С завода Ваня и Леня возвращались вместе.

Пока шли в толпе рабочих, Ленька с воодушевлением рассказывал, почему зажигалка секретаря во сто раз лучше зажигалки главбуха, хотя та и серебряная. Однако он сейчас же расстался с любимой темой, как только в непосредственной близости не оказалось людей. Боясь что-нибудь пропустить, он подробно рассказал все, о чем говорили в кабинете директора. Ваня слушал с тревожным вниманием.

— Значит, завтра будут обыскивать? Это, Леня, ты хорошо сделал, что подслушал. Отец тебе спасибо скажет, вот увидишь, — и, вздохнув, добавил: — Жалко батьку. Арестуют его обязательно. Главное, пытать будут, вот что…

— А, может, и не будут; чего ты заранее? — попытался успокоить Ленька.

— Нет, чего уж тут закрывать глаза… Батька ж им ничего не скажет, ну они его и начнут…

Ваня оглянулся и, хотя рядом никого не было, кроме Леньки, перешел на шопот.

— Знаешь Ковалиху, жену Петра Коваля, что на Навозном переулке жил? Он сначала газеты от красных сюда доставлял, а потом и совсем там остался. Так ее, Ковалиху, взяли в контрразведку и трое суток истязали, допытывались, где муж. Что ей только делали! А потом взяли да и рубанули шашкой по голове.

— А ты знаешь, Ваня, кто ходит теперь к красным заместо Петра этого? — спросил Ленька.

— Знаю, только тебе не скажу, хоть, может, верю тебе больше, чем себе. Я и то рассказал тебе много. Ты, Леня, не сердись. Понимаешь, я обещал батьке, что и во сне не проговорюсь.

— Ладно, если обещал, значит молчи, — сказал солидно Леня. Но и солидность эта не могла полностью скрыть нотки обиды на приятеля, которая на миг закопошилась где-то в глубине, против воли мальчика.

У ветряка, прежде чем расстаться, Леня сказал:

— Знаешь очкастого счетовода из расчетной конторы? Ему третьего дня токарь Померанцев зажигалку принес… Вот зажигалка! Величиной чуть-чуть побольше наперстка. Можно на цепочку вешать, как брелок. Конечно, ты мне такую не сделаешь. Померанцев — лекальщик, он самый знаменитый в городе токарь. Ты еще не начинал?

Ваня уже хотел сказать, что и не собирается начинать, так как это не такое простое дело, но неожиданно для себя брякнул:

— Ну и что ж такое, что лекальщик? Я, может, еще и лучшую сделаю. Вот достану подходящий чертеж и сделаю.

На том и расстались.

Хотя в главной конторе занятия начинались на час позже, чем работа в цехах, Ленька на следующий день пошел на завод тотчас же после первого гудка. Ему очень хотелось посмотреть, как будут обыскивать рабочих. Подойдя к шоссе, он увидел, что из множества людей, торопливо шатавших к заводу в молочном тумане ноябрьского утра, то один, то другой то там, то здесь вдруг нагибался, поднимал с земли что-то белое и не торопясь, медленно шел дальше. Подойдя еще ближе и всмотревшись, Ленька заметил, что по всему шоссе, как крылышки белых птиц, рассеяны косячки бумаги. В несколько скачков он приблизился к одному из них, развернул и впился в бледносиние строчки. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — прочел Ленька и в восторге крикнул:

— Ага! Взяли?! Обыскивайте теперь, сколько влезет.

Уже издали было видно, что на площадке перед контрольно-проходными столпилось необычайно много людей.

— Что там такое? Не впускают, что ли? — спрашивали вновь подходившие.

— Обыскивают, — отвечали ранее пришедшие.

Толпа гудела. Из одного конца в другой неслись выкрики, сопровождаемые взрывами хохота.

— Эй, передние, спросите там, чего ищут!

— Мозгу потеряли!

— Подкладку, подкладку щупай лучше. У него в подкладке пушка зашита.

— Эй, стражник! Смотри, блоха из жилетки в завод прыгнула. Догоняй ее, а то все снаряды перегрызет!

Круглолицый парень, вытянув шею, крикнул пожилому рабочему:

— Петрович, ешь скорей сало, что жена на завтрак дала!

— Неужто и сало отбирают? — спросил тот с деланным испугом.

— А то как же! Запасаются, чтоб было чем пятки мазать!

