Майка не согласна:

— Ты ему на сложение, а ему нужно все четыре действия…

Бабка раскрыла кошёлку с яйцами, проверяет — не побились ли.

Пышта поглядывает на кошёлку нежно: вот бы зажарить яичницу! Глазунью! Ну хоть на три желтка. Для него одного. Для одного? А остальным с голоду умирать, да? Надо яичницу из ста яиц, чтоб всем хватило!

— Пышта, ты считаешь или нет?

«…Одна бабка, прибавить поросёнка, прибавить четырёх кроликов и трёх уток, и ещё пять Непроходимимов — четырнадцать».

— А теперь сосчитай, сколько в автобусе ног!

Пышта складывает: у кого две ноги, у кого четыре — морока!

— Не хитри, не складывай! Умножай! Три утки по две ноги да четыре кролика по четыре, и людей не забудь.

Женя помогает Владику на свой лад:

— Давай, Пышта, множь людей на ноги, ноги на уток, уток на кроликов… — и получает от Майки щелчок в затылок: не мешай человеку заниматься.

Пышта уже почти сосчитал, как вдруг бабка:

— Учись, милок, копейки счёт любят, копейка рубль бережёт.

— А я не копейки… — Пышта злится: сбила, надо опять с самого начала.

— Я неучёная, так меня каждый норовит обмануть. Давеча я кассирше трёшник подала. Говорю: «Где сдача?» А она мне: «Всё, бабуся, сдачи нет». А как же нет? Я всего полсотни яичек и взяла. Так разве ж правду найдёшь?

— Так всё верно, бабушка, — успокаивает её Майка. — Пять десятков по шестьдесят копеек, выходит три рубля. Никакой сдачи не полагается.

— Где ж правильно! — не унимается бабка. — Обсчитала! Они завсегда обсчитывают.

— Может, вы о людях по себе судите? — спрашивает Женя.

Опять обижает старуху. Ну чего привязался? Бедная неучёная старушка, все её обманывают, все обижают. Но за разговорами Пышта забыл посчитать свои собственные ноги…

— А зачем вы, бабушка, в магазине яйца скупали? — спрашивает Фёдор. — У вас же свои куры есть, вы их чистым зерном кормите…

— Да сколько у меня тех курей? Всего ничего! — жалуется старуха.

— Имеющий уши да слышит! — объявляет Женя.

— Я и так слышу! — отвечает Пышта. — Теперь уши мне считать?

— Считай, — соглашается Владик.

Ну, это задача простая. Ведь ни у кого не бывает больше, чем два уха. Значит, если два уха взять 13 раз, получится 26.

Но Женя спрашивает у бабки:

— Позвольте, а где уши у ваших уток? Одни дырки, а раковин не вижу!

— А кто их знает… — отвечает бабка.

— Цену им на рынке знаете, чтоб подороже продать. А где уши, не знаете? Продавать честным гражданам безухих уток — неблагородно, это нарушение правил торговли! За это можно и в милицию…

Женя говорит серьёзно, но все Непроходимимы понимают, что он шутит. Рыжие чертенята смеха пляшут в его глазах. А старуха не знает, что он шутник, она обижается на такое грубое слово: «милиция». И начинает кричать, что она обмана покупателей не позволит, что утей она зерном откармливала. А Женя твердит, что утки её негодные.

Уже и Майка, и Владик толкают Женю, а он — своё!

Старуха кричит:

— Где я возьму, если утям бог ушей не дал!

А Женя:

— Недобросовестно сработал ваш бог, гражданочка. Некомплектные у вас утки! Когда мы свой автобус собирали, с нас автоинспекция требовала, чтоб всё было в полном комплекте: и сигнал, и баранка, и выхлопная труба… Предъявляйте уши! А то не повезём!

Такой поднялся крик, что оглохнуть можно.

Майка кричит:

— Да что за ерунда! Замолчи, Женька!

Фёдор хохочет. Утки крякают. Вдруг бабка как заорёт:

— Да останови ты машину, окаянный, дурацкая твоя борода! Мне возле того просёлка сходить! Всю голову задурили, с вами опять проедешь!

Стоп. Сердитая бабка тащит к выходу свою визжащую, крякающую поклажу. И покрикивает на Фёдора:

— Тащи аккуратней! Бороду отрастил, а старость не уважаете!

Повозилась, пошуршала рукой в кармане широкой юбки, что-то вытащила и ткнула в ладонь Владику.

