Александр Александрович Валевский

Весь в отца

Глупая кличка прилипла к Мите Кудрявцеву уже на второй день после приезда в лагере. Но она продержалась недолго. На этот раз любители приклеивать ярлычки явно просчитались, попали впросак и теперь готовы были уверять всех и каждого, что они и не думали обзывать Митю «мазилой».

Когда старшая пионервожатая Татьяна Сергеевна предложила ребятам написать о том, какими бы делами они хотели заниматься в лагере, поступило много записок. Тут были заявки шахматистов и рыболовов, туристов и ловцов певчих птиц, спортсменов и вышивальщиц, сборщиков ягод и грибов, певцов и танцоров, музыкантов и садоводов. Нашёлся даже охотник, который хотел истреблять волков. А одна девочка высказала желание организовать ансамбль «пионерской берёзки» и поехать на гастроли в Польшу, чтобы повидать польских школьниц, с которыми она уже давно переписывается. Удивил Татьяну Сергеевну Митя Кудрявцев. Он проявил особый, повышенный интерес к… малярному делу. «Хочу красить!» — написал он кратко, разрисовав каждую букву разноцветными карандашами.

— Что же ты хочешь красить? — спросила его Татьяна Сергеевна.

Она посмотрела вокруг себя, словно поискала глазами какой-нибудь предмет, который бы нуждался в окраске, но ничего не нашла. Кругом сверкали лаки и эмали, начиная от флагштока на пионерской линейке и кончая ярко пламеневшими пожарными вёдрами на белоснежной стене столового павильона.

— Я, право, не знаю, что тебе предложить… — недоумевающе пожала она плечами. — Впрочем, есть одно дело. Перекрась, пожалуйста, два щита: один для объявлений, а другой — для стенгазеты. Они какого-то неприятного коричневого цвета. Сделай их белыми. Кстати, у меня на подоконнике стоит кем-то забытая большая банка гуаши.

— Гуашь не годится, — сказал Митя.

— Почему? — удивилась Татьяна Сергеевна.

— Гуашь не масляная краска. Куда же гуашь? Она дождя боится. Как на неё вода попадёт, так всё и слиняет. Вы хотите белого цвета? Вот я вам не советую. Почему, да? Сейчас скажу. А если солнце на щиты светит, — что делать, а? Ничего не прочтёшь, ослеплять станет белая краска. Так глаза защиплет — заплачешь. А потом… и щиты белые и бумага белая — сольётся всё. Нужны разные цвета и мягкого тона, чтобы легко было читать.

Митя говорил всё это так серьёзно и обстоятельно, с таким деловым видом, словно настоящий мастер, который принимает важный заказ и хочет, чтобы его работа была потом оценена по достоинству.

Татьяна Сергеевна внимательно посмотрела на Митю и одобрительно улыбнулась:

— Я не знала, что ты так разбираешься в этом деле. Ну что ж, хорошо. Я напишу записку завхозу — пусть выдаст тебе нужные краски и всё, что полагается. А ты крась по своему усмотрению, как находишь нужным. Пока щиты, а там посмотрим…

Сразу же, как только горн прозвенел на полдник, Митя вскочил с кровати. Он не спал и нетерпеливо дожидался окончания часа отдыха. Быстро развязав свой рюкзак, он достал небольшой целлофановый мешочек. Сквозь прозрачную оболочку ясно были видны две кисти и маленькая щётка, похожая на сапожную или платяную, но с ручкой.

— Это для чего? Зачем? — заинтересовались ребята. — Неужели привёз с собой в лагерь, а? Потеха! Вот чудак-то! Покажи хоть…

И они, не спрашивая его разрешения, вытряхнули содержимое мешочка на кровать.

Митя терпеливо дал всем поглядеть и спокойно объяснил:

— Да, привёз. Ну и что? Это мне всё папа подарил. Плоская кисть называется «флейц», а которая вроде щётки — «макловица». Для набивки «под торцы». Понятно?

Все промолчали, и никто ничего не понял. Только Сенька Горохов, который имел въедливую привычку говорить презрительно в нос и прибавлять чуть ли не к каждой фразе: «Вот так, понимаешь!» — сказал:

— Понятно! Мазила! Вот так, понимаешь!

