-- А что же Цецилія?
-- Она настоящее дитя своей прабабки; она такъ горда, что не выкажетъ своего горя, а будетъ только потихоньку плакать. Знаю эти слезы издавна; они придаютъ глазамъ, которые проливаютъ ихъ по ночамъ на одинокую подушку, тотъ пристальный, полный страха взглядъ, какимъ она смотрѣла на меня, когда я послѣ этого встрѣчался съ нею -- впрочемъ это случалось не часто.-- Да куда же ты такъ спѣшишь?
Готтгольдъ вскочилъ съ мѣста.
-- Я ужь такъ давно, такъ давно ушелъ отъ нихъ.
-- А она ждетъ тебя, Готтгольдъ?
Старикъ положилъ ему руку на плечо; Готтгольдъ чувствовалъ, что онъ не спускалъ съ него своего проницательнаго взора.
-- Нѣтъ, сказалъ онъ,-- не думаю.
-- Оно и лучше, возразилъ старикъ.-- Довольно и одному человѣку пережить то, что пережилъ я. Когда же я опять тебя увижу?
-- Я хотѣлъ ѣхать завтра рано утромъ; потомъ я еще заѣду сюда изъ Проры.
-- Ну, хорошо; она и безъ того уже такъ несчастна; чѣмъ скорѣе ты уѣдешь, тѣмъ лучше.
XIV.
-- Чѣмъ скорѣе я уѣду, тѣмъ лучше! повторилъ Готтгольдъ, идя по темному лѣсу.-- Для кого? для меня? Моя судьба рѣшена. Для нея?-- что для нея въ томъ, останусь я или уѣду?-- Для него?-- если ему нуженъ не я, а только мои деньги, то зачѣмъ же онъ давно не сказалъ этого? Я ихъ часто ему предлагалъ -- можетъ быть не довольно ясно; у меня не доставало духу высказываться еще яснѣе -- мнѣ казалось, что я этимъ какъ будто покупаю у мужа позволеніе, оставаться въ сосѣдствѣ съ его женою. Отчего онъ не хотѣлъ взять у меня? Можетъ быть онъ не довѣряетъ моей искренности? Или онъ слишкомъ гордъ для того, чтобъ взять деньги отъ меня, именно отъ меня? А между тѣмъ -- кто же дастъ ему охотнѣе моего? Вѣдь это единственное, что я могъ для нея сдѣлать. Можетъ быть только этого и не достаетъ для ихъ полнаго счастья; можетъ быть его любовь -- такого сорта, который цвѣтетъ подъ лучами благосостоянія и чахнетъ въ туманѣ неудачъ и заботъ. Нельзя ли снова оживить эту увядающую любовь? Это возвратитъ румянецъ на ея щеки -- и она опять будетъ смѣяться тѣмъ счастливымъ смѣхомъ, какимъ смѣялась въ прежнее время.
-- Однако не блестящую же роль играю я въ этой семейной драмѣ! но гдѣ же и когда роль третьяго лица бывала блестяща и благородна? Бѣдный, бѣдный старикъ, что онъ долженъ былъ выстрадать! какъ онъ долженъ страдать теперь! Но онъ страдаетъ не невинно. Только ложь есть грѣхъ, правда -- никогда! Этотъ бракъ Адольфа Венгофа съ Ульрикой фонъ-Далицъ -- какъ произошелъ отъ лжи, такъ ложью и остался. Вѣдь она любила другаго! и вотъ является этотъ другой; она видитъ, что онъ все еще любитъ ее, какъ любилъ всегда; въ минуту упоенія, послѣ такой долгой муки, она предается любимому человѣку; она становится его женой передъ своей совѣстью, ей слѣдовало бы сдѣлаться тѣмъ же и передъ людьми. Двойная, тройная, тысячекратная ложь въ томъ, что она не сдѣлала этого,-- что одна эта минута, если бы даже она никогда и не повторилась, не заставила ее разорвать со старою жизнію и начать новую! Эта ложь преждевременно свела ее въ могилу, эту прекрасную, гордую женщину! а онъ...онъ, тщетно старался въ это безконечное время искупить свое преступленіе -- преступленіе противъ правды, которую онъ выгналъ у себя изъ дому и впустилъ вмѣсто нея ложь! О, божественный геній человѣчества, живущій въ свѣтъ правды, сохрани меня отъ грѣха, самаго тяжелаго изъ всѣхъ грѣховъ -- отъ лжи!
Въ просѣкѣ, пересѣкающей тропинку недалеко отъ опушка лѣса, вдругъ показалась темная фигура, въ которой Готтгольдъ, подойдя поближе, узналъ стараго управляющаго Мэллера; тотъ въ свою очередь поднялъ руки, крича:
-- Слава тебѣ, Господи, такъ вы тутъ! Ну, сударь, задали же вы намъ страху!
-- Я задалъ страху? кому это? чѣмъ?