— Уж не взыщи, ещё не наторговала. А товару у меня, сам видишь, всего ничего, — жалостливо проговорила она и ловко скакнула с подножки на дорогу. Пристроила поклажу через плечо, да под мышку, да в обе руки и зашагала по просёлку, прямая, как цапля.

А в автобусе все, окаменев, смотрят на ладонь Владика. А в ладони лежит сложенный квадратиком замусоленный рубль. И сам Владик глядит на него, словно это не рубль, а дохлая мышь.

— Ах ты чёртова старуха, пережиток капитализма! — наконец вымолвил Владик. — За кого она нас принимает? За торгашей?

И он выскакивает из машины и бежит вслед за бабкой:

— Гражданочка, погодите! Уважаемая бабка, постойте!

Но она отмахивается:

— Пропади пропадом ваш автобус. Хуже телеги, всю душу вытряс… — и шагает всё прытче.

— Давай погудим ей? — предложил Пышта.

— Валяй гуди!

Но старуха не думает останавливаться. Шагает. А перед ней, задом наперёд, идёт красный Владик, говорит, объясняет. Тут и все выпрыгнули из автобуса:

— Постойте!.. Бабушка!..

Бабка, как увидала погоню, опустила пожитки и вдруг стала дёргать себя за кофту на груди и причитать тонким голосом:

— Берите последнее!.. Грабьте старуху!..

Пышта даже перепугался. Может, она их за разбойников приняла?

Владик протянул ей рубль:

— Возьмите обратно! Вы думаете, как при капитализме — всё продаётся и покупается?

— Мы к вам со всей душой! — объяснила Майка.

— Бери, бабка, — усмехнулся Фёдор. — Твои деньги. Не для них старались.

Она зорко оглядела всех, даже Пышту:

— И чего вам взамен надо?

— Ничего, — сказали все, и Пышта тоже. Но всё-таки он подумал: «За рубль можно купить десять порций мороженого».

— Значит, за «так» подвозили? — Она посмотрела с подозрением.

«За «так» одни подзатыльники дают», — вспомнил Пышта, но смолчал.

— Нет, не за «так»! — звонко сказала Майка. — А за доброе человеческое отношение.

— Когда человек человеку друг, а не волк! — объяснил Владик.

— Ох, не знаю, бабушка, как вы будете такая отсталая при коммунизме жить? — спросил Женя, и смешливые рыжие чертенята на миг выглянули из его глаз и спрятались.

— Так и буду жить, — ответила бабка, цепко выхватила с ладони Владика рубль и стала засовывать в толстый кошелёк. — Чего ж теперь со мной сделаешь, с отсталой, а? Ты меня подвёз, сердобольный? Небось из коммунизма тоже не высадят, подвезут… А ну, подсоби, борода! — И она взгромоздила на себя свои пожитки.

Женя надел на глазок аппарата чёрную крышечку:

— Так. Увековечил я этот экземпляр, пережиток капитализма. Для музеев, для будущих поколений.

Крепким шагом бабка, прямая, как шагающая палка, шла вперёд, к рынку. Напоследок всё же обернулась, что-то её озадачивало.

— Может, яичками возьмёте? Я с десяточек наберу! Куры у меня плохо несутся…

— Знаем, бабка, знаем! Своих хватает да ещё накупила у государства задёшево, на рынок тащишь — продать подороже. Спекулянтка ты, вот кто!.. — крикнул Женя.

И все дружно полезли в автобус.

И Пышта понял, что он ни за что не взял бы у неё ни одного яйца, хоть бы с голоду умирал! И он сердито крикнул ей вслед с подножки:

— Всё равно высадят из коммунизма, не повезут! Пережиток!

— Замолчи, Пышта! — строго прикрикнула Майка.

Может, и правда у него получилось слишком громко? Но это потому, что он всё-таки очень, очень любил яичницу-глазунью.

Пролетают мимо раздетые рощицы; белые стволы — чёрные ветки. Поворачиваются поля — серая щетинка стерни. Словно сказочное войско высунуло из земли головы — ряд за рядом кочаны капусты.

Въехали в Прудковский район. Теперь до самих Прудков недалеко.

Фёдор включил радио. Диктор сказал: «Битва за хлеб продолжается. Сегодня передний край хлебного фронта переместился на дороги, по которым везут хлеб к элеваторам. Ни зёрнышка не должно пропасть! Пионерские дозоры, комсомольские дозоры, общественные контролёры, будьте начеку! Не проходите мимо!..»