Уже с самого начала 1991 года я стал высказывать предположение о том, что в ближайшее время будет предпринята попытка переворота, направленного против Горбачева и его режима. Я видел, что происходивший в стране процесс политических преобразований все больше и больше выходит из-под контроля членов Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, ставя их, в сущности, перед альтернативой: либо предпринять решительные шаги и вернуть себе утраченные позиции, либо признать поражение и сойти с политической сцены. Поскольку эта публика не привыкла уступать, единственным выходом из создавшейся ситуации ей виделся только заговор против руководства страны. Именно о таком развитии событий я писал в большой статье, опубликованной 6 января 1991 гола на страницах «Санди тайм».

Я ошибся только в одном — полагая, что заговорщикам удастся достичь своей цели.

17 августа, когда это произошло, обстановка представлялась чрезвычайно мрачной. Организатором путча был Крючков, стремившийся во что бы то ни стало восстановить старый строй, а вместе с ним и всемогущество КГБ. Однако уже через каких-то два дня ситуация резко изменилась. Крючков был арестован, и Председателем КГБ стал Вадим Бакатин — человек, придерживавшийся либеральных взглядов.

Как только начались эти лихорадочные события, «Санди тайм» пригласила меня поработать неделю в редакции в качестве консультанта, и я, вооружившись радиотелефоном и приемником, чтобы принимать советские программы, провел в офисе несколько безумных дней. И тогда-то случилось невероятное. Однажды, когда я находился там, зазвонил телефон и человек из «Независимого телевидения» сообщил:

— Насколько нам известно, ваша семья вот-вот получит разрешение на выезд за рубеж. Бакатин, новый глава КГБ, только что провел в Москве пресс-конференцию, на которой заявил, что вашу жену с детьми больше никто не станет задерживать.

Прежде чем я успел осмыслить услышанное, этот человек спросил, не смог бы я прямо сейчас приехать на съемку в студию «Независимого телевидения». Жизнь стала похожей на цирк, где один трюк тут же сменяется другим. Поднявшись по лестнице в указанную мне комнату, я прежде всего позвонил Лейле в Москву и узнал, что там, в нашей квартире, как раз в этот момент работают операторы и журналисты того же «Независимого телевидения». В общем, пока мы разговаривали, нас снимали одновременно и в Лондоне, и в Москве. Судя по тому, как говорила Лейла, я понял, что она старается изо всех сил не допустить в нашей беседе какой-либо оплошности и не позволяет себе возноситься в своих надеждах слишком высоко, поскольку опасается, что КГБ может изменить решение.

— Но если это и в самом деле правда, то когда мне вас ждать? — спросил я.

— Я не знаю, — ответила она как можно спокойней. — Думаю, нет никаких оснований особенно спешить. Скорее всего, мы приедем на следующей неделе.

Как выяснилось чуть позже, тем, что случилось, мы обязаны в первую очередь новому английскому послу сэру Родерику Брейтуэйту. Он сразу же, как только ситуация изменилась, связался с Бакатиным и напомнил ему о проблеме Гордиевского. Затем, уже на пресс-конференции, Бакатин заявил, что он решил удовлетворить просьбу посла. Когда же журналист Ольга Белан, старая приятельница жены еще с той поры, когда Лейла работала репортером, попросила Бакатина рассказать, как тот пришел к этому решению, он сказал:

— Ну что ж, если вам это интересно, я расскажу, как обстояло дело. Считая, что это один из старых вопросов, которые давно уже пора бы решить, я спросил своих генералов, не следует ли нам позволить семье Гордиевского выехать за границу. Они единодушно и в категорической форме заявили: «Нет». Тогда я решил проигнорировать их мнение и считаю это решение своей первой крупной победой в КГБ.

На следующее утро в пятницу Лейле позвонили из ОВИРа — учреждения, занимающегося выдачей виз и разрешений на выезд за рубеж, и спросили, почему она не приходит за паспортом, словно там ее давно уже ждали. Такой звонок не мог не вызвать удивления, поскольку получение иностранного паспорта было несбыточной мечтой девяноста девяти процентов советских граждан.

