-- Еще одинъ вопросъ: не мнѣ ли придется справлять и приданое?

-- Не знаю, что ты хочешь этимъ сказать; знаю только, что мы намѣрены предоставить тебя твоей судьбѣ, коль скоро ты исполнишь -- по крайней мѣрѣ для виду -- свои обязанности, и возвратишь покражу. Тебѣ представляется завтра шансъ, ты можешь разомъ получить нужныя средства. Это деньги игрока, но это не касается насъ.

-- А если я не выиграю?

-- Въ такомъ случаѣ, ты возьмешься за трудъ. Долланъ отданъ тебѣ въ аренду еще на пять лѣтъ. Ты можешь, если захочешь -- а ты долженъ будешь хотѣть -- уплатить десять тысячъ меньше чѣмъ въ половину этого времени; я дамъ тебѣ ихъ взаймы -- это почти все, что мнѣ осталось отъ моего состоянія. Во всякомъ случаѣ, пакетъ будетъ найденъ завтра вечеромъ въ долланской пустоши, а послѣ завтра будетъ лежать въ кассѣ попечительнаго совѣта.

-- Какъ вы о себѣ хлопочете!

-- Но тебѣ. Еслибъ мы выгнали тебя изъ отечества, какъ ты того заслуживаешь -- потому-что ты недостоинъ, чтобы твои соотечественники называли тебя господиномъ,-- ты, по всему вѣроятію, погибъ бы въ самое короткое. время. Я не хочу этого, не хочу ради твоего ребенка.

Брандовъ хотѣлъ разразиться презрительнымъ смѣхомъ, но послѣднія слова Готтгольда и тонъ, какимъ онъ произнесъ ихъ, зажали ему ротъ.

-- Ты говорилъ передъ этимъ, будто ты любишь своего ребенка; это ложь, Брандовъ: еслибъ ты хоть немножко любилъ его, то ради уже одного его не рѣшился бы на преступленіе. Ты никогда не любилъ никого, кромѣ самого себя; это была пошлая, суетная, эгоистическая любовь, гдѣ не было и слѣда уваженія къ святому и высокому, которымъ покланяются въ себѣ и въ другихъ даже менѣе развитыя личности. Тѣмъ не менѣе -- впрочемъ, хотя я отъ души вѣрю этому, но вѣдь я человѣкъ и могу заблуждаться,-- можетъ быть, тебя все же тронетъ, если ты услышишь, что твой ребенокъ болѣнъ, очень болѣнъ,-- и мы можетъ быть, продлимъ его милую молодую жизнь лишь на нѣсколько дней. Ужасно, что мнѣ приходится сказать тебѣ это, но я не моту облегчить тебѣ той тяжести, которую ты взялъ на свою совѣсть: если Гретхенъ умретъ, то убилъ ее ты.

-- Я? пролепеталъ Брандовъ,-- я?

-- Да, ты, невыносимо терзавшій ея мать, возразилъ Готтгольдъ, обращаясь къ Брандову.-- Ужь не думалъ ли ты, что ударъ, направленный на мать, не затронетъ ребенка? что ядъ, который ты подливалъ, капля за каплею, въ чашу ея жизни, не отравитъ и его? Ты не могъ такъ думать, потому-что весь твой планъ былъ основанъ именно на этой любви матери къ ребенку и ребенка къ матери; ты считалъ союзъ этихъ двухъ сердецъ настолько крѣпкимъ, чтобы основать на немъ все это гнусное сплетеніе лжи и обмана, измѣны и насилія. Повторяю: если ребенокъ умретъ -- ты убилъ его. Вникни въ это, бездушный человѣкъ, если можешь. Это до такой степени ужасно, что всѣ твои остальные поступки блѣднѣютъ передъ этимъ; это такъ страшно, что должно заставить тебя остановиться.

Готтгольдъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ, потомъ снова остановился передъ своимъ противникомъ, который сидѣлъ молча, подперевъ голову обѣими руками.

-- Брандовъ! говорятъ, что когда, пораженный твоимъ клинкомъ, я лежалъ передъ тобой на землѣ, ты еще разъ ударилъ меня. Я рѣшительно не хотѣлъ вѣрить этому, и теперь мнѣ трудно этому вѣрить. Какъ бы то ни было, я не могу нанести смертельнаго удара человѣку, который безпомощно лежитъ передо мной на землѣ, кто бы онъ ни былъ и что бы онъ ни дѣлалъ; но и подать руку недостойному я также не могу,-- развѣ-что онъ протянетъ ко мнѣ свою, прося помощи. Подумай объ этомъ, Брандовъ! можетъ быть эта минута наступитъ раньше, чѣмъ ты думаешь.

Готтгольдъ вышелъ изъ комнаты; Брандовъ все сидѣлъ въ толъ же самомъ положеніи, углубленный въ самого себя, неподвижно устремивъ глаза на коверъ. На его блѣдномъ лицѣ блуждала презрительная улыбка.-- Отличная проповѣдь, пробормоталъ онъ,-- чрезвычайно назидательно! Это у него наслѣдственный даръ отъ отца,-- поповичъ, извѣстное дѣло! А я сижу тутъ и позволяю усовѣщевать себя жалкому болтуну, проклятому лицемѣру, и не швырну ему все, что онъ говорилъ, назадъ въ его ханжескую рожу! Тьфу!

