– Ага.

– Не думаю, что Итан принимает наркотики. – Конечно, у меня нет никаких оснований защищать его. Я не знаю, чем он занимается и где бывает. Только на этой неделе я три раза видела, как он уезжает с территории школы до обеда и возвращается к английскому. Он возвращается в оцепенении, избегает людей. А сцене он выглядит совершенно другим, типа того, кто с легкостью проводит дни и ночи напролет, обкалываясь наркотой.

– Надеюсь, ты права. Хотя, Итан выглядит так, будто он постоянно на взводе, и его семья тоже облажалась. Ты даже представить себе не можешь как.

– Как я устала от этой кривой узнавания Вуд-Вэлли, – говорю я и задумываюсь, как же все могло бы быть – как по-другому я бы себя чувствовала – если б выросла среди этих людей, знала бы их семьи и истории, неловкие моменты так же, как знаю свои. Так непродуктивно играть в догонялки.

– Я просто говорю, будь осторожна, вот и все, – произносит Тео.

Я задумываюсь о глазах Итана – о фиолетовых кругах под ними, набрякших веках с ярко-голубым центром – и мне становится интересно, смогу ли я быть осторожной. Потому что я мечтаю об этих глазах, открыто смотрящих на меня, и закрытых на вечеринке Джем; мечтаю о его руках, передающих мне тарелку и почти прикасающихся к моему побитому лицу. И все, о чем я могу думать, так это о том, как я же хочу поцеловать их – его глаза и руки.

Всего его.

Его сломанные части.

Всего его.

ГЛАВА 25

Я: Картошка фри или чипсы?

НН: да не вопрос. фри в любой день недели. кетчуп или сальса?

Я: Кетчуп. Гарри Поттер: фильмы или книги?

НН: тебе не понравится мой ответ… но, если честно? фильмы.

Я: Что? Серьезно?

НН: знаю-знаю. ты бы никогда не призналась, что тебе больше нравится фильмы а не книги, но я тебя умоляю. два слова: Эмма Уотсон. «Старбакс» или «Coffee Bean»?

Я: «Старбакс».

НН: аналогично.

Я: «Звездные войны»» или «Звездный путь»?

НН: НИ ТО, НИ ДРУГОЕ.

Я: аналогично.

Я прихожу домой и застаю Рейчел в своей комнате, но тут же вспоминаю, что это, вообще-то, не моя комната. Это гостевая комната Рейчел, и факт того, что я в ней сплю, лишь подтверждает то, что мне уже итак известно: я всего лишь чужачка. Осматриваюсь по сторонам, задаваясь вопросом, оставляла ли я ноутбук открытым. Не хочу, чтобы она увидела мою переписку с НН или, прости господи, историю поиска в гугле, которая содержит целый список вопросов, начинающихся с «нормально ли это, если…».

Фух, ноутбук закрыт, а наклейки на крышке видны даже от двери. Нет ничего, чего бы она могла увидеть. Лифчики и трусы убраны в шкаф, грязная одежда в соответствующей корзине, которую предусмотрительно предоставила Глория. Тампоны тоже спрятаны. Даже зубная щетка убрана в шкафчик в ванной, скрыта от глаз, также как и вся косметика, поэтому раковина Рейчел пуста, за исключением ее пафосного мыла.

– О, привет, – говорит она, делая вид, будто только что не рассматривала единственную вещь, которую я храню на виду: фото меня с мамой. – Я тебя ждала.

– Хорошо, – отвечаю я холодно, но не грубо. Я зла на отца, что в более широком смысле теперь может включать и Рейчел, но мне не понятно, как работает эта тема с мачехой. Мои родители были одним целым, и у меня не хватало терпения воевать против одного из них. Обычно, если я злилась на одного, то злилась на обоих. Но Рейчел до сих пор незнакомка. Ее клятва моему отцу мало что поменяла в этом вопросе.

– Твой отец говорит, что ты с ним не разговариваешь, – начинает она и садится на мою – или на ее – кровать, не суть. Рейчел сидит там, где я сплю, хотя мне бы хотелось, чтобы она этого не делала.

– Не уверена, что это вашего ума дело, – отвечаю я и сразу же жалею об этом. Несмотря на последние обстоятельства с отцом, я не иду на открытую конфронтацию. Когда кто-то врезается в меня в коридоре, я рефлекторно хочу извиниться.

