СЕРГЕЙ МАКОВСКИЙ. ГОД В УСАДЬБЕ. СТИХИ (Париж, 1949) Посвящаю эту книгу моему сыну Ивану. С. М. ОТ АВТОРА Поэмы, собранные в этой книжке, появлялись, в свое время, в зарубежных журналах и сборниках. Почти все задуманы и написаны «начерно» в Ржевнице (окрестность Праги), тому уж четверть века; большая часть вошла в отпечатанный мною, не для продажи, сборник «Вечер» (1941 г.). С тех пор, просматривая эти стихи, многое в них я решил исправить, изменить, переписать заново. Это побуждает меня издать их, в окончательной редакции, отдельной книгой. «Рабыней времени ты рождена…» Рабыней времени ты рождена и на земле проходишь тенью, — но, обреченная исчезновенью, дочь праха, небу ты нужна. О, вещая! Не умолкай, звучи… ГОД В УСАДЬБЕ. Сонеты ПОСВЯЩЕНИЕ («Я не жил там — жила с тобой мечта…») Я не жил там — жила с тобой мечта, с тобой, моей царевной светлоокой, на озере, где шепчет над осокой шершавый лист ольхового куста. Там — сиротой росла ты одиноко. Мы встретились… И в песне неспроста печаль моя как будто заклята твоей тоской по юности далекой. Ты рассказать умела, как никто, — я рифмовал, хоть не всегда умело. В моем стихе воспоминанье пело, невольным вымыслом перевито. И муза с жалостью на нас глядела, когда подчас нам слышалось: не то… Июнь («Слепительно хорош июньский день…») Слепительно хорош июньский день, цветут луга и пахнут медом травы. Прошелестят на берегу дубравы, чуть зыблется березок тонких тень. О, благодать! О, вековая лень! Овсы да рожь, да нищие канавы. Вдали-вдали — собор золотоглавый и белые дымки от деревень. Не думать, не желать… Лежать бы сонно, прислушиваясь к шороху дубрав среди густых, прогретых солнцем трав, и — тишине и синеве бездонной всего себя доверчиво отдав — уйти, не быть… Бессмертно, упоенно! Июль («Туманно озеро, и тянут утки…») Туманно озеро, и тянут утки над порослью болот береговой. Я вышел в парк тропинкой луговой: и в парке сенокос, вторые сутки. Бредут косцы вразброд, Веселье, шутки, и бедные ложатся под косой, вечерней окропленные росой, и колокольчики, и незабудки. Ромашка, волчий зуб, дрема и сон, фиалки белые и синий лен… Мне жаль цветов, загубленных так рано. Собрав большой пучок, в цветы влюблен, спешу домой от вражеского стана, — а небеса горят, горят багряно… Август («Спадает зной, хоть и слепят лучи…») Спадает зной, хоть и слепят лучи. Дожата рожь и обнажились нивы. Гул молотьбы в деревне хлопотливый, на пажити слетаются грачи. Люблю тебя, мой август, — горячи твоих плодов душистые наливы, люблю берез разросшихся завивы и звезд падучих россыпи в ночи. Люблю тебя, радушный, тороватый, с охотами, с ауканьем, с груздем, — люблю зайти далеко в бар косматый, в грозу и бурю мокнуть под дождем Не налюбуюсь на твои закаты, повеявшие ранним сентябрем. Сентябрь («Спадает зной, хоть и слепят лучи…») Уж первой ржавчины предательские пятна расплылись золотом и пурпуром в листве. Клубятся облака в хрустальной синеве, и тень от них бежит, меняясь непонятно. Потянет холодком, наутро лед во рве. Озимые поля чернеют благодатно, вдоль придорожных меж цветут безароматно последние цветы в нескошенной траве. Гвоздика липкая пестрит еще долины и вереск розовый все медлит отцвести. В прозрачном воздухе тончайшей паутины повисли и дрожат чуть видные пути. С небес прощальный крик несется журавлиный. О, лето милое, осеннее, прости! Октябрь («Спадает зной, хоть и слепят лучи…») Осиротел бассейн. Давно ли дружно в нем отражались купы старых лип, и блеск играл золотоперых рыб, и шелестел фонтан струей жемчужной… Теперь он пуст, теперь его не нужно. В немых аллеях только ветра всхлип, синицы писк, дуплистых вязов скрип, да ты, печаль моя по дали южной! Примолкла жизнь, далёко племена болтливых птиц, кроты зарылись в норах. Лишь воронье: кра-кра! И тишина. Куда ни глянь — пожухлых листьев ворох… Безлюдье, грусть, сухой предзимний шорох и первых заморозков седина. Ноябрь («Пошел снежок, запорошило путь…») Пошел снежок, запорошило путь. В санях — беда, а не берут колеса, того гляди, раскатишься с откоса, да милостив Господь, уж как-нибудь! В усадьбе от забот все смотрят косо, зима не ждет и людям не дохнуть: капусту рубят, мерзлую чуть-чуть, валяют шерсть, просеивают просо. Мелькают дни в трудах по пустякам, а сумрак стелется туманно-сизый. Взойдет луна, в серебряные ризы оденет сад и тронет, по стенам диванной, завитки тяжелых рам, рояль в углу, паркеты и карнизы. |
