Он заметил мой взгляд и ответил легкой улыбкой, в которой я почувствовала оттенок грусти. Хотя мне могло это показаться из-за моего собственного настроения.

– Кажется, я создан для этой работы, во мне нет ни капли творческого, – печально добавил он.

– Бьюсь об заклад, ты ходил в школу с портфелем! – попыталась подбодрить его я.

– Вообще-то так и было, – рассмеялся он, – это было обязательно в нашей школе.

– Это не школа ли Святого Иакова? – спросила проходящая мимо Эмма.

– Да! Ты ее знаешь?

Эмма кивнула:

– В школе мы вас ненавидели. Вы однажды выиграли у нас местный футбольный кубок, такое не забывается. Как мы там называли тех, кто там учился?

– Не помню, – соврала я, мечтая о том, чтобы она заткнулась, но вдруг увидела улыбку Роберта.

– А, да, «Иаковы лажают по-всякому», – рассмеялась она, и я не удержалась и тоже захихикала, вспоминая, как мы ехидно их обсуждали.

– Вот уж не думал стать объектом таких шуток в этом возрасте, мне казалось, школьные годы позади? – поднял бровь Роберт.

– В маленьком городке школьные годы никогда не заканчиваются, – отбрила Эмма. – О Боже, да ты небось был старостой?

Его шея побагровела.

– Не помню, – он подмигнул мне, и я поняла, что Эмма попала в яблочко.

– Ладно, я помню, как ты расплакалась, когда не стала старшей ученицей, – сказала я Эмме, толкая ее бедром.

– О нет, об этом мы вспоминать не будем, – ответила она и, тряхнув волосами, удалилась.

– Она так здесь заправляет, как будто все-таки стала старшей ученицей, – признался Джон, забирая выпивку.

– Сколько заплатишь, чтобы я не признавалась, что ты это сказал?

Он показал мне язык, но все же поспешил удалиться, пока я его не сдала.

– Я даже рад, что не поддерживаю дружбу с одноклассниками, предпочитаю не вспоминать то время.

– А мне нравится, что мы с друзьями знакомы вечность. Они знают меня, я знаю их – можно просто быть собой, – сказала я, и от этих слов что-то неприятно сжалось в груди.

Я отвернулась, желая, чтобы компания не расходилась.

– Звучит классно, – тихо ответил Роберт.

К нам подошел Адам.

– Когда я увижу твою новую работу, Роуз? Я бы хотел зайти и взглянуть, – сказал он так, будто заскочить ко мне и посмотреть картины было обычным для него делом. Хотя никогда раньше этого не случалось.

Может, у меня разыгралось воображение, но, по-моему, он стоял прямее, чем обычно, будто стараясь казаться выше, чем есть? Я увидела, как он взглянул на Роберта, пытаясь убедиться, что тот его слышал.

– Не на что смотреть, – оборвала его я, осматривая зал в поисках желающих сделать заказ.

– Почему? – Адам не понял, что это значило: «Я не хочу об этом говорить».

Я ощущала на себе взгляды обоих, и мне становилось жарко.

– Нет ничего готового, нечего показывать, – я оглянулась в надежде, что придет Эмма и спасет меня, но она была в другом конце зала с Джоном.

– Это никогда тебе не мешало, ты показывала мне и наполовину готовые вещи, – произнес Адам, хотя я и не припоминала ничего подобного. Но, может, это потому, что моя память вытесняла все, связанное с искусством. Я ухватилась за прилавок, чувствуя, что нетвердо стою на ногах. – Эй, не стоит делать из этого такую проблему, правда? – сказал он, втягивая в разговор Роберта. На секунду Роберт задержал взгляд на мне. – Полагаю, если ты так же талантлив, как Роуз, то сможешь показывать свои работы кому угодно и на каком угодно этапе.

– Ладно, быть может, мой талант уже исчерпал себя, – я потеряла самообладание, – ты ничего не знаешь о моей живописи.

– Я знаю, что она прекрасна, – ответил он раздражающе спокойно.

– Ничего ты не знаешь, – отрезала я. В комнате было слишком жарко. – Мне нужно на воздух. – Я оттолкнула Адама и поспешила к выходу.

