Крис был сволочью в основном потому, что у него было просто дьявольское, необъяснимо женское чутье, он интуитивно знал вещи, до которых люди вроде меня могли доходить годами. Но и на старуху бывало — сегодня Крис был неправ.

— Нет. Это же не ролевые игры. Мы на равных, и он хочет уйти, и я не имею права его заставлять. Я могу обмануть, совратить, манипулировать.

— Но?

— Но мне не хочется. Впервые в жизни.

— Не ври, — Крис легко засмеялся, заблестел глазами. — Ты просто хочешь быть хорошим. Не тот момент. Будь плохим. Как так можно? Год вел себя, как скотина, в самый ответственный момент — дашь слабину?

Я молчал. Крис дотянулся и положил подбородок мне на плечо. Заговорил в ухо.

— Красная форма — это, безусловно, отличный ход. Еще у тебя в арсенале привычное звездное обаяние. Распусти перья.

— Я уже ушел с тобой в неизвестном направлении.

— Друг мой, — Крис тяжело вздохнул, опалив щеку дыханием. — Нет ничего более очевидного в этом мире для окружающих, чем френдзона. Даже если мы голыми снимемся для Harperʼs Bazaar. Думай еще.

Мне стало не к месту смешно.

— Я совсем мудак в глазах других, да?

— Тебе так важно знать?

— Не слишком, на самом деле.

— Нет, — Крис прикрыл глаза, — не то чтобы очень. Не в последнее время. У тебя бесконечно влюбленное лицо. Я сейчас, наверное, скажу дикость, но именно сейчас ты просто обязан кататься, вот с таким вот выражением, с такими чувствами, пока они есть.

— «Пока»? — я улыбнулся до ушей. Крис эту мою рожу тоже знал. Он снова тяжело вздохнул:

— Хорошо. Пока ты способен кататься. Юри знает, что говорит. Он у тебя не идиот.

— Ты тоже хорош, — я больше не злился на Криса, я уже был в курсе, что Юри и без посторонней помощи способен вытащить черт-те откуда черт-те какие выводы. — Наговорил ему дерьма.

— Я выразил общее мнение, которое и так на поверхности, — Крис пожал плечами. — Век жертвенной любви прошел, причем очень давно. Ты не знал?

Метку дернуло. Отпустило. Крис мягко улыбался.

— Это просто я поздно проснулся.

— Очень может быть. В этом случае — играйтесь, конечно, кто мы все такие, чтобы советовать? Ты угробил сезон, он оценил это?

— Да, — меня тошнило. — Теперь взамен он уходит из спорта, чтобы меня не отвлекать, а я возвращаюсь.

— Вы меняетесь, — усмехнулся Крис. — Это хорошо. Современно. Потом, через сезон, опять наоборот, да? Ты — коньки на гвоздь, он — на велотренажер?

— Иди в жопу, Крис.

— Мое воспитание не позволяет мне комментировать это. Но мне твоя забота приятна, дорогой.

Я молчал. Крис потрепал меня по волосам и отстранился.

— А может, это он таким образом как раз борется? Бросает все, чтобы ехать за тобой и смотреть на тебя. Прямо как один мой знакомый. А ты вырядился в российскую форму, поешь оды Плисецкому, наверное, уже и программы придумал себе на следующий сезон?

Я все еще молчал. Крис разглядывал мое лицо.

— Советую взять Глорию Гейнор. «Я выживу». И без тебя проживу, негодяй, бросил меня, предпочел не кататься, а свои правила диктовать, ах, какое горе! Смотрите, меня бросили, а я вот жив и здоров!

Я чувствовал, как ребра тянет — так мне хотелось заржать. Или заорать. Но я стоял, лыбился, слушал.

Крис наклонил голову:

— Ты никогда не спрашивал его, почему он вообще катается?

— Потому что… ты был на том интервью!

— Был, приятель. И оно мне очень понравилось. Юри встал на коньки, потому что однажды он увидел тебя на них. Он катался всю жизнь, чтобы кататься, как ты. И, может быть, однажды, кататься с тобой. Или против тебя.

— Но он не хочет…

— Потому что ты зарастаешь жирком на трибунах? Я бы тоже завязал, если бы из-за меня солнце закатилось!

Крис был смешной, когда злился. В годы нашего соперничества я старался злить его чаще.