Митя не обиделся. У него был миролюбивый характер. Да и стоило ли принимать близко к сердцу каждую мелочь? Но когда Митя явился к ужину с большим ультрамариновым пятном под глазом и голубенькими крапинками, которыми были усеяны его высокий лоб и волосы, дежурная по столовой Нюра Быстрова задержала его. А Сенька Горохов, который дежурил с ней на пару, сказал:

— Мазилы не пройдут! Вот так, понимаешь!

Пришлось идти в гараж к шофёру дяде Косте и оттираться ацетоном, а по возвращении в столовую выдерживать придирчиво строгий обзор бдительных контролеров и уже прилепившуюся кличку «мазила».

Но щиты были покрашены. Их поверхность, покрытая ультрамарином, казалась такой гладкой, словно к ней и не прикасалась кисть. По краям шла тонкая белая каёмка. К ней очень искусно была пририсована синеватая полоска тени, и потому каёмка издали выглядела выпуклой, как багет.

Митя считал эту работу пустяковой, и то, что на неё никто не обратил внимания, нисколько его не удивило. Татьяна Сергеевна, правда, похвалила. Но она всем, кто более или менее добросовестно выполнял её поручения, говорила: «Молодец!»

Вслед за покраской щитов появились новые задания: надо было освежить эмалью волейбольную судейскую вышку, затем для игры «на местности» потребовалось нарисовать полтора десятка опознавательных знаков и покрасить руль у шлюпки. Словом, это была мелкая поделочная, неинтересная работёнка. Она не могла всерьёз увлечь такого прирождённого маляра, каким был Митя Кудрявцев. Но Митя был рад и этому. Он красил… Ребята часто видели его в ветхой, застиранной до дыр и вымазанной всеми цветами радуги куцей футболке. Завидев Митю в этой рабочей спецовке, они отдавали салют и задорно кричали: «Привет главному мазиле!»

Слов нет, это была невесёлая слава! Надо было обладать завидной выдержкой, чтобы сносить насмешки. Другой бы на его месте, наверно, «взорвался». Но Митя давно закалял силу воли, воспитывал в себе стойкость и хладнокровие. Он во всём подражал своему любимому герою — невозмутимому, спокойному, уравновешенному Тимуру. Ведь какие бы события ни происходили вокруг Тимура, а он «не выходил из себя», «не терял головы» — был терпелив, сдержан, стоек, рассудителен.

Такое подражание давалось Мите не легко. Постоянные насмешки обижали его. Он сносил их «закусив губу» и втайне мечтал отличиться чем-нибудь таким, чтобы насмешники были посрамлены и перестали дразниться. Мечты, как это бывает всегда, осуществились совершенно неожиданно.

В один не очень прекрасный день, когда накрапывал мелкий дождичек, в лагерь неожиданно пожаловал санитарный инспектор. Тщательно осмотрев всё хозяйство, сопровождаемый завхозом и начальником лагеря, инспектор дошёл до изолятора. Изолятором служил маленький стандартный павильончик с невысоким потолком и лёгкими стенами, покрашенными белой масляной краской. В первой комнате стояли три кровати; вторая комната, совсем маленькая, предназначалась для медсестры. Здесь были стол, стул и подобие буфета, где хранились медикаменты. Изолятор пустовал.

Оглядев его, инспектор спросил:

— Почему не произвели ремонт?

— Ремонтировали в прошлом году, — сказал завхоз.

— Всё кругом свежее, чистое, находится, как видите, в полном и образцовом порядке, — поддержал завхоза начальник лагеря.

— Я вижу, — строго прервал его инспектор. — По инструкции полагается производить побелку и окраску каждый год.

— Мы думали, что постольку, поскольку… — начал было оправдываться начальник лагеря, но инспектор снова прервал его:

— Вам надо было не думать, а действовать согласно инструкции.

Он достал блокнот, написал в нём крупно «изолятор», поставил рядом большой вопросительный знак и сказал:

— Сегодня объездил половину района. Завтра всё закончу — и снова появлюсь у вас. Если к моему приезду изолятор не будет отремонтирован и в нём к тому же окажется больной ребёнок, то вы понимаете?..