О листовках почти не говорили. Те, кто не успели подобрать на шоссе, спрашивали у других: «Есть? А ну, дай, читану!» Читали жадно и, прочитав, передавали вновь подходившим.

Когда рабочие вошли, наконец, в завод, вся площадка оказалась усеянной множеством белых комочков.

Вечером, когда Ленька уже лежал на сундуке, служившем ему кроватью, в ставень тихо постучали. Думая, что вернулась мать, работавшая в городе прачкой, он соскочил с постели, босиком прошлепал в сени и открыл дверь.

— Иди! Открыто! — крикнул он.

Едва он успел опять нырнуть под одеяло, как в сенях послышался женский голос, совсем не похожий на голос матери:

— Что же ты в темноте гостей принимаешь? Тебе, мышонку, небось, все видно и без света, а я сейчас себе шишку набила!

— Ой, кто это?! — удивился Ленька, но тотчас же догадался и завозился в темноте, нащупывая на подоконнике спички. — Вот они, сейчас зажгу.

Он чиркал спички одну за другой, они вспыхивали и мгновенно гасли. По комнате распространялся едкий запах серы, но огня не получалось.

— Ну, что ты скажешь! Не горят да и только! И чего они такие стали, эти спички? Прямо беда без зажигалки!

Наконец, одна спичка, стрельнув как из пистолета, зашипела, затрещала и медленно, точно сомневаясь, стоит ли, стала разгораться зелено-багровым пламенем.

В комнате стояла та самая женщина, которая уже однажды приходила, и улыбаясь смотрела на Леньку.

— Вот и светло стало, — сказал он, зажегши фитилек. — А сейчас и штаны надену. Здравствуйте!

— Не мешает, — засмеялась женщина. — Здравствуй!

В то время как мальчик одевался, она с интересом осматривалась по сторонам. Несмотря на глиняный пол и крайнюю бедность обстановки, в комнате было чисто и даже уютно.

— А что там, за перегородкой? — спросила она.

— Мамкина кровать стоит. А раньше Семен там спал. Вы опять принесли записку?

— Нет, я пришла по другому делу. Вот давай потолкуем. Мамы твоей нет дома?

— Нет.

— Скоро придет?

— Не знаю. Она когда как. Иной раз и в двенадцать приходит, если стирка большая.

— Так вот какое дело: Петр Степанович говорил, что ты работаешь в главной конторе рассыльным. Так это?

— Так.

— Как ты проходишь в завод — через контрольно-проходные или через калитку, что против конторы?

— Через калитку.

— Тебя там сторож обыскивал сегодня?

— Меня? Нет, что вы! Служащих главной конторы не обыскивают, а меня и подавно. Я по десять раз в день хожу через ту калитку.

— А тебе не приходилось проносить в завод какой-нибудь сверток?

— Из типографии часто бланки таскаю. И завтра с бланками пойду.

— Значит, если ты понесешь завтра какой-нибудь сверток, то при входе в завод его не развернут и не осмотрят?

— Нет. Я понимаю… давайте сверток… я понимаю…

— Обожди, не спеши… Когда ты войдешь в завод, то сверток неси к модельно-столярному цеху. Там, за его задней стеной, в куче стружек и щепок, стоят старые дроги.

— Знаю.

— Положи посылку под эти дроги, закрой ее стружками и уходи.

— Сделаю! Давайте!

Женщина протянула Леньке, небольшой сверток и, как прошлый раз, пригладила ему волосы.

— Теперь я пойду. Большое тебе дело поручается, Леня. Приедет Семен, от всей Красной армии спасибо тебе скажет. Ну, а если попадешься, не унывай: свои жизни отдадим, а тебя выручим.

И так же, как прошлый раз, Ленька почувствовал, что у него потеплело в груди. Ему хотелось попросить, чтоб она еще чуточку посидела, чтоб рассказала про Семена, какой он теперь в красноармейской форме, и где она его встретила, но почему-то не решился.

После ухода женщины Ленька сунул сверток в сундук и лег спать.

Проснувшись рано утром, Ленька быстро натянул на себя рубашку и брюки, нахлобучил картуз и убежал.

Спустя час он вернулся с каким-то пакетом и завозился у сундука, раскладывая и складывая листы бумаги. Еще полчаса спустя он уже шагал по шоссе, крепко держа под мышкой солидный сверток. Сердце его так билось, что отдавало в ушах.