Леонард и понятия не имел, зачем сделал это. Вероятнее всего, для пущей наглядности: он намеренно кривлялся, разъясняя Шелдону, каким непростительно подлым был Родстейн с его наглыми поползновениями, преходящими всякие границы. И, собственно говоря, он просто наглядно продемонстрировал то, о чем говорил: какого-то черта он положил руку Шелдону на член. К его величайшему изумлению, Шелдон откинул голову назад, как тогда, в комнате, и простонал.

Леонард на мгновение замер, уставившись на его шею, открытую и незащищенную, и где-то на дальней границе разума он испытал к себе отвращение, потому что эта часть его разума сейчас прекрасно понимала Эвана Родстейна, который оставил Шелдону огромный засос на ключице. Но Леонард, конечно же, был совсем не таким, он не стал бы оставлять Шелдону засос.

Вместо этого, не в силах преодолеть неожиданное искушение, он наклонил голову и провел по этой шее языком от основания до самого подбородка, пробуя кожу на вкус. Горло трепетало под его прикосновениями в такт вдохам и выдохам Шелдона, частым и поверхностным, и от этого у Леонарда мурашки побежали по коже, по нему словно прокатился разряд. Потом Шелдон поднял голову и посмотрел на Леонарда совершенно затуманенными глазами, словно сам наркотик, который подмешал ему Родстейн, пялился в тот момент на Леонарда со дна огромных зрачков Шелдона Купера, и после этого у Леонарда окончательно снесло крышу.

Он снова поцеловал его, сминая изумленно приоткрывшиеся губы, нетерпеливо дергая ремень брюк, который сам же застегивал какое-то время назад, чтобы обхватить член Шелдона рукой, как обхватывал Родстейн до него, чтобы стереть его прикосновения своими. Шелдон снова простонал, шире открывая рот, и это оказалось неплохой возможностью проскользнуть в этот рот языком, чувствуя тепло и еще больше мяты. Нижняя губа Шелдона, прокушенная Родстейном до крови, была немножко соленой на вкус, и Леонард нежно лизнул ее, успокаивая ранку.

Каким-то образом они уже были на полу, на мягком пушистом коврике для ванной, и Леонард облокотился на левую руку, нависая над Шелдоном, чтобы удобнее обхватить его член ладонью правой и сильно провести сверху вниз и обратно, как он сделал бы, если бы дрочил себе. Шелдон извивался под ним, прикрыв глаза, с его губ срывались мягкие бессвязные стоны, а от тела исходил такой сумасшедший жар, словно внутри него работал теплогенератор.

Леонард чувствовал, что его собственный член изнывает от жажды прикосновения, и бросил быстрый взгляд вниз, просчитывая, сможет ли он обо что-нибудь потереться, кроме ноги Шелдона, а заодно прикидывая, на случай отрицательного заключения, насколько неподобающе в сложившейся ситуации будет потереться-таки о Шелдона.

– Леонард?

Он вскинул голову, сталкиваясь взглядом с Шелдоном. Теперь в его глазах был оттенок страха, а голос, которым он позвал Леонарда, был неуверенным, и это заставило Леонарда опомниться. Он замедлил движения своей руки, но не остановился совсем.

– Ты можешь сказать мне «нет», если захочешь, – вполголоса напомнил Леонард, мечтая сейчас больше всего на свете, чтобы Шелдон этого не делал. Он не знал, смог ли бы остановиться теперь.

– Я могу?

– Да, ты можешь сказать это в любую секунду, и я прекращу. Нет повода чувствовать себя пойманным в ловушку.

Шелдон закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем снова посмотреть на Леонарда.

– В таком случае, я хочу прекратить.

Леонард моргнул, медленно убрал руку с его члена. Где-то в глубине его горла зародился разочарованный стон, но Леонард с усилием подавил его.

– Ты хочешь прекратить? – переспросил он, бросив быстрый взгляд вниз. – Шелдон, у тебя стояк.

– Мне об этом известно, – сказал Шелдон, его голос звучал немного раздраженно. – Такое иногда случается. Правда, я вынужден признать, не с такой интенсивностью, но я вполне уверен, что смогу справиться с этим сам. У меня все еще не сложилось представления насчет действующего социального протокола, ты знаешь, это не моя сильная сторона, но у меня отчего-то такое чувство, что если бы я все-таки принял твою помощь, то в будущем мы оба испытали бы неловкость на этот счет.