Онъ вскочилъ съ мѣста и заходилъ но комнатѣ.

-- О глупость, безконечная глупость! Она полюбила этого пачкуна-живописишку не съ сегодняшняго и не со вчерашняго дня, она всегда любила его; она никогда не могла простить, что снизошла до меня, надменная принцесса! Вѣдь я зналъ это съ перваго же дня! И долженъ былъ спокойно проглотить это, дѣлать видъ будто ничего не замѣчаю? довольствоваться крошками, которыя мнѣ бросали? Чтожь я былъ... дуракъ? Никто не сдѣлалъ бы этого на моемъ мѣстѣ! а я сдѣлалъ только то, что сдѣлалъ бы на моемъ мѣстѣ всякій! такъ поступаютъ тысячи, да еще у нихъ нѣтъ и моего оправданія. Альма ужь давно бы убѣжала отъ своего дуралея-мужа, еслибъ я захотѣлъ этого, еслибъ постоянно не отговаривалъ ее! А ужь какъ бы это было имъ на руку! вѣдь и всѣ-то ихъ бѣдствія сводятся на то, зачѣмъ я не облегчаю имъ дѣла. Ну, вотъ, кажется я имъ теперь довольно облегчилъ его! Дуракъ я! болванъ! Какъ бы я могъ потѣшиться надъ ними, какъ бы я потѣшился, не замѣшайся тутъ проклятыхъ денегъ! Они бросили мнѣ на дорогу камень, о который я споткнулся, и я же дѣлай имъ угожденіе, а они торжествуютъ себѣ да и только!

Онъ бросался изъ угла въ уголъ, какъ пойманный хищный звѣрь.

-- Но еще посмотримъ. Я чуть было не распустилъ нюни передъ сантиментальной болтовней, какъ будто бы все это было сущей правдой; точно она не воспитала ребенка такъ, чтобъ онъ ненавидѣлъ меня! точно въ немъ есть хоть одна черта моя -- и онъ не могъ быть точно такъ же его ребенкомъ, да это вѣроятно и было бы такъ, будь онъ ужь тогда благороднымъ другомъ дома, какого онъ корчитъ изъ себя теперь. Я позволилъ согнуть себя въ бараній рогъ, какъ какой нибудь глупый мальчишка. Это случилось слишкомъ внезапно; я не былъ приготовленъ къ этому. Да и что Генрихъ Шеель отыскался -- скверная штука. Кому бы пришло это въ голову, послѣ того какъ этотъ дуракъ отвлекъ всѣ подозрѣнія на себя, да еще въ добавокъ, послѣ того какъ я его такъ настращалъ! Поплатится же онъ за это, попадись только онъ мнѣ въ руки, мошенникъ! Я покажу ему! ему и этой пустомелѣ-поповичу, и тому старому плуту, и проклятому жиду, и ей... ей...

Онъ подошелъ къ большому простѣночному зеркалу.

-- Я былъ для нея не довольно хорошъ, такъ ли? Другія въ этомъ отношеніи инаго мнѣнія. Вотъ въ чемъ дѣло: я слишкомъ дешево продалъ себя. Такой молодецъ, какъ я, могъ бы заявить совсѣмъ другія требованія, хоть я въ настоящую минуту ничуть не красивѣе, чѣмъ былъ вчера вечермъ Донъ-Жуанъ, когда за нимъ пришелъ чортъ. Но это такъ кажется отъ зеленаго стекла и жалкаго освѣщенія.

Стукъ въ дверь прервалъ его мрачныя размышленія. Пришелъ лакей спросить, скоро ли господинъ Брандовъ вернется въ столовую.

-- Сейчасъ! сказалъ Брандовъ.

Онъ бросилъ еще взглядъ въ зеркало.-- Однако, въ самомъ дѣлѣ, на мнѣ лица нѣтъ. Все равно! или даже лучше! Они подумаютъ, что я боюсь за завтрашній день, и тѣмъ скорѣе пойдутъ на приманку, глупцы! а завтра у меня будетъ въ карманѣ мои тридцать или сорокъ тысячь -- остальное все пустяки.

XXXIV.

Ясное сентябрское утро свѣтло надъ старымъ ганзейскимъ городомъ, на извилистыхъ улицахъ котораго царствовала сегодня необыкновенная тишина,-- такая тишина, что служанки, праздно стоя въ открытыхъ дверяхъ, могли безпрепятственно жаловаться другъ другу черезъ улицу на свою горькую долю. Въ самомъ дѣлѣ, не обидно ли, на второй день -- самый главный день, когда всѣ на свѣтѣ, даже маленькій мальчикъ, что учится шить башмаки у башмачника Банка, и тотъ ушелъ,-- оставаться сторожить домъ? А ужь экипажъ кучера Копна шестой разъ пріѣхалъ порожнимъ, и стоитъ теперь на углу у аптеки; но барышни вѣчно такъ долго наряжаются и никогда-то не готовы. Грѣшно это и стыдно, какъ подумаешь, что иныя порядочныя дѣвушки, которыя не заставили бы экипажъ дожидаться, даже и пѣшкомъ-то не смѣютъ туда сбѣгать. Но когда кошки нѣтъ дома, мыши прыгаютъ по столамъ и скамьямъ.