Вот и задумала она провернуть выгодную комбинацию с золотыми монетами. И - повторяю - деньги ей нужны были не для себя - родителям жаждала вручить пару тысчонок на кооперативную квартиру с барского плеча... Как водится, с размаху угодила в нашу сеть.

Тут, на счастье, умный ей следователь попался. Разгадал ее. Мы подключились, поняли - девка будет работать за идею, реванш у Франции и у мужа-ничтожества брать. Далее пошло веселее. Русской переводчицей можно большие деньги заработать, особенно когда советские фирмы оказывают ей предпочтение.

Так вот, продолжаю, наступил момент, когда и она догадалась, что мы ее ценим, мягко говоря, не за аналитический ум и решительный характер. Но признаться окончательно в этом себе самой - катастрофа, вторая и ее жизни. Страшно. Тут я появился и показался ей принцем-царевичем, королем королевичем, за которого можно ухватиться и который вытащит. Да я, идиот, тогда этого не понял. Я же себя и впрямь принцемцаревичей считал и согласился бы только на королеву. Верка меня почему захомутала? Да потому, что на пермской помойке с разбитым носом лежал, вот она и подобрала. А разве сравнить Лиду с Веркой? Лида была на два порядка выше.

Ладно, дело прошлое.

Итак, налил я себе кофе, а по коридору шаги, и Лида, чувствую, иронически наблюдает за выражением моего лица.

Я сахар в чашку кладу, размешиваю, глаз не подымаю.

Мужской голос с порога по-французски:

- Добрый вечер, мадам, месье!

Лида встает и небрежно так роняет:

- Борис Борисыч, я пошла спать. Когда будете уходить, меня разбудите, чтобы я вам такси вызвала и перед консьержкой нежно поцеловала.

И вот, когда Лида удалилась, я поднял голову, взглянул на вошедшего и на миг не поверил своим глазам. Сам пришел! Молодец Белобородов, лихо провернул!

Я, естественно, вскочил на ноги и радостно бросился с протянутой рукой.

- Здравствуйте, товарищ Фрашон!

Но фамилию я назвал другую. Не в этом суть. Замнем для, ясности. Но передо мной стоял член политбюро французской компартии - не самый главный^ не самый известный, да тот, кто руководил в Центральном Комитете службой безопасности и сбором специнформации. И для меня он был самым необходимым, самым важным человеком во сей системе французской компартии.

У нас с ним было о чем поговорить.

И говорили мы до шести утра.

За неделю основные узлы нашей сети я прощупал. Они были добротно завязаны.

Компартия, авангард рабочего класса, наш верный помощник, сучила ногами от нетерпения. Правда, когда я говорю "компартия", я имею в виду верхушку партийного аппарата. Но тут был важный нюанс. Дело было представлено так, что не мы хотим и их просим о помощи, а они хотят - мы же, из чувства пролетарской солидарности, готовы оказать братскую поддержку. Об этом нюансе я ни на секунду не забывал в беседе с товарищем Фрашоном. Разумеется, низовые партийные активисты ни о чем не подозревали, но мы были уверены, что компартия в массе своей с энтузиазмом откликнется на призыв взять у буржуев средства производства, награбленные миллионы и переселиться из "ашелемов" Клиши (дешевые государственные дома) в роскошные особняки на авеню Фош.

Вопрос финансирования был тоже утрясен. (Наивные люди поймут это так, что я вручил товарищу Фрашону чек с большим количеством нулей или наволочку, полную помятых долларовых бумажек. Фу, как не стыдно!) Объясняю. Давно минуло время, когда мы вынуждены были финансировать западные компартии.

