Я про науку спорить с Вовкой не стал. Но постоял, постоял и тоже назад пошел. Про науку я не знаю, но дружба мне дороже.

Вернулись мы и снова начали Дунь-ветер с ее настроением сторожить. Как в почетном карауле: один — слева, другой — справа.

Тут как раз знакомый шофер опять на самосвале едет. С работы возвращается.

— Все стоите? — спрашивает.

— Стоим.

Шофер, наверное, все понял. Вылез и привязал Дунь-ветер к кузову самосвала веревкой, а нас с Вовкой рядом с собой посадил.

И привез потихоньку к бабушке.

И мы сказали ей, что завтра еще раз сходим в лечебницу. Сегодня просто не успели немножечко.

Как Пятачок переехал в наш дом, мы с ребятами даже не заметили. И не только потому, что на девяти этажах живет у нас народу целая тысяча или даже больше и каждую неделю кто-нибудь обязательно уезжает или приезжает.

Все равно, когда люди перебираются на новую квартиру, не хочешь, да заметишь. Приходят во двор большие фургоны «Трансагентство», грузовики и легковушки. Новоселы, их соседи, родные и знакомые долго таскают всякую мебель и узлы, ставят в грузовики холодильники и шкафы, пианино и диваны, на легковушках везут банки с вареньем, цветы в горшках, аквариумы с рыбками, сажают какую-нибудь кошку с круглыми от ужаса глазами или болонку с бантиком. Одним словом, шуму хватает.

А Пятачок появился совсем незаметно. Просто появился, и все. Маленький такой заморыш, наверное, еще из начальной школы. На Пятачка настоящего, того, который из мультфильма, и не похож вовсе. Просто его толстый Вовка из третьего подъезда так назвал: «Пятачок, поди туда! Пятачок, принеси это».

Ну, а поскольку самого Вовку во дворе все звали Винни-Пухом, то и Пятачок как-то так, само собой прилипло. Пятачок и Пятачок. Я даже и не знал долго, что на самом деле он — Сашка.

Раза два, правда, Пятачок неожиданно появлялся у нашей двери. Вдруг звонок, и стоит, носом шмыгает:

— Юра выйдет?

— Юра, ты выйдешь, к тебе какой-то дружок пришел, — мама говорит.

А какой он мне дружок? К нему выйдешь, а он молчит. Один раз, правда, вдруг предложил:

— Хочешь, я тебе клюшку принесу?

— Ты мне? Клюшку? Да у меня есть.

Да и где он ее возьмет, клюшку? Как будто я не видел, как он бегает вокруг хоккейного поля и выпрашивает у ребят:

— Дай разочек стукнуть. Разочек.

Нет у него никакой клюшки. И не было.

Если ему ребята разрешат немножко в воротах состоять, он и то рад. Валится на шайбу прямо животом.

Все хохочут, и он тоже. И кулаком свой вечно мокрый нос вытирает.

Он, наверное, у него и зимой, и летом, этот нос, мокрый.

Помню, летом вытащит Винни-Пух свой велосипед, хвастает, как фон-барон. У него, конечно, велик замечательный, не как у других ребят, «Орленок» там или «Уралец». А складной, шины толстые такие, белые. Рама оранжеватая, прогнутая. Чтобы сесть, не надо разгоняться и ногу задирать, а так просто садись и езжай.

Конечно, прокатиться на таком велосипеде каждому охота. Но как подумаешь, что у Винни-Пуха просить, — лучше не надо.

А Пятачок просит. Даже не просит, а так, глазами смотрит. Винни-Пух издевается, а он все равно смотрит.

Винни-Пух:

— Я поеду, а ты беги. Три круга не отстанешь, дам.

И сначала так медленно-медленно, вразвалочку едет. Пятачок-дурачок обгонит его и радуется. А Вовка поднажмет на последнем повороте, фырк — и обошел. Пятачок — ни с чем.

— Еще три кружочка, — Вовка командует. — Не вижу бодрости. А велосипедик, гляди, — мустанг, дитя душистых прерий. Гляди, парни-то как злятся на нас. Даже не подходят. Завидуют. Ну, давай, кружочек. Для развития твоей мускулатуры. Гонки за лидером, слыхал? Сначала ты за мной, потом я — за тобой.

— Да-а-а, — Пятачок мнется. — Обманешь.

— Я?! — Вовка аж поперхнется. — Ты что хочешь сказать? Соображаешь? Я, значит, вру, ты хочешь сказать?!