-- Вы! а то ктожь еще? Кому? да всѣмъ намъ, а больше всѣхъ нашей госпожѣ, она просто съ ума сходитъ! А чѣмъ! вотъ тебѣ разъ, хорошъ вопросъ! Я думаю нечего объ этомъ и спрашивать тому, кто въ эдакую страшную грозу, которая въ добавокъ идетъ къ морю, ѣдетъ въ какой-то лодчонкѣ, величиною съ орѣховую скорлупку, Богъ знаетъ въ какую даль въ море,-- а старый дуралей Христіанъ глядитъ на это и думаетъ: "ну, любопытно же какъ-то онъ вернется назадъ", а самому, видно, вовсе не любопытно, потому-что онъ пошелъ себѣ преспокойно въ лѣсъ, переждалъ тамъ грозу и вотъ только полчаса назадъ прислалъ своего мальчика сказать, что лодки-то что-то не видать,-- чего добраго не случилось ли какого несчастія съ госпоиномъ?-- Господи, вотъ бѣда-то! Ну, и напугалась же, должно быть, наша госпожа! Вѣдь сейчасъ же прибѣжала и разослала насъ на поиски. Съ нашей госпожей нечего шутить, когда она разгорячится, какъ она ни добра вообще! И на насъ-то на всѣхъ напалъ страхъ; двое пошли въ Ралловъ узнать не занесло ли васъ туда, еще двое побѣжали въ Нейгофъ, а я шелъ было къ береговому дому, да хотѣлъ поговорить съ старымъ господиномъ, который конечно вернулся сегодня домой, что намъ дѣлать. Госпожа сама хотѣла сюда идти, да я ее не пустилъ.
-- Гдѣ же она теперь?
-- Да она должно быть еще тутъ на полѣ, отвѣчалъ Мэллеръ, указывая влѣво,-- я сейчасъ оттуда.
-- А давно ушли другіе?
-- Вмѣстѣ со мной; пожалуй я еще могу вернуть ихъ.
Съ этими словами Мэллеръ вошелъ въ лѣсъ, громко клича по именамъ разбѣжавшихся слугъ, между тѣмъ какъ Готтгольдъ быстро пошелъ но тропинкѣ, которая черезъ нѣсколько минутъ привела его къ опушкѣ лѣса, гдѣ въ открытомъ поле стоялъ старый букъ. Изъ-за большихъ темныхъ облаковъ, мѣсяцъ бросалъ на поле тусклый, неровный свѣтъ. Это была полоса ржи, съ которой сегодня свозили снопы. Нагруженная повозка только-что тронулась съ мѣста, двѣ другія еще нагружали; но, какъ показалось Готтгольду, работа шла довольно вяло, онъ слышалъ голоса работниковъ, объ чемъ-то оживленно говорившихъ между собой, и видѣлъ какъ они собирались маленькими группами тамъ и сямъ между копнами, которыхъ тянулись еще нѣсколько рядовъ у опушки лѣса. Готтгольду была очень непріятна мысль, что такую спѣшную работу прервали изъ-за него, или хоть только исполняли не такъ усердно. Онъ поспѣшилъ къ работникамъ. Цециліи онъ не видалъ, хотя могъ довольно ясно разсмотрѣть всю сцену; вѣрно она уже вернулась домой.
Но когда онъ приблизился къ буку, то со скамейки, окружавшей могучій стволъ, поднялась чья-то бѣлая фигура, сидѣвшая тамъ съ закрытымъ руками лицомъ, и испугавшаяся въ эту минуту быстро приближающихся шаговъ.
-- Ради Бога, Мэллеръ, вы ужь вернулись? Что онъ?
-- Это я самъ, Цецилія... милая, возлюбленная Цецилія!..
-- Готтгольдъ!
Она бросилась къ нему на грудь, онъ держалъ въ своихъ объятіяхъ ея мягкій молодой станъ, ближе и ближе прижимавшійся къ нему; ея нѣжныя губы дрожали на его губахъ въ долгомъ, трепещущемъ страстью поцѣлуѣ.
-- Это вы? неожиданно послышался какъ разъ подлѣ нихъ голосъ Карла Брандова.
Онъ точно выросъ изъ-подъ земли. Конечно за копнами не видно было какъ онъ подходилъ къ нимъ, тѣмъ болѣе что послѣдняя изъ нихъ стояла возлѣ самаго бука, подъ спускающимися внизъ вѣтвями. Но и подходящему могло быть видно въ этой темнотѣ только свѣтлое платье Цециліи. Тѣмъ не менѣе Готтгольду слышалось въ громкомъ смѣхѣ этого человѣка что-то странное, а въ его звонкомъ голосѣ -- неслыханныя до сихъ поръ, отвратительно-крикливыя ноты, когда, размахивая, по своему обыкновенію, во всѣ стороны хлыстомъ, онъ кричалъ: "Я все слышалъ; вѣдь я всегда говорилъ, я всегда говорилъ: стоитъ мнѣ только повернуться спиной, какъ сейчасъ же случится что нибудь такое, чего иначе ни какъ бы не случилось. Ужь я-то не допустилъ бы тебя бѣгать, такимъ образомъ, тѣмъ болѣе что я началъ уже перевозку ржи въ житницу. Вотъ штука-то будетъ, если опять пойдетъ дождь, а вѣдь похоже на это, да и завтра тоже должно быть будетъ дождь. Тогда вмѣсто житницы отправляй все это прямо на тотъ дворъ, гдѣ мы собираемъ удобреніе. Раньше недѣли сюда никто не поѣдетъ, а тогда все ужь погніетъ."