № 2. Но мимо он, конечно, не прошел. Ведь он, как-никак, был человек с активной жизненной позицией.

— Прошу прощения, — обратился он к моему мужу, похлопав его по плечу. — Пожалуйста, перестаньте сквернословить. Подумайте, какой удар это нанесет по развитию туризма в нашем городе.

Мой муж повернулся, и вид у него был такой, что он прямо сейчас нанесет удар, но не по туризму.

— Поехали, нам пора, — сказал водитель, запрыгивая в кабину грузовика.

Мой муж хотел последовать за ним, но тут кое-что привлекло мое внимание, и меня внезапно осенила вдохновляющая мысль. Такая, что обычно приходит в голову уже после того, как спор или ссора окончены, когда уже поздно демонстрировать свое остроумие или находчивость. Однако на этот раз вдохновение посетило меня в самый нужный момент.

— Да, вот еще что, — сказала я мужу, поднимая с земли табличку с надписью:

БОЛЬШЕ НЕ ТРЕБУЕТСЯ.

КОМУ НУЖНО — ЗАБИРАЙТЕ!

Прежде чем он успел опомниться, я надела табличку ему на шею и засмеялась.

— Дура набитая! — взвизгнул он, быстро сдирая с себя табличку, но было поздно. Я уже успела запечатлеть в памяти этот образ.

Я продолжала смеяться, когда возвращалась в дом.

Смеялась, ставя на плиту чайник.

Смеялась, посылая текстовое сообщение Тони.

Смеялась, договариваясь по телефону о встрече с адвокатом.

Смеялась даже после того, как расплакалась, поскольку в итоге все кончилось хорошо. Мне он больше был не нужен, и его забрали.

10.

КАК ПОССОРИЛИСЬ ЦАРЬ С ЦАРИЦЕЙ

Вавилония, 2390 г. до н. э.

Это — история о ссоре, случившейся очень давно. Там, где ныне простираются пустыни Ирака, в ту пору зеленели луга Месопотамии. Столицы двух соседствующих царств, Аккада и Элама, лежали на расстоянии всего лишь фарлонга^[21] друг от друга. Правда, этот фарлонг занимала вода — река Евфрат. И эти два царства испокон веков воевали между собой. Но, поскольку оба были могучими державами, ни одному из них не удавалось одержать победу.

В то время, о котором я пишу, жили два замечательных дипломата — Саргон и Мураби. Один — в одном царстве, второй — в другом. Каждый, занимая пост советника при своем монархе, убеждал правителя в достоинствах мирного существования. Вражда утихла, наступила тридцатилетняя эпоха процветания. Однако жителям обоих царств было строжайше запрещено переплывать реку. Исключение составляли только эти два дипломата. До самой своей старости они продолжали вести переговоры, способствуя укреплению мира. В итоге им удалось устроить брак только что коронованных молодых преемников — царя Аккада и царицы Элама.

Утро на следующий день после царской свадьбы для Саргона наступило рано. Сразу же после полуночи его разбудили и сказали, что его вызывает царь. Быстро преодолев шесть лестничных маршей, Саргон вошел в монаршую опочивальню. Царь лежал на кровати — его голова покоилась на трех подушках — и сердито кричал. Царица, как ни странно, отсутствовала.

— Да, да, тупорылый болван! — заорал царь. — Можешь не искать под кроватью. Ее здесь нет. Царица Элама бросила меня. Вижу, ты ухмыляешься?

Конечно, Саргон не ухмылялся. Он был расстроен не меньше царя, возможно, даже сильнее.

— Это дело надо замять, — сказал царь. — Не хватало еще, чтоб толпа смеялась надо мной и сплетничала о том, что происходит в царской спальне. Скажи, что она вернулась, дабы забрать свои вещи. И у меня к тебе еще одно поручение.

Саргон слушал вполуха. Он оглядывал большую опочивальню, пытаясь понять, чем была вызвана размолвка. Чем обидел царь свою молодую жену? Чем она обидела его? Что послужило причиной бурной ссоры сразу же после свадьбы? Судя по вороху одежды на стуле, царь, очевидно, был полностью раздет. Царица тоже — по крайней мере, частично — была раздета, о чем свидетельствовала сандалия, оставленная в спешке. Так что же было потом…

Раздумья Саргона прервал крик царя:

— Повтори! О чем я тебя только что попросил?

— Вы хотите, мой повелитель, чтобы я отомстил царице за ее неблагоразумие, — ответил Саргон, умевший одновременно слушать и думать. — Вы хотите, чтобы я придумал, как это можно сделать. Желательно к рассвету.

— Ладно. Значит, ты все-таки слушал меня, Саргон. Я не должен в тебе сомневаться, — сказал царь уже более спокойным тоном. — Иди и приступай немедленно. И еще: пришли ко мне наложницу. Нет, лучше двух…

— Он — самая настоящая свинья. В чистом виде, — сказала царица, когда она и ее питомец (осиротевший козленок) наконец-то остались наедине с Мураби.

— Что же он сделал, госпожа? — спросил Мураби, как и Саргон, жутко расстроенный ссорой молодоженов.

— Он…

Царицу прервал грохот, раздавшийся за окном: на газон упало что-то тяжелое. Они сбежали по лестнице вниз. На траве валялись пучки соломы и среди них осколки метательного снаряда — полого деревянного шара.

— Что это значит, Мураби? — спросила царица, на мгновение выпуская из рук своего ненаглядного козленка. — Это знамение богов?

— Нет, госпожа, — ответил Мураби, осматривая место падения снаряда. — Думаю, это послание от земного источника.

— Из Аккада? — уточнила царица. Издалека донесся тихий, но пронзительный гул. — Как они этот сделали? И почему?

— Как? С помощью большой катапульты, — ответил Мураби, поднимая с травы какое-то насекомое. — А почему? Очевидно, из-за того, что минувшей ночью у вас с царем возникли какие-то трудности.

— Ну и свинья! — воскликнула царица. — Причем глупая свинья. Думает, я испугаюсь какого-то снаряда из соломы и дерева!

— Все верно, госпожа, солома и дерево — безобидные материалы, но они образуют лишь оболочку шара. А ведь есть еще его содержимое. И так ли уж оно безобидно? Вот в чем вопрос.