Особое значение для Наполеона имело то, что в мае 1810 года у Марии родился сын. Его сын! (В дальнейшем граф Александр Валевский станет известным дипломатом и сенатором Франции.) Император уже не первый год думает об основании династии. К несчастью, он бездетен. Жозефина уверяет, что дело в нем самом — ведь у нее же есть дети от первого брака — Эжен и Гортензия. Теперь же выясняется, что это не так, и это меняет дело. Как знать, не встреться на пути великого завоевателя прекрасная полячка, глядишь, и не было бы развода с Жозефиной и брака с Марией-Луизой Габсбург, а как это повлияло бы на ход истории? Остается только гадать…

А пока Наполеон проводит со своей возлюбленной целые дни. Для него это много, поскольку двух главных женщин в его жизни зовут иначе: Власть и Слава, и борьба за их благосклонность всегда отнимала у него гораздо больше времени, чем ухаживания за красавицами из плоти и крови. Поляки воспринимают это как еще одно доказательство того, что император не покинет их, не бросит дело возрождения Польши на полдороге. Мария Валевская становится национальной героиней, символом нерушимой связи Наполеона и их отечества.

Мария Валевская с сыном.

Молодой Наполеон Бонапарт.

Но, рассуждая здраво, надо признать, что поляки заблуждались — они были нужны Наполеону прежде всего как пушечное мясо в европейских войнах и как средство воздействия на Россию, Пруссию и Австрию. Тем не менее Наполеон стремился к такой перестройке карты Европы, где польско-литовскому государству тоже нашлось бы место. Собственно поэтому и появилось Герцогство Варшавское, хотя по сравнению с первой Речью Посполитой оно было лишь «тенью прежней роскоши» — в семь раз меньше по территории и в пять — по населению. Однако поляки верили в то, что это только начало, что император Наполеон, за которого их отцы и братья сражаются уже почти пятнадцать лет, собирается восстановить великое Польское государство «от можа до можа» (от моря до моря). И они шли за ним, так как в их представлении император был другом Польши, а Польша за это должна стать самым надежным и преданным его союзником. Между тем война с Россией, в состав которой еще по-прежнему входила часть Польши, становилась реальностью.

Естественно, в Петербурге на новую карту Европы смотрели с неудовольствием и подозрением. Территория Великого Герцогства Варшавского в сложившейся обстановке очень напоминала плацдарм для вторжения в Россию, а разговоры про великую Польшу заставляли беспокоиться о сравнительно недавно приобретенных территориях Украины, Беларуси и Литвы. Но Российская империя отвыкла терять земли, весь XVIII век она их только приобретала. Однако русская армия была тогда далека от совершенства: Суворов в могиле, и замены ему не видно, финансы заметно расстроены, а русско-французский мир 1807 года и последовавшая за ним «трогательная дружба» двух императоров никого не обманывает, так как Александр понимает, что союз с Наполеоном возможен только на его условиях, и условия эти могут меняться исключительно в одностороннем порядке.

Польская карта — сильный козырь, об этом Александру I не уставал напоминать князь Адам Чарторыйский, польский патриот и недавний министр иностранных дел России. О различных восточноевропейских проектах Наполеона в Петербург сообщает и тайный агент российского императора Шарль-Морис де Талейран-Перигор князь Беневентский, бывший министр иностранных дел Франции. Политическое чутье никогда не подводило этого циничного, но бесконечно проницательного человека, и в зените славы наполеоновской Франции он уже видит скрытые признаки ее скорой гибели, поэтому предлагает свои услуги России и Австрии, получая немалые суммы за информацию преимущественно внешнеполитического характера. Талейран уверен, что «польский вопрос» для Наполеона — средство давления на восточного союзника.

