— Ну да, а то как же! — в один голос ответили они.

— Ну, скачите, а я для верности еще кого-нибудь следом пошлю. Иванченко найдете в листопрокатном цеху. Спросите — там каждый его знает. Скажите ему, чтоб знамя поднял в двенадцать, как условились. Справитесь?

— А то нет! Мы в два счета!

Ребята помчались к калитке, где ожидала Галя. Вдруг Ленька, что-то вспомнив, повернул в главную контору, сорвал с вешалки шапку секретаря завода и скрылся, оставив швейцара с раскрытым от удивления ртом.

Чтобы попасть на металлургический завод, надо пересечь северную окраину, несколько улиц центра города и всю южную окраину. Рассекая воздух и тем облегчая товарищам движение, впереди бежал крепыш Ваня, за ним Галя в секретарской шапке, за Галей Леня.

Мелькали телеграфные столбы, стволы деревьев, киоски. То и дело из-под ворот выскакивали собаки и бросались под ноги бегущих. Скорей! Вот и парадная площадь. Золотые стрелки на огромном чёрном циферблате соборных часов показывают без двадцати двенадцать. Скорей! Скорей! Рябит в глазах от железной решетки городского парка. Мелькнул и исчез каменный столб шлагбаума. Из-под самых ног вспорхнула стайка воробьев. Скорей! Вот и Почтовая улица. Впереди высится черной массой огромная домна. Кажется близко, а ведь еще больше версты. Сердца стучат, готовые выпрыгнуть из груди, от встречного ветра захватывает дух. Скорей!

— Берегись! — раздается позади бегущих. Взрывая копытами грязный снег, их обгоняет золотистый рысак, впряженный в сверкающий черным лаком экипаж. В экипаже — седоусый мужчина в инженерной фуражке. «На завод», думает Ленька. Уцепившись руками за рессоры, он отделяется от земли и повисает на задней оси. Галя и Ваня замедляют бег; они уверены, что теперь предупреждение дойдет во-время.

Когда сторож открыл ворота, чтобы пропустить экипаж, он увидел, что на оси сидит мальчишка. Схватив бесплатного пассажира за полу пальтишка, старик хотел уже выпроводить его за ворота.

— Обожди, дед! — остановил его Иванченко, подошедший в это время к воротам, чтобы встретить Ковтуна. — Кажется, паренек свой. Так и есть — Ленька. Ты как сюда попал, мышонок? Зачем?

— Я… мы… — начал было он, но, почувствовав вдруг страшную слабость в ногах, сел на землю и закрыл глаза.

Встревоженный Иванченко подхватил его под мышки и поставил на ноги. Ленька открыл глаза, виновато улыбнулся и тихо сказал:

— Уморился немножко… Ковтуна забрали… Зеленский прислал сказать, чтоб вы, дядя, сами знамя подняли… красное… чтоб в двенадцать… Я сяду немножко…

— Садись, садись, — заторопился Иванченко, — вот сюда садись. — Он подвел мальчика к скамье. — Так Ковтуна, говоришь, арестовали?

— Арестовали. И маму мою тоже. Галя прибежала на завод сказать. Она сейчас прибежит. И Ваня тоже. Я на задке экипажа опередил их.

— Ладно, освободим твою маму, не журись. Сиди, отдыхай, а подойдут ребята, иди с ними в цех греться.

Ленька со сторожем остался на скамье. Чувство усталости, внезапно охватившее его слабенькое тело, быстро проходило. Он смотрел на тяжелые каменные строения завода, почерневшие от вечной копоти и дыма, и вспоминал, где какой цех. Три года назад, когда еще был жив его отец, работавший здесь литейщиком, Ленька часто бегал сюда. Хотя сторожа и гоняли его, он все-таки умудрялся проскальзывать в цеха, где все вокруг беспрерывно скрежетало, гремело, звенело, ухало, где глаза слепил дождь искр, а в голове мутилось от едкого газа. Однажды Ленька взобрался даже на самый верх доменной печи и с замиранием сердца смотрел оттуда на громоздившиеся внизу рыжие черепичные крыши домов, на бесконечную лиловую степь, по которой, точно игрушечные, бежали вдалеке составы поездов, на темную полосу далекой дубовой рощи. Но с тех пор как умер отец, обожженный расплавленным металлом, Ленька почувствовал к заводу смутную вражду и уж больше не заглядывал сюда.