— Да нет, что ты, что ты, — Пятачок даже заикается. — Я такого не говорил. Я так просто. Ты не обижайся.

А чего не обижайся! Как будто не знаем мы Винни-Пуха. Накатается вдоволь, загоняет Пятачка и тут же вспомнит, что ему мать велела домой быстрей приходить.

И тот же Пятачок тянет ему велик по лестнице и верит, что уж завтра Вовка специально для него вынесет велосипед на целый час.

Мне даже противно на Пятачка смотреть, что он верит такому.

А он на этого Вовку, как цыпленок на удава, глядит. Вовка даже и не говорит иногда ничего, только бровями шевелит.

Один раз вынес во двор целый кулек яблок. Скороспелые, у них на даче растут. У всех еще зеленые, а у них — спелые. Сел на скамейку и бровями указывает. Я, мол, кину яблоко, а ты — беги. Успеешь, пока считаю до трех, твое яблоко. А сам бровью вправо, а яблоко кинет влево. Пятачок кинется — и снова в дураках. Противно глядеть. И за Пятачка стыдно.

Хорошо тогда Валька Трофимов не растерялся: подошел сзади да как поддаст по Винни-Пухову кульку. Все яблоки в разные стороны, а Вовка, даром что здоровенный, сразу: «Мама!»

И мамочка тут как тут, в окошке:

— Хулиганье! — кричит. — Дикари! — И на Пятачка же: — А ты чего стоишь? Собери! — И голос как у Вовки.

Нет, Пятачок мне не друг. Я не люблю прислужников. Не люблю, когда человек гордости не имеет, хотя бы из-за складного велосипеда.

И когда Пятачок однажды снова позвонил нам в дверь: «Юра выйдет?» — я вовсе не собирался никуда идти. Я сидел и смотрел по телевизору «Таинственный остров капитана Немо», третью серию. И ел пирог с капустой, который испекла мама.

Я не собирался никуда выходить и даже разговаривать с этим Пятачком.

Но мама вдруг его пригласила.

— А может быть, ты хочешь посмотреть с нами фильм, он только начался.

— Не-а, — мотнул Пятачок головой, но сам вошел и встал в коридоре.

— Да у тебя же ноги совсем мокрые! — увидала мама. — Смотри, лужа натекла.

— Не-а, — опять мотнул Пятачок головой, но продолжал стоять.

— Сопли подбери! — сказал я, забыв, что мама рядом. Но она почему-то только вздохнула и решительно взяла Пятачка за мокрый воротник.

— Какое гулянье, дождь на улице. Раздевайся.

Она такая у меня, мама. Когда ее просишь о чем-нибудь, она думает два часа. А когда не просишь, решает все сама и очень быстро.

Она заставила Пятачка снять мокрые ботинки и пододвинула ему мои старые тапочки.

— Не малы?

Какое там малы! Он прямо утонул в них вместе со своими мокрыми носками.

— А ты почему не смотришь дома этот фильм? — спросила мама Пятачка. — Всем ребятам нравится. У вас есть телевизор?

— Его папка унес, — буркнул Пятачок.

— Надо было на абонемент поставить, — сказал я. — Тогда можно никуда не носить, мастер сам приходит.

Но мама почему-то снова вздохнула.

Пятачок сел на стул, как воробей на крышу, на самый краешек. Ноги поставил на перекладину, не сидит, а мостится.

Мама сходила на кухню и поставила перед Пятачком тарелку с куском пирога.

— Не-а, — в третий раз мотнул Пятачок головой.

Похоже, что это было его любимое словечко.

Но тут на экране началось такое, что мне стало не до Пятачка. К острову подплыли пираты и обстреливали его обитателей из трехдюймовых пушек. А может, и из шестидюймовых, мне некогда было разбираться. Пираты палили и орали, и я тоже стал орать глупым островитянам, чтобы были поумнее: они так и лезли прямо под картечь. И пираты, того гляди, сцапают и перебьют их всех.

— Надо было засаду устроить, — услыхал я вдруг голос Пятачка. — Вон за той стеной. И сделать из веревки силочек, все бы попались.

— Много ты понимаешь! — накинулся я на Пятачка, потому что был злой на благородных, но незадачливых обитателей острова. — Силочек! Кого ты поймаешь! В свой силочек!

— Сороку можно поймать. Или синицу, — сказал Пятачок. И я увидел, как он, забыв, что отказался, отщипывает своими грязными пальцами, пирог, кусок за куском, а мама даже не посылает его вымыть руки перед едой, а только подкладывает на тарелку.