Леонард опустил голову, на мгновение уткнувшись носом в горячую шею Шелдона с часто бьющейся жилкой, крепко зажмурился и сделал два глубоких вдоха и выдоха, прежде чем отстраниться. Шелдон проводил его настороженным взглядом, и Леонард подумал, едва ли Шелдон хотя бы отдаленно представлял, чего ему это стоило.

Леонард не был уверен, зачем Шелдон сказал про неловкость в условном наклонении, потому что он сам испытывал самую ужасную неловкость в своей жизни, пока выходил из ванной комнаты, водружая на переносицу оставленные на раковине очки и стараясь игнорировать собственный стояк, и позже, когда сидел на полу возле двери, прижавшись спиной к стене, слушал, как Шелдон Купер принимает ванную, вполголоса напевая «We met on Sunday», и в то же время знал совершенно точно, что он дрочит в этот момент.

Когда Шелдон показался из ванной в пушистом белом халате, предназначенном для гостей, он выглядел сонным и усталым. Препарат, подсыпанный Родстейном, видимо, окончательно покинул его тело, оставив его совершенно вымотанным, так что Леонард помог ему добраться до его комнаты. Там он укутал Шелдона в одеяло, а потом еще некоторое время сидел рядом с ним на краюшке кровати, напевая «Soft Kitty» и чувствуя себя мерзавцем.

Леонард не понимал, отказывался понимать, откуда это взялось. Родстейн был неправ, повторял он самому себе, ублюдок просто издевался над ним, когда говорил о том, что Леонард испытывает к Шелдону. Леонард бы никогда… В общем, ему бы и в голову не пришло даже думать о Шелдоне в подобном ключе. Они были друзьями, это правда. Каким-то непостижимым образом Леонарду было комфортно рядом с Шелдоном, хотя он ни за что в жизни не признал бы этого вслух. Но не более того. Леонарду нравилась Пенни, вот в чем фокус. Когда он думал о своем будущем, он думал о будущем с ней, и когда он ласкал себя в душе или спал и видел жаркие сны, он тоже думал только о Пенни.

Но какого-то долбанного хрена там, в ванной комнате рядом с Шелдоном, он ни разу не думал о Пенни. Каким-то непостижимым образом все, о чем он мог думать в тот момент – это о мягких губах Шелдона со вкусом мяты, о его раскаленной коже под пальцами, о жилке, бьющейся на шее, и о том, как он стонал. Леонард подумал обо всех тех вещах, которые мог бы сделать, если бы посмел, и наполнился отвращением к себе, потому что это были в точности те вещи, за которые он так сильно презирал Родстейна.

Когда Шелдон наконец заснул, Леонард не выдержал и провел ладонью по его голове, приглаживая волосы. Как ни странно, сейчас ему не хотелось ничего… такого. Непонятное наваждение прошло, и теперь Шелдон был просто Шелдоном, который пережил непростой для себя, эмоционально выматывающий день, и теперь спал, вытянувшись на кровати и сложив руки на груди. А Леонард был просто Леонардом, который укладывал своего лучшего друга спать, ничего больше.

Потом, позднее в своей комнате, Леонард долго стоял под душем, смывая с себя события этого дня, все равно не чувствовал себя чистым. Стоило ему закрыть глаза, и перед его мысленным взором отдельными вспышками мелькали происшествия этого вечера, вспоминались вещи, которые он говорил и которые делал, и Леонард скрипел зубами от досады, испытывая острейший стыд и недоумение. Какого черта на него нашло, не переставал он спрашивать самого себя снова и снова, какого черта?

Ему так и не удалось заснуть, и, проворочавшись какое-то время в кровати, Леонард снова оделся и вышел из комнаты. Вечеринка еще не закончилась, до второго этажа доносился отдаленный грохот музыки, и Леонард спустился вниз, протиснулся к импровизированной барной стойке и заказал себе выпивку. Пару лонг-айлендов спустя Леонард почувствовал себя хорошо, после трех его потянуло танцевать, а осушив четвертый, он обнаружил себя стоящим на пороге гостевой комнаты Пенни и колотящим в ее дверь рукой.