Из-за угла вышел Иванченко. В руках он держал длинное древко, верхний утолщенный конец которого был обвернут в газетную бумагу. В нескольких шагах от него шли двое рабочих. Иванченко издали кивнул головой Леньке и скрылся за темной кучей железной руды.

— Пошли, — сказал старик, — начинается. Я, парень, знаю. А ты думал что? Эге-е!.. Иванченко мне доверяет… Мы с ним еще в пятом годе!..

Старик и мальчик, подавшись вперед, смотрели на верхнюю часть домны, черной громадой высившуюся над зданиями завода.

— Вот он! Поднимается!..

Медленно, точно испытывая прочность каждой ступеньки, Иванченко продвигался все выше и выше по железной лестнице, ведущей на загрузочную площадку. Вот он исчез за какой-то железной конструкцией, вот опять показалась его голова, плечи. На секунду он приостановился, переложил древко из одной руки в другую и опять исчез. Вдруг над загрузочной площадкой взметнулось вверх и, точно пламя, затрепетало красное полотнище. И в тот же момент все задрожало от густого заводского гудка.

— Началось! — сказал сторож. — Ну, в добрый час! Пойду открывать ворота — сейчас народ повалит.

Забыв все на свете, Ленька смотрел на огненное знамя. С тех пор, как комитетчики решили поднять восстание, три ночи подряд снилось ему это знамя, и вот теперь, не во сне, а взаправду, оно бьется, трепещет, пылает на бледно-голубом фоне неба.

— Як пожар! До чего ж красиво!

Ленька поворачивает голову и видит рядом с собой Галю. Из-под котиковой шапки выбились пряди волос, карие глаза лучатся радостью. Рядом с Галей стоит Ваня и неотрывно смотрит на знамя.

Вдруг дверь караульного помещения с визгом распахнулась, и оттуда выскочил вахмистр, а за ним, один за другим, четыре стражника. Застегивая на ходу ремни, они побежали за насыпь. В одну минуту ребята оказались на самом гребне рудной насыпи. В нескольких саженях от них, загораживая вход на лестницу, по которой только-что поднялся Иванченко, плечом к плечу стояли двое рабочих. Один из них, увидев бегущих стражников, быстро поднял вверх руку, в которой блеснуло что-то круглое, похожее издали на мячик. От этого жеста стражники сразу остановились, точно наскочили на туго натянутую веревку.

— Сделайте один шаг — брошу, — спокойно-предостерегающе сказал рабочий.

— Как ты смеешь, негодяй! — взревел вахмистр. — Взять их, взять!

Он выхватил из кобуры браунинг и бросился вперед, увлекая за собой стражников. В тот же момент «мячик» отделился от руки и, описав в воздухе кривую линию, упал на землю. От взрыва у ребят зазвенело в ушах. Один из стражников, схватившись руками за живот, повалился на бок, другой грузно сел в снег и замотал головой. Вахмистр вытянул руку вперед и выстрелил. Увидев, что рабочий, бросивший бомбу, падает, уцелевшие от взрыва стражники ринулись к лестнице. Другой рабочий быстро поднялся на несколько ступенек вверх, повернулся лицом к нападающим и тоже выстрелил. Упал и третий стражник. В тот же миг вахмистр взмахнул шашкой. Рабочий выпустил наган и повалился вниз. Падая, он схватил рукой вахмистра за воротник и пригнул его к земле. Тот дернулся, чтобы подняться, но сзади кто-то вцепился ему в шею. Задыхаясь и хрипя, он стал на четвереньки, выпрямился, выпустил шашку и протянул руки назад, чтобы стащить со спины чье-то удивительно легкое тело. Вдруг девчонка, неизвестно откуда взявшаяся, черноволосая и растрепанная, схватила его двумя руками за чуб и повисла спереди.

— Стра… стра… стражник… — прохрипел он, кружась на месте.

Но стражнику было не до вахмистра: на его спине висел свой пассажир и изо всех сил колотил его кулаком по черепу.

Тогда вахмистр упал на снег и стал перекатываться, подминая под себя то Галю, то Леньку. Наконец ему удалось освободиться. Секунду он смотрит на Леньку воспаленными, непонимающими глазами. Вдруг нагибается к земле, схватывает наган за дуло и раз за разом бьет Леньку рукояткой по голове. Снег в красных пятнах. Галя, вахмистр и множество бегущих к ним людей вдруг взметнулись вверх и исчезли. В темном, как уголь, пространстве с бешеной быстротой завертелся огненный круг и, рассыпавшись миллиардом искр, потух.