На первый взгляд, это может показаться пустой тратой времени, так как прибывающие самки высокомерно игнорируют ищущих их расположения секачей, их внимание занято другим. Едва выбравшись из воды, каждая поднимается на четырех ластах и оглядывается по сторонам в поисках подруг. Один из ученых-исследователей отмечал в 1972 году: «Пухлая мокрая самка морского льва, появившись из воды, осматривает местность и затем торопливо бежит к группе самок, как будто опаздывает на свидание».

Можно предположить, что ее мать и бабка среди этих самок и все эти особи являются ее сестрами, родными и двоюродными, ее тетками, раз она так хорошо с ними знакома. Присоединившись к ним, она успокаивается и часто трется о кого-нибудь из своих подруг, чтобы обсушиться.

Следующую неделю или около того они держатся тесными дружескими компаниями, периодически отправляясь в море ловить рыбу, а в остальное время спят так крепко, что их храп разносится на много ярдов вокруг. У морских львов совершенно отсутствуют всякие представления о гигиене, они испражняются и изрыгают содержимое желудка повсюду вокруг себя, к тому же весьма охотно бросаются песком, но конфликты случаются редко и по большей части заканчиваются угрожающим разеванием пастей. Затем, примерно на третью неделю декабря, начинают появляться детеныши.

Когда у самки приближаются роды, она отползает от стаи и, судя по беспокойным телодвижениям, явно испытывает неприятные ощущения. С наступлением родовых схваток она принимается усердно размахивать задней частью тела, делая это так энергично, что буквально вышвыривает из себя детеныша наружу, и он падает на землю в нескольких футах от нее. Затем начинается период привыкания: мать и ребенок узнают друг друга по звуку, вкусу и запаху, и детеныш учится сосать густое сметанообразное молоко, в пять раз более питательное, чем молоко дойной коровы. Как отметил один ученый, «редко встретишь более удовлетворенное существо, нежели хорошо накормленный детеныш морского льва, спящий рядом со своей матерью на спине, с раздувшимся брюшком, заросшим коричневым сухим пухом, и бессильно раскинутыми в стороны ластами».

Когда детенышу исполняется неделя, его мать снова готова к спариванию. Если секач не приступает к ухаживаниям, оставив к этому времени попытки вызвать ее интерес, она сама их провоцирует, прижимаясь к нему, касаясь выгнутой шеей его шеи и разводя задние ласты в стороны, чтобы продемонстрировать ему свои гениталии. В ответ самец обнюхивает и облизывает эту часть ее тела, затем взбирается на нее, и их требующее больших мышечных усилий совокупление может длиться до сорока минут, пока она не устанет от него и не начнет кусать его шею и дергать гриву. После этого самка больше не интересуется спариванием и отправляется со своим детенышем в лес, часто преодолевая несколько миль вглубь суши, чтобы избежать дальнейших приставаний.

К 19 января, дню, когда потерпевшие крушение отправились исследовать бухту, брачный сезон уже подходил к концу. Тем не менее они стали свидетелями поединка между секачом и молодым претендентом, пытающимся захватить его лежбище. Их битва уже яростно кипела, когда к ним приближалась лодка с членами экипажа «Графтона». Соперники не обратили ни малейшего внимания на гребцов, которые, удерживая лодку на месте, восхищенно смотрели на них.

«Мы наблюдали за ними около получаса, и они все еще ожесточенно дрались, когда мы их оставили, – записал Масгрейв. – Они набрасывались друг на друга с собачьей злобой, не издавая ни единого звука, и своими большими клыками буквально рвали друг друга на куски».

Им удалось застать еще несколько подобных схваток, так как в декабре и в первые десять дней января между самцами постоянно вспыхивают конфликты за право владения как территориями, так и самками. Масгрейв отмечает, что у рассерженного секача грива встает дыбом: «От трех до четырех дюймов длиной, она может произвольно подниматься и стоять торчком, и это всегда происходит, когда они атакуют друг друга на берегу или когда удивлены».

Со своими обнаженными огромными клыками они и вправду похожи на львов, «их устрашающий вид и агрессивное поведение оправдывают их название».