— А полюбил он тебя, а ты — его, когда ты прожил с ним год. Не потому что ты Никифоров. Не надо его проверять, идиот. Он и так любит. Просто… для кого ему кататься, для Плисецкого? А что, очень даже…

Это Плисецкий для него катается. Не наоборот. А Юри — всегда для меня, всегда только для меня. И даже тогда, на той чертовой записи на ЮТубе.

Голос Криса размазался, ушел на периферию. Я стоял, застыв, как столб.

Юри катался, потому что я катался. Юри прекратил, потому что ушел я.

Если вернусь я — есть шанс, что захочет вернуться и Юри.

Крис просто очень емко сформулировал то, что я и так знал. Я просто шел к этому дольше, как я любил, блядь, в обход, огородами, по большой дуге.

Значит, я все делаю верно? Если я не переиграл, конечно.

— Крис, — я схватил его за плечи. — Ты знаешь, что ты гений?

— Конечно, — устало закатил глаза Крис. — Так же хорошо, как знаю, что ты, как это… долбоеб.

Я обнял его изо всех сил. Крис пробормотал в мое плечо:

— Значит ли это, что мне надо ждать тебя?

— Еще не знаю, — и откуда мне было знать? Я все еще мог ошибаться. Юри оказался прав в долгосрочной перспективе — после Финала решить будет проще. — Не хочу быть придурком, который то уйдет, то вернется, когда деньги кончатся.

Крис хихикнул и высвободился, поправил волосы.

— Скажи мне — вы что, совсем не разговариваете?

— Почему, разговариваем. Вчера до драки договорились.

— Бог мой, — Крис прикрыл глаза. — Как это прекрасно. Вот теперь я бы точно на твою программу брошенного старпера посмотрел, Вик.

Да. Я бы сам посмотрел, Крис. Уверен, она была бы божественно прекрасна.

На разогреве Юри просто сделал пару кругов и вернулся к ограждению, уцепившись за мою протянутую руку. Клянусь, я слышал, как на этом моменте на трибунах кто-то завизжал.

Юри улыбался. Я тоже не мог не — он был такой… мокрый, румяный, но при этом собранный, сжатый в кулак. Я следил, как за ним вьется «юбка» костюма — короткий шелковый хвост, лоскуток, который напускал в образ этот потрясающий оттенок блядства. Смотрел, как он машет Мари и Минако, как вскидывает кулак, проезжая мимо ложи, укутанной в японские флаги, как ловит брошенного кролика и целует в щеку выбежавшего на лед с цветами маленького мальчика, смешного и толстого.

Юри шло это все. Он был расслаблен, при всем своем напряжении, он купался в этом эффекте, как будто всегда, много лет вот так стоял и ловил лучи любви. И еще много лет собирался.

Нет. Он просто много лет смотрел на такого тебя, Никифоров. Это скоро перегорит, если ему не на что будет смотреть.

Я откладывал решение, я все еще боялся — от Юри можно было ждать все, что угодно. Кто-то нудный в голове голосом Якова советовал решать только насущные проблемы. Насущные проблемы заключались в том, что Юри придерживал левое плечо. Не дай Бог, потянул.

— Давай мазью разотрем?

— Костюм, — Юри отмахнулся, — он пачкается. Это просто от волнения, я деревянный.

Он растерянно всучил мне трофейного кролика, не зная, куда девать. До настоящего волнения, когда Юри начинало мелко потряхивать, была пара минут.

Я развернул его за плечо, дернул за руку — расслабь. Надавил, провел пальцами от ключицы до предплечья, продавил, нажимая, вернулся к лопатке.

Кожа Юри под тонкой сеткой была влажная. Я поискал взглядом куртку — простуда нам нахрен не сдалась.

Юри стоял, прикрыв глаза. Он вдруг улыбнулся:

— Так… так хорошо.

— О. А мне говорили, у меня для массажа руки не тем концом вставлены.

— Я не про массаж, — Юри открыл глаза. — Вот так стоять — хорошо.

О, я был совершенно согласен.

— Я буду по этому скучать.

Юри иногда умел ударить ногой с разворота, прямо в коньке. Прямо вот так вот стоя спиной и мило улыбаясь.

— Не обязательно.

Юри промолчал. У него была эта непередаваемая физиономия «я уже все решил».

У меня была идея фикс. И программа брошенного старпера. И слова Криса в голове.

И метка на ноге, которая не болела — мягко, едва заметно тянула, затаилась, ждала.