Николай Николаевич Добронравов
Как молоды мы были
Времени нечеткий негатив.
Но Пегас по-прежнему ретив.
Люди на свету или впотьмах,—
время проявляется в стихах.
Наши боль, и мужество, и страх, —
время выражается в стихах.
Велика поэтами Россия.
Велика поэтому Россия.
Нас осталось так немного.
Нас еще томит печаль.
Заповедная дорога,
Зачарованная даль…
Здесь до боли все знакомо.
Здесь родные берега.
И ведет дорога к дому
Сквозь невзгоды и века…
У родимого порога
Снова вишни зацветут…
Здесь все лучшее от Бога.
Здесь меня, как Бога, ждут.
Снова музыка воскреснет.
Оживет лесной рояль…
И воскреснет наша песня —
Зачарованная даль.
Дом родной – края лесные.
Путь домой – и свет, и грусть…
Заповедная Россия,
Зачарованная Русь.
Здесь, как и встарь, – фасады в три окна…
На всех оконцах – ставеньки резные.
А на опушке ягоды лесные.
Еще жива родная сторона.
Над крышами – сиреневый дымок.
У палисада юные березы.
А ранним утром так прозрачны росы…
И небосвод по-прежнему высок.
Еще слышны здесь птичьи голоса.
Еще буренка топчется на взгорье.
И кур крадет из ближнего подворья
из леса забежавшая лиса.
Но сколько здесь уродливых пеньков!
Беспутной жизни множество отметин…
Ручной пилой отрезаны столетья
от нынешних компьютерных годов.
Перевелись и редкие стада.
Стареют и оставшиеся козы.
Разогнаны колхозы и совхозы,
и заплясала в поле лебеда!
Уже подгнили лодки у реки.
В седых сараях притупились косы.
Уже невнятный голос тепловоза
все хуже слышат наши старики.
Не то чтоб нынче бесполезен труд,
а просто здесь крестьянину не светит…
Рванувшие на заработки дети
уже подарков предкам не несут.
Они в недальнем городе живут.
Претит им быт бессмысленный и древний…
Они все точно знают про деревню:
Там не везет!
И внуков не везут.
…Но есть один оставшийся родник
в лесу.
В глуши.
И все ему неймется.
Он, словно сердце слабенькое, бьется,
он к факту вырожденья не привык.
Земля людей оттуда не видна.
Он просто дышит воздухом и волей.
Он хочет к свету вырваться – не боле…
Еще жива родная сторона?
Путь земной мой только начат.
Жизнь пока что налегке.
От площадки от Собачьей
жили мы невдалеке.
Двор наш узок был и гулок.
Подворотен волшебство.
Трубниковский переулок —
гавань детства моего.
В той эпохе домуслимовой,
в страшный год тридцать восьмой
возле лавки керосиновой
я стоял на Поварской.
И с наполненным бидончиком
я домой к себе бежал,
в кухню, к примусу с поддончиком,
в свой родной полуподвал.
Рядом был Союз писателей,
тут он был, на Поварской.
И тогда уже не ладили
гении между собой.
Молодые все, да ранние…
Был Корней еще не стар.
И просящий подаяния
чуть подвыпивший Гайдар.
А когда бежал из школы,
как всегда – к себе в подвал,
дядю Степу Михалкова
на углу я повстречал.
И чуть-чуть уже кумекая,
пристрастившийся читать,
прибегал в библиотеку я
с другом книги выбирать.
Мы любуемся обложками.
Постигаем Имена.
Всех путевыми дорожками
нас вела Читай-страна.
После школы были вузы.
Даже два. Театр. Эфир.
Я в юнцах на сцене ТЮЗа
был хорош вполне и мил…
Много ль надо человеку,
что в те годы возникал?
Я свою библиотеку
по крупицам собирал.
С детства рифмой звонкой ранен,
собирал не все подряд.
Блок, Крученых, Северянин
до сих пор в шкафу стоят.
И все чаще в эту пору
те стихи я вспоминал,
что в трамваях, в коридорах
между делом сочинял.
Но в начале литработы
стал я сразу понимать:
стих – забава. Надо что-то
посерьезней сочинять.
К нашей пьесе самой первой
долго шли с Сережей мы.
Наконец, сбылась премьера
с режиссером Деммени.
Это было в Ленинграде.
А в Москве уже потом
стали пьесы наши ставить
в каждом клубе городском.
Я к писательству де юре
был тогда еще в пути.
Был тогда в литературе,
как в театре – травести.
Правда, книги издавались —
проза, сказки для детей.
А стихи… Те оставались
страстью тайною моей.
Ах, тогда, в шестидесятых,
моден был нелегкий труд.
Сколько фильмов было снято
тех, что до сих пор живут.
Сколько песен было спето
тех, что в сердце мы храним.
Был лучом любви и света
ослепительный Муслим!
Я как будто бы очнулся.
Мир открылся мне иной…
Робко к песне прикоснулся,
к песне детской, озорной.
Оказался не статистом
я на песенной стезе.
Стал поэтом и артистом
Появлялся в альманахах…
Первый сборник… И второй…
Стал входить почти без страха
я в СП на Поварской.
На судьбу свою не сетовал,
средь великих – не изгой.
Как внимательно беседовал
Юрий Трифонов со мной!
Здесь встречался я с элитою.
И меня без лишних слов
привечали знаменитые
Смеляков, Гамзатов, Львов!
Ах, с годами все отчетливей
свет и тени прошлых лет!
Громы-звоны не умолкли
поражений и побед.
Пусть за дальними широтами
необъятная земля,
за Никитскими воротами
состоялась жизнь моя.
Пусть изъезжено немало,
но они навек со мной —
эти несколько кварталов
меж Арбатом и Тверской.
Этот малый круг московский —
центр земли в моей судьбе.
Переулок Трубниковский,
низко кланяюсь тебе!
Годы детства. Песни ранние.
Все я в сердце берегу.
…Снова с площади Восстания
я с бидончиком бегу.
Но в эпохе постмуслимовой
на родной, на Поварской
нету лавки керосиновой
и СП – полупустой…
Жизнь повсюду стала круче.
В ЦДЛ одна беда:
рестораны стали лучше,
книги хуже, чем еда.