Решение о подготовке ко «второй польской войне» (под первой Наполеон понимал кампанию 1806–1807 годов, закончившуюся Тильзитом) принимается, по-видимому, в начале 1811 года. Название неслучайно, хотя о планах Наполеона можно судить преимущественно по его высказываниям, а они довольно противоречивы, но идея отторгнуть у России, по крайней мере, часть бывших польских территорий и присоединить их к Герцогству Варшавскому у него, несомненно, присутствует. Императору нужен надежный союзник на востоке Европы, а Россия себя в этом качестве ведет неудовлетворительно. Она постоянно нарушает континентальную блокаду Англии (а ведь за подобное Наполеон своего родного брата «освободил от обязанностей» голландского короля), лишь имитирует участие в войне с Австрией, спешно реформирует армию, протестует против оккупации Ольденбурга (во главе которого стоит тесть российского императора) и вообще поступает не по-союзнически. То ли дело поляки, уже сейчас готовые выставить в общей сложности около 90 тысяч солдат, шестую часть будущей наполеоновской армии.

Александр I понимает сложность ситуации и сам пытается повлиять на настроения поляков. В начале января 1811 года он пишет Адаму Чарторыйскому, что настал момент доказать полякам, «что несмотря на то, что их заставляют считать Россию единственным существующим препятствием к восстановлению Польши, совсем не невозможно, что именно Россия и осуществит их мечты». Далее Александр просил князя употребить свое влияние и связи в кругах польской аристократии для того, чтобы убедить поляков в серьезности его намерений. В общем, Александр соглашался дать полякам конституцию, собственное правительство, армию и внутреннюю автономию в составе России, но одновременно предлагает забыть о русских землях, разорвать все отношения с Наполеоном и поддержать русскую армию в борьбе с ним силами 50-тысячного корпуса.

В ответном письме Чарторыйский уверяет своего корреспондента в том, что поляки единодушны в своем стремлении добиваться восстановления государственности Польши как конституционной монархии, пишет о сильных профранцузских настроениях в Герцогстве и беспокойстве в связи с военными приготовлениями России. Российский император подтверждает свою готовность восстановить Польшу, дать ей либеральную конституцию и национальное руководство, но на условиях автономии в составе Российской империи (что и будет реализовано после свержения Наполеона в 1815 году). Кроме того, он не скрывает от Чарторыйского, что решение территориального вопроса также будет зависеть от позиции Пруссии, Австрии и Саксонии, правитель которой был по совместительству еще и великим герцогом Варшавским.

Иными словами, Наполеон (по крайней мере в обещаниях) оказался «щедрее» Александра I в польском вопросе, а с учетом настороженности (а то и враждебности) большинства польского населения по отношению к одной из участниц трех разделов Речи Посполитой проект русского императора выглядел тогда не слишком реалистично. По-видимому, в Петербурге это понимали и разрабатывали военные планы России без учета союза с Польшей. Напротив, в феврале 1811 года генерал Беннигсен разрабатывает подробный план превентивной войны против Франции с выходом на рубеж реки Одер. Польская армия должна быть разоружена, а в случае сопротивления — уничтожена. В качестве союзника рассматривается только Пруссия. «Одною наступательною войною возможно нам короля прусского преклонить на нашу сторону, который в противном случае непременно принужден был бы действовать против нас своими войсками; прибавим к сему, что, оставаясь в оборонительном положении, дадим мы полякам увеличить их войска, между тем как наступательными действиями, если не успеем мы истребить или рассеять польской армии, то, по крайней мере, уменьшить ее гораздо, обезоружа оную хоть частью», — писал Беннигсен.

С учетом этого, а также передислокации войск в западных областях России поближе к границам, вызвавшей настоящую панику в Варшаве, миссия Чарторыйского была обречена на неудачу. Но все закончилось еще хуже — полным провалом, так как Юзеф Понятовский после разговора с Чарторыйским, предъявившим ему письма Александра I с целью убедить его в серьезности намерений российского императора, сообщил об этом Наполеону. Последний не преминул обвинить своего венценосного союзника в подготовке войны и в очередной раз продемонстрировал полякам свою заботу об их независимости, распорядившись о создании и выдвижении к границам Герцогства Варшавского Эльбского корпуса под командованием одного из лучших французских полководцев, маршала Даву. После этого на попытках избежать войны между Францией и Россией, равно как и на надеждах склонить поляков в этой войне на российскую сторону, можно было ставить крест.