— Может, мне прийти завтра? — спросила Лейла.

Но поскольку на следующий день была суббота, ей пришлось отложить визит в ОВИР до понедельника. По случайному стечению обстоятельств в то же время в Москве находился с визитом английский премьер-министр Джон Мейджор вместе со своей супругой Нормой. Они пригласили Лейлу с детьми на чай в посольство. Это стало последним приглашением в гости, которое Лейла по лучила в Советском Союзе.

Ее отлет из Москвы 6 сентября и прибытие в Англию — и то, и другое представляло собою эффектное зрелище. В самолете Лейлу с детьми сопровождала группа телевизионщиков, экипаж воздушного лайнера отметил это знаменательное событие шампанским. В Хитроу мы заранее позаботились о том, чтобы как можно меньше было бессмысленной суеты и шума. Министерство иностранных дел настояло на том, чтобы сразу же по прибытии Лейла дала журналистам короткое интервью. Я же, приняв необходимые меры, чтобы избежать преследования представителей средств массовой информации по пути нашего дальнейшего следования, удалился в форт, куда должны были препроводить Лейлу и детей. Поскольку за машиной могут следовать на мотоциклах неугомонные репортеры и прочая пишущая и снимающая братия, мы предпочли воспользоваться вертолетом как более удобным видом транспорта. И как только Лейла ответила на пару-другую вопросов представителей прессы, ее и детей усадили на борт винтокрылой машины, чтобы через короткое время доставить на южное побережье Великобритании.

Я находился в напряженном ожидании. К тому времени, а был уже сентябрь, дни стали заметно короче, так что стемнело еще до того, как они прилетели. Я с нетерпением вглядывался в небо. И вдруг заметил наконец, что одна из звезд, усеявших небосвод, стала светиться все ярче и ярче — это был фонарь на носу воздушной машины, которая быстро приближалась ко мне. Прошло еще немного времени, и вертолет приземлился у самого форта.

Лейла была почти такой же, какой я ее помнил, но дочери изменились так сильно, что я с трудом их узнавал. В теннисках и куртках, с небольшими рюкзаками за плечами, подаренными им мною, они независимо ни от чего выглядели по-прежнему мило. Мне казалось, что Мария хоть и с трудом, но узнавала меня, зато Анна, которая видела меня в последний раз, когда ей было четыре года, смотрела на меня как на чужого дядю.

Затем появились букеты цветов, бутылки шампанского, и вскоре началось еще одно празднество, на котором снова радушно приветствовали Лейлу и детей, вновь ступивших на английскую землю. Пилоты — те же самые, что впервые доставляли меня в прибрежную крепость, — преподнесли девочкам подарки. Торжество, однако, длилось не долго: вскоре появился «Лендкрузер» с водителем, и мы все сели в машину. Багаж у Лейлы с детьми был более чем скромный, поскольку им пришлось почти все оставить в Москве. Но это вовсе не означало, что в машине было много свободного места, поскольку задние сиденья были чуть ли не по самую крышу салона завалены цветами.

Мы ехали почти в полной темноте примерно около часа. К концу пути Марию начало подташнивать. Когда же «лендкрузер» вкатил на подъездную дорожку у дома, мы увидели-таки какого-то журналиста с фотографом, подстерегавших нас с упорством охотников на дичь. Несмотря на все принятые нами меры предосторожности, одной газете все же удалось перехитрить нас. Я был в ярости и как коршун налетел на незваных гостей.

Сам дом, и внутри и снаружи, я украсил желтыми ленточками, коими американская традиция предписывает отмечать встречу с близкими людьми после долгой разлуки. Специально для девочек я купил самые красивые, какие только нашел, простыни и наволочки с веселым рисунком на них. Кроме того, отправляясь в форт встречать Лейлу с детьми, я включил всюду в доме свет. Так что, когда мы подъехали к коттеджу, он весь светился огнями, знаменуя тем самым торжественность момента. Подлинное воссоединение семьи сопровождалось и грандиозной раздачей подарков.