Большинство людей тут были старше его. Они курили, щурясь от яркого утреннего солнца. Всего около тридцати человек. Женщины держались в стороне. У некоторых на головах вместо косынок пестрели яркие платки, чинно завязанные под подбородком. Одевались тут женщины в скромные рубашки с длинным рукавом и юбки до земли. От беспорядочного калейдоскопа орнаментов рябило в глазах.
Салим хотел было подойти к женщинам, но одернул себя. Если он хотел, чтобы к нему относились как к мужчине, нужно было вести себя соответствующе. Он глубоко вздохнул и сел на обочине дороги рядом с человеком лет сорока. Салим разглаживал ткань брюк, думая, как бы завести разговор, когда мужчина хрипло откашлялся и выплюнул на тротуар плотный желтый сгусток. Даже если бы у Салима перед носом захлопнули дверь, это и то выглядело бы дружелюбнее.
У него крутило живот. Он поднялся и взглянул на часы. Коснулся циферблата и пробежал пальцами по изношенному кожаному браслету. Сбоку стояли трое мужчин возрастом далеко за тридцать и о чем-то болтали. Салим решил попытать счастья. Он подошел к ним, но как раз в тот момент они умолкли.
– Здравствуйте! Вы работаете на ферме? – спросил он.
Его голос взлетел на целую октаву. Салим почувствовал, как лицо ему заливает горячая краска стыда.
Мужчины оценивающе посмотрели на него. Один из них, одетый в салатовую рубашку и мешковатые темно-синие брюки, похоже, старший из троих, кивнул и спросил:
– Ты афганец?
Салим удивился, услышав пушту.
Его семья говорила на дари, но Салим немного понимал и пушту.
– Да-да, – ответил он на дари, энергично кивая.
– Ты тут работу ищешь? – с веселым удивлением спросил один из мужчин.
– Да. Мы тут всего несколько дней, – пояснил Салим, смешивая дари с пушту.
Похоже, мужчины поняли.
– Так ты тут не один?
– Нет, я с семьей. Мать, сестра и брат.
Один из его собеседников достал половину сигареты и подкурил. Услышав о семье, он нахмурился.
– И откуда вы приехали?
– Из Кабула. Сюда мы добирались через Герат и Иран, а вообще пытаемся попасть в Англию.
Салим испытывал облегчение: встреча с земляками словно бы указывала, что он на верном пути.
– В Англию? Хм… С матерью и еще двумя детишками? Туда и одному не так просто добраться. Если у тебя есть голова на плечах, ты найдешь способ остаться здесь и зарабатывать так, чтобы тебя не арестовали. Это все, на что можно надеяться.
Салиму не понравился этот пессимизм.
– А как найти работу на ферме? – спросил он, меняя тему.
– Сам увидишь. И пожалеешь, что спрашивал. Приезжают грузовики и развозят нас по огромным фермам – ты таких никогда в жизни не видел. Идешь в хлев – там фермер, который в конце дня тебе заплатит. Их деньги воняют хуже навоза, который ты будешь выгребать.
– А сколько платят?
– Какая разница? Ты не в том положении, чтобы торговаться. Если сможешь раздобыть у них что-то поесть, не упусти этот шанс. Еда – самое ценное. Хотя деньги все-таки лучше.
Мужчина, куривший сигарету, наконец заговорил. Он давно хотел что-то спросить.
– Где сейчас твои? Здесь?
– Да. Мы остановились у одной семейной пары. Они турки. Поселили нас в маленькую комнатку, но не знаю, надолго ли.
– У тебя тут брат и сестра?
– Да, и мать.
– Дружок, а как зовут твою сестричку? – спросил мужчина с сигаретой, похабно ухмыляясь.
Салим стиснул зубы.
– Спасибо, – пробормотал он, кивнув мужчине в зеленой рубашке и не глядя на двоих других.
Этот разговор уязвил гордость Салима. Он кипел от ярости: вот как повели себя его же земляки! Они говорили с ним так, будто он не может защитить честь своей семьи. Он проклинал себя за то, что столько рассказал незнакомцам.
Он завернул за угол и уставился на витрину магазина посуды. Сквозь грязное стекло все выглядело так, словно смотришь в далекое прошлое. Внутри мужчина лет сорока медленно подметал пол.
Повсюду Салим видел своего отца.