Из лодки капитан заметил одного льва, «его шея и спина были изувечены совершенно ужасным образом – были вырваны большие куски шкуры и мяса в фут длиной и четыре-пять дюймов шириной».

До того дня морские львы, как правило, не беспокоили потерпевших крушение, но все быстро изменилось, когда они приблизились к южному берегу, где собрались молодые самцы. Они не бросились в стороны, а, подплывая, пытались схватить весла зубами. По большей части мужчинам удавалось без труда отогнать их теми же самыми веслами, но один особенно крупный самец пришел в такую ярость, что принялся атаковать лодку. Ужаснувшись от одного вида массивного самца с распахнутой пастью и усами, встопорщенными над огромными клыками, который пытался залезть на нос лодки, гребцы отпрянули назад. Тогда Алик схватил отпорный крюк и обрушил его на рычащую голову агрессора, и тот, издав неистовый рев, исчез в волнах.

Несмотря на пережитый страх, исследователи пристали к противоположному берегу, где приготовили и съели обед под надзором секача, наблюдавшего за ними с почтительного расстояния. Осмотрев близлежащие территории, они вернулись на берег и забили пару новорожденных детенышей. Райналь пишет, что они находили их мясо «значительно лучше мяса тех молодых львов, что уже перестали сосать материнское молоко и перешли на кормление рыбой».

Кроме того, они подстрелили дюжину бакланов и несколько уток, так что их ожидало чуть более разнообразное меню, чем обычно. Затем, уставшие, но довольные, они вернулись к своему берегу, к тому времени получившему уместное название «Бухта обломков». Тут они ощипали дичь, приготовили столько, сколько им нужно было на ужин, остальных птиц по две штуки развесили на самых высоких ветках деревьев, «подальше от посягательства мух», как пишет Райналь. По какой-то причине синие падальные мухи не поднимались очень высоко, возможно из-за ветра.

На следующий после экскурсии день, в среду 20 января, погода снова испортилась, но это не могло заставить отшельников прекратить работу. У них был хороший запас мяса, поэтому они могли сосредоточиться на строительстве дома, тем более что в те дни перед ними стояла задача соорудить печь и дымоход. Было крайне важно сделать все правильно, ведь огонь, который будет согревать их зимой, не должен создавать угрозу пожара. Если их жилище сгорит, это будет означать конец им всем, так что Райналь все заранее продумал, и теперь парни работали с особой тщательностью.

Так как торф под очагом создавал бы опасность возгорания, они вырыли глубокую яму для топки между двумя печными столбами и заполнили пространство камнями. Затем, потратив довольно много сил, мужчины отобрали большие плоские каменные плиты для задней и боковых стен. Они уложили их друг на друга, подперев деревянными кольями, забитыми в землю с внешней стороны. Очередная проблема состояла в том, что на острове не было глины, чтобы сделать глиняный раствор для скрепления камней. Поэтому Райналь решил, что им нужно добыть цемент.

Обдумав этот вопрос, он спустился на берег и набрал там большое количество морских ракушек.

«Их, – сообщает Райналь сухим языком, – мы кальцинировали в течение ночи».

В ходе процесса, называемого «кальцинированием», карбонат кальция, твердое вещество раковин, превращается в оксид кальция (негашеную известь). Он требует высокой температуры и обычно осуществляется в обжиговой печи. Мужчины разожгли жарко пылающий костер, на раскаленные докрасна угли сложили ракушки, все это накрыли и оставили прокаливаться.

Затея оказалась успешной, так как утром, когда импровизированную печь вскрыли, Райналь обнаружил, что теперь у них был запас извести. В нормальных условиях для производства цемента известь нужно смешать с глиной. Но поскольку глины в наличии не было, Райналь обратился к известной древнеримским строителям технологии: он смешал оксид кальция с песком. Этот медленный процесс вдобавок ко всему оказался болезненным – к тому времени, когда Райналь приготовил достаточное количество раствора, чтобы зацементировать камни очага, кончики его пальцев были сожжены известью.