У нас самих весьма туго с валютой - московский Гознак доллары не печатает, а жмоты из Министерства финансов трясутся над каждой тысячей. Конечно, карликовые компартии мы подкармливаем до сих пор, но это мелочь в принципе, нынче все построено на хозрасчете. Например, компартии и революционные портизанские армии в странах Латинской Америки добывают себе средства контрабандой наркотиков в США. Террористические отряды в Северной Ирландии и в испанской баскской провинции обкладывают революционным налогом местных промышленников и торговцев. Что же касается франфузской компартии, то она сама по себе - крупный капиталистический магнат с доходными домами, типографиями, туристскими агентствами, комплексными сельскохозяйственными кооперативами, фабриками и заводами, приносящими большую прибыль, ибо забастовок там не бывает никогда. Официально во главе этих предприятий стоят частные лица, но это фигуры подставные. Многие фирмы, торгующие с СССР и странами народной демократии, торгующие на льготных условиях, тоже контролируются ФКП. На Коллегии Комитета даже возникло мнение - попросить у французской компартии миллионов тридцать-пятьдесят на покрытие профессиональных расходов - мол, когда-то ведь и мы им подбрасывали. Но тут я был категоричен: есть одна вещь, которую все французы, независимо от их политических взглядов, не прощают никому - очень они не любят, когда залезают в их карман. В общем, порешили, что каждый платит за себя.

Итак, мы обладали тремя козырями, довольно вескими: крепкой разведывательно-агентурной сетью, дисциплинированной, многочисленной компартией, финансовыми средствами однако все эти наши карты годились бы лишь на мелкую игру, не сложись во Франции удивительная обстановка, которую наши дети даже не смогут себе представить, а уж поверить тем более.

Вся левая французская интеллигенция работала на нас.

А что такое левая интеллигенция? Вроде бы небольшая прослойка, но которая определяла общественное мнение страны. К левым интеллектуалам прислушивались основные средства массовой информации. Молодежь воспитывалась левой профессурой. Быть правым было неприлично.

Да, существовали правые газеты и журналы, исходившие истошным воплем, - но кто их читал? Пенсионеры и мелкие буржуа, с мнением которых считались только во время выборов. На выборах выяснилось, что половина страны голосует за правых, однако выборы заканчивались, избиратель заползал в свои норы, а левые громовержцы вновь занимали авансцену.

Конечно, все было не так просто. Можно было критиковать Советский Союз и нарушение прав человека в странах социализма, но нельзя было высказываться против социалистической идеологии. Такие смельчаки обвинялись в примитивном антикоммунизме (этикетка очень неприятная) и теряли массовую аудиторию.

Фильмы, обличавшие буржуазный уклад жизни или бичевавшие диктаторские режимы Южной Америки, шли в переполненных залах. Пресса вовсю восхваляла их создателей. Ни одного по-настоящему антисоветского фильма во Франции поставлено не было.

Литератору правого уклона предпочитали исследовать "странности любви". Их политические памфлеты имели ничтожный резонанс.

Когда много лет тому назад на Западе вышел первый том "Архипелага ГУЛАГ" Солженицына - в Комитете, в Идеологическом и Международном отделах ЦК была настоящая паника. Казалось, левая интеллигенция Запада для нас потеряна навсегда. И впрямь "Архипелаг" вызвал шок в Европе и Америке. Однако страсти по "Архипелагу" довольно скоро утихли, и появилась теория, что это в России, в силу ее отсталости и дикости, не сумели построить истинный социализм, а вот в развитых европейских странах все будет по-другому: свой социализм, свой коммунизм с человеческим лицом.

В Комитете потирали руки и делали вид, что, дескать, это наша заслуга, мы подбросили милую идейку доверчивому Западу. Да ничего подобного! Левая западная интеллигенция сама додумалась до этой теории, сама поспешила к нам на выручку.

Именно во Франции, больше чем в любой другой западной стране, семена, разбросанные левыми интеллектуaлами, дали наглядные плоды.

Служба в армии высмеивалась.

К полиции было откровенно враждебное отнoшение. "Капиталист", "фабрикант" - стали ругательными терминами.

Слово "патриот" было синонимом слова "мудак". Антиамериканские настроения цвели пышным цветом.

Но тут я должен уточнить. Антиамериканизм лег на благодатную взрыхленную почву французского национализма. Потомки победоносной наполеоновской армии, сдавшиеся на милость Гитлеру, не могли простить американцам, что те их освободили в 1944 году.