Он узнал его в Хакане. То, как тот вышел из мечети со спокойным, просветленным молитвой лицом, чем-то напоминало отца. Падар-джан был везде и нигде.
Салим очнулся от шума двигателя, побежал на место сбора и втиснулся в один из грузовиков, ожидавших на углу. Он твердо решил держаться подальше от земляков, с которыми успел тут познакомиться.
А фермы оказались в точности такими, как ему описывали. Каждое здание стояло на собственном земельном участке. От одного строения до другого тянулись бесконечные гектары зеленеющих грядок. Грузовики остановились, и кучки людей начали расходиться по своим фермам. Салим стоял в пыли, не зная, что делать. Он смотрел, как исчезают из виду крепко сбитые рабочие. По дороге брела немолодая женщина. Стук посоха отмерял ее шаги. Направлялась она к обветшалому желтому дому. Салим пошел следом.
Мальчик лет восьми-девяти, не больше, чистил скребком серовато-коричневого ослика перед домом. Эта развалюха выглядела хуже, чем здания по соседству, но ее окружали гектары аккуратных грядок. Здесь явно требовалась помощь по хозяйству, а работала, видимо, лишь эта пожилая женщина.
Салим следовал за ней.
На полпути к дому она, не останавливаясь, взглянула через плечо. Выглядела она хмурой. Салим ускорил шаг и почти догнал ее. Теперь он мог различить морщины на ее обветренном лице. Откашлявшись, он поздоровался. С виду она не походила на афганку. Полная, с тронутыми сединой волосами, подстриженными по-мужски. Ткань ее платья в цветочек оказалась такой плотной, что подол вздулся колоколом, не касаясь ног.
Бросив взгляд на Салима, она что-то пробормотала в ответ. Указав на желтое здание впереди, мальчик спросил, не нужны ли там еще работники. Нахмурившись, она помотала головой, но он продолжал идти – она могла и не понять вопроса.
Используя все свои знания английского, Салим попытался устроиться к мистеру Полату, долговязому хозяину фермы. Тот окинул его взглядом с головы до ног и пожал плечами. Так Салим стал сезонным рабочим.
В конце первого дня мальчик долго не уходил, ожидая, что фермер заплатит за его труд. Но мистер Полат покачал головой, отказываясь платить. Он сказал, что сегодня Салим просто учился, и велел прийти завтра и заработать свои деньги. Салим прикусил язык и сдержался, пока не вышел на освещенную закатным солнцем дорогу, где уже топал ногами и плевался. Женщина, которая целый день работала рядом, молча смотрела на него. Пока они ждали грузовики, чтобы ехать обратно в Менген, он сунул руку в карман и продел запястье в браслет часов. Как объяснить мадар-джан, что он работал целый день и не получил ни гроша?
Салим без особой охоты проработал целых четыре дня, получая лишь бутерброд из куска жареной курицы на ломте черствого хлеба. Он собирал помидоры до боли в спине и онемения пальцев. Позже он узнал, что женщина, которая привела его на эту ферму, – армянка. По-английски она не говорила, но смогла объяснить Салиму две важные вещи. Во-первых, как отличать спелые помидоры от неспелых. Во-вторых, что Полат в конце концов все-таки заплатит. И Салим терпел. У него не было выбора, а на другой ферме ему могли снова назначить испытательный срок.
В конце недели Полат сунул Салиму в руки несколько скомканных купюр. Никто ничего не обсуждал и не торговался. Салим уставился на деньги, едва заслуживавшие упоминания, и кивнул. Этого не могло хватить даже на еду для семьи.
С тех пор Салиму платили в конце каждого дня, но мало. И сумма не зависела от того, сколько корзин с помидорами он притаскивал с поля. Армянка, видя, как Салим в отчаянии пересчитывает свою плату, жалела его, приговаривая что-то на своем языке.
Из-под ободранных ногтей Салима не вымывалась грязь. Руки и подушечки пальцев уже достаточно загрубели для этой работы. Лицо покрывала тонкая соленая пленка засохшего пота, но Салим чувствовал себя хорошо. Он трудился как мужчина. Так трудился бы его отец. И даже зарабатывая немного, Салим возвращался к матери гордым.
Хакан не спрашивал Салима, сколько ему платят. Синем принимала купюры, которые мадар-джан осторожно вкладывала ей в руку, но тратила эту небольшую сумму на еду, которой делилась с семьей Хайдари.