На улице было темно, я вдыхала поднимающийся от моря бриз, а надо мной светили яркие звезды. Я обхватила себя руками и, глядя вверх, пыталась успокоить сердцебиение. Я понимала, что они ни в чем не виноваты. За спиной послышались шаги, я вздохнула, понимая, что повела себя грубо, но не знала, как избавиться от злости. Злости на них. Злости на себя. Злости на ту силу, что забрала у меня Лукаса и изменила все вокруг. Злости на Лукаса за то, что покинул меня. Я никогда не была вспыльчивой, но гнев будто вскипал под моей кожей, готовый взорваться из-за любой мелочи.

– Так статья не врет, у тебя правда сложности с тем, чтобы снова рисовать? – услышала я тихий голос Роберта. – Жаль, если так.

– Да что ты знаешь об этом? Ты только что приехал сюда, и тебе ничего обо мне не известно, ты сам сказал, что в тебе нет ничего творческого, – сказала я, не поворачиваясь, так как чувствовала, что готова разрыдаться.

– Я завидую твоему таланту и думаю, что ты могла бы достигнуть высот. Такой дар не должен пропадать зря. Я действительно только приехал, но это не значит, что я не прав.

Я крепче обхватила себя руками.

– Все не так просто. Я просто не могу писать, – выдавила я из себя, и мой голос смешался с ветром.

Он сделал шаг в мою сторону.

– Почему?

– Просто не могу.

– А ты пробовала?

– Да, – и, задумавшись: – нет.

– Но почему?

Я стерла слезы со щеки. Почему? Сердце не переставало глухо биться в груди.

– Мне страшно, – прошептала я. Меня пугала сама мысль о том, чтобы выплеснуть свои чувства на холст. То, что могло выйти наружу, вызывало ужас, как и то, что, начав, я просто не смогу остановиться. Что я смогу написать без него? Я не хотела знать.

Без него не получалось ничего.

– Я стал юристом потому, что мой отец был юристом, – сказал Роберт, – он всегда ждал, что я буду продолжать семейный бизнес. Даже открыл представительство, предполагая, что я его возглавлю. Мне было страшно даже представить, что я буду заниматься чем-то другим. А однажды, это было в понедельник утром, я вдруг поймал себя на мысли, что не знаю, как я попал в ту жизнь, которой живу. Потому я и приехал сюда. Чтобы выяснить.

– Ты не спросил, чего я боюсь, – я развернулась.

– Все чего-нибудь боятся. Тебе просто нужно понять, какой именно страх ты должна преодолеть, чтобы рисовать снова.

– Послушать тебя, так все очень просто.

– Совсем не просто. Ничего не дается просто, Роуз. Я хорошо это знаю. – Внезапно он замолчал и покачал головой. – Но я вижу, что ты наделена даром, и хочу, чтобы ты его проявила. Знаю, что и ты не хочешь. Ты не злилась бы так, не выходила бы из себя, если бы тебе было безразлично.

Он вернулся в бар, из-за открытой двери прорвалась вспышка света и шума и тут же погасла. Я постояла на улице еще минут десять, думая о его словах, пока не почувствовала, что моя голова сейчас взорвется.

Позже, проходя мимо мастерской, я замерла. Прежде чем мне удалось отговорить себя от этого, я открыла дверь и тут же, оставив ее наполовину открытой, поспешила в спальню. В постели мне стало немного лучше, и я снова задумалась о том, что сказал Роберт.

Что пугало меня больше всего? Рисовать или не делать этого? Ответа не было, но открытая дверь напоминала о необходимости найти его поскорее.

Утро субботы, дня ярмарки, выдалось светлым и ярким. Я рано поднялась и, когда солнце только показалось, уже пила черный кофе за кухонным столом, стараясь держать нервы в узде. Мне пришла в голову идея прогуляться, чтобы очистить мысли, прежде чем Эмма и Джон приедут, чтобы отвезти картины. Натянув джинсы и толстовку, я направилась к пляжу.

По пути моему взгляду открылся ряд домов, один из которых мы делили с Лукасом. В нем жила молодая семья. По утрам, подобным этому, я скучала по жизни на пляже, здесь почти никого не бывало, кроме редких бегунов и собачников, и всегда можно было остаться наедине со своими мыслями. Дом в Толтинге был необходим мне, но воспоминания о прошлой жизни все еще были со мной.

Невозможно скучать, живя у моря, ведь оно то и дело меняется, напоминая, что ты – лишь крохотная шестеренка в огромной машине мира.