А может мне плевать. Да кто она такая, чтобы вмешиваться? Я на ней не женилась.

– Ты права. Это ваши дела с отцом. Я просто хотела отдать тебе это. Точнее, мы хотели вручить тебе вместе с твоим отцом, но он подумал, раз уж это была моя идея, то мне и нужно это сделать… Вот возьми. – Рейчел протягивает мне сложенный лист бумаги.

– Что это? – спрашиваю я, предполагая, что это может быть уведомление о выселении или типа того. Беглый взгляд прояснил только то, что это не чек. Черт. Он бы мне пригодился.

– Открой, – говорит она, и я так и поступаю. Информация о маршруте рейса Лос-Анджелес – Чикаго на эти выходные. Туда и обратно.

– Не понимаю.

– Мы подумали, что ты можешь захотеть поехать домой. Увидеться со Скарлетт, пообщаться пару дней со своими старыми друзьями. Мне сказали, что ты тоскуешь по дому, – говорит она и преднамеренным жестом берет в руки фото, намереваясь посмотреть на маму и меня так, чтобы я видела это. Она разглядывает детали: как я держусь за мамину ногу, будто за якорь. А может Рейчел не смотрит на меня, а просто пытается понять, какой была мама или первая жена ее мужа. Хочу, чтобы она поставила фото на место – мне не нравится, что ее пальцы оставляют отпечатки.

– Кто сказал, что я тосковала по дому? – спрашиваю я, хотя вопрос глупый. Конечно же, я тоскую по дому, и иногда тоска становится настолько невыносимой, что я даже восхищена, насколько точно это слово, как сильно это чувство поражает меня, подобно желудочному гриппу. Яростно и неумолимо. И нет никакого лекарства, нужно просто ждать, пока оно ослабеет.

– Родители Скарлетт позвонили твоему отцу, – отвечает Рейчел и наконец-то, наконец-таки, ставит на место мое фото. Я собираю волю в кулак, чтобы не переставить его фотографией к стене, а не к двери. Не протереть стекло салфеткой с чистящим средством. Стереть ее отпечатки. Заменить своими. – Но естественно, что ты тоскуешь. Это было большой переменой. Для всех нас.

Это разочарование промелькнуло на ее лице? Хотела бы она никогда не выходить за моего отца замуж, чтобы было гораздо проще разорвать их ошибочные отношения?

– Подождите-ка, что? – Родители Скарлетт позвонили отцу? Они сказали ему о моих планах на подвал? Что Скарлетт рассказала им? Не уверена, должна ли я злиться или волноваться, потому что прямо сейчас в моей руке билет на самолет, настоящий билет на самолет, который доставит меня отсюда домой, к Скарлетт и к знакомой жизни, через шесть часов от порога к порогу. Мы не летели самолетом, когда переезжали. Вместо этого мы с отцом передвигались караваном на наших двух машинах через множество штатов. По плоскому, лишенному жизни миру: миля за милей ничего кроме пыли. Редкие остановки в «Макдональдсе», чтобы поесть и сходить в туалет, на заправках, чтобы пополнить бензин, в дешевых отелях, чтобы поспать. В голове так же пусто, как и на дороге. Такое же оцепенение, какое чувствует НН, играя в Xbox.

В дороге мы с отцом почти разговаривали. Мог бы попытаться, не знаю. Только однажды отец упомянул Рейчел во время обеда в «Арбис», будто отвечал на вопрос, который я даже не задавала.

– Рейчел удивительная женщина. Ты увидишь. Не волнуйся, ты увидишь, – сказал он, хотя я не говорила, что волновалась. Я вообще ничего не сказала.

– Видимо, мама Скарлетт сказала, что она беспокоится о тебе, и, честно говоря, я тоже, – заявляет Рейчел. – Поезжай. Развлекись. А потом возвращайся к нам отдохнувшей. Твой отец… что ж, он спас мне жизнь. Он такой настоящий и нормальный и понимает, через что я прошла, и я так ему благодарна за это. Мы такие разные, но вместе мы сильнее. Единое целое. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто я не понимаю, как это – все это – тяжело тебе дается.

Она говорит по-деловому. На этот раз ее голос нормальной тональности.

– Каждый в этом доме понимает, как тяжело может быть начинать все сначала,– продолжает она.