Юри лег щекой на мое плечо и вздохнул.

Я сидел так, пытаясь прийти в себя, пока не понял, что он спит. Он не проснулся, даже когда я осторожно лег, не расплетаясь, и попытался завернуться всей конструкцией в одеяло.

Мы изгадили покрывало. Наверное, еще и весь этаж на уши поставили.

Юри вздрогнул во сне и обнял меня руками и ногами, как удав, крепко и жарко. Я, матерясь, откинул одеяло.

Комната, простыни, моя кожа, его волосы — все остро пахло потом и спермой, и от этого голову вело. Я был уверен, что черта с два сейчас усну. После такого-то.

Никогда так не ошибался.

========== 12. ==========

Арена «Мегаспорт» была здорово на отшибе города, и самым большим преимуществом такого расположения было то, что пока туда из центра доберешься, можно неплохо так посмотреть Москву.

Самым большим недостатком было то, что Юри смотреть Москву не хотел. Из вежливости он слушал и смотрел по сторонам в окно машины, но в основном он занимался тем, что нервно теребил шнурки на своей куртке и беззвучно шевелил губами, считая в уме. Я знал, что если Юри хочет быть на катке — его оттуда не вытянешь, особенно если он физически еще не там.

Я подумывал поменять гостиницы так, чтобы далеко ездить не пришлось.

Паранойя медийной личности еще и подзуживала, нашептывая, что все горничные и коридорные странно улыбаются, глядя на меня и Юри, и переговариваются за спиной.

Не то чтобы я помнил, как краснеть, или чего-то стеснялся. Нет. Все было хуже. Меня посещало достойное ученика старших классов школы желание прилюдно сгрести Юри в охапку и демонстративно засосать.

В общем, я был отвратителен, как все влюбленные люди в социуме. Юри на моем фоне был сиятелен— сосредоточенный, почти злой, собранный и серьезный.

Я пытался напомнить, что на тренировки полно времени. Чуть меньше недели.

Юри напоминал в ответ, что за эту неделю по итогам этапа во Франции уже двое пройдут сразу в Финал, некогда, мол, расслабляться, впереди Москва.

Попустило его только на льду. Я выпустил его туда, как рыбку, измордованную нетерпением, еле догнал — Юри чуть не выперся в одном блокираторе, забыл снять.

Я смотрел, как он катается, сначала просто размашистыми шагами, осторожно пробуя лед и глядя строго под ноги, а потом тянется, разминая шею и плечи, делает развороты.

Я вынул из сумки свои коньки и выехал к нему, чтобы сделать растяжку. Юри ждал меня у дальнего края.

Каток был пуст, мы приехали рано, а пошептавшись с работниками, я еще и выцыганил минут двадцать лично для нас.

— Хороший каток, — Юри поднял голову к потолку. — Больше, чем в Китае.

Я понимал его — тоже любил огромные пространства. Чем больше льда, тем лучше. Страх бортов был, наверное, у каждого фигуриста, арена же позволяла их вообще не чувствовать. Каждый звук, каждая царапина на льду гулко отдавались в прохладном воздухе.

Юри оглянулся через плечо, кивнул — помоги мне.

Я придерживал его за талию, пока он забрасывал ногу на бортик, плавно отвел назад, потягивая сначала легко, мягко. Потом отпустил одну руку и надавил на бедро. Юри сжал зубы.

— Терпим.

— Терпим, — согласился Юри и закрыл глаза, наклоняя голову.

Я положил руку на поясницу и прогнул его спину вперед, пока он не коснулся лбом колена. Юри сдавленно застонал в темную ткань.

— Слишком быстро?

— Нормально, — Юри странно пыхтел. — Как обычно.

— Просто ты…

— Прости, — Юри аккуратно выпрямился и пробормотал, не торопясь поворачивать ко мне лицо: — У меня небольшие проблемы.

Я застыл.

— Что-то болит? Это из-за вчерашнего?

— Да, — Юри внезапно покраснел, как рак. Я осторожно подвинул его обратно к ограждению, дождался, пока он снимет ногу с борта, придержал за бедро.

— Ты должен был сказать сразу. Хочешь прилечь?

Юри изменился в лице пару раз, а потом шарахнулся от меня, как от бабайки.

— Во-первых, о таких вещах прямо не говорят! Во-вторых, не все так плохо, просто шпагат делать больновато.

Я, признаться, завис, твердо уверенный, что говорим мы, почему-то, о разных вещах.

— Юри, — осторожно произнес я, — если ты о своем вчерашнем обмороке, то я правда очень расстроен, что ты не хотел мне рассказывать, и я выпытал это у врача угрозами расправы над его семьей. Он держался до последнего. И если надо прилечь — так и скажи, что надо прилечь. Это ведь глупо — насиловать себя, у нас еще есть время…

Юри уставился на меня с ужасом, а потом рывком отвернулся и поехал к центру арены.

Я, чертыхаясь, рванул следом.

— Юри, что?

Он остановился.

— Я попробую сделать одинарный флип для разогрева. Смотри.

— Я тебе сейчас попробую, — это было не смешно. — Юри? Давай уже, говори, где болит, я подую, поцелую, все пройдет…

Юри сжал кулаки, глубоко вдохнул и выдал:

— Я думаю, что до Финала сверху побуду я.

— Прошу прощения?

— Если ты не против, конечно.

— Я боюсь, я все еще…

— Ну, и если ты планировал продолжение. Я, наверное, забегаю вперед…

Лед вдруг качнулся и наебнулся, поменявшись местами с потолком. Я с ужасом почувствовал, как по лицу расползается самая поганая лыба, и я с этим ничего не могу сделать. Юри, явно страдая, закусил губу:

— Забудь, что я сказал.

— Юри, стой!

— Я сделаю флип, смотреть будешь?

— Юри, давай назад, погоди!

Какой я идиот, Боже мой. Как я быстро забыл, каково это. Без смазки, впопыхах, без тормозов и нежностей, а утром — на лед и в шпагат.

Какой ебаный стыд. Никифоров, ты не просто плохой тренер, у тебя в этом первый разряд.

— Юри, вернись!

Юри застыл у дальнего борта, я погреб туда со всех ног. Врезался рядом, поймал за плечи.

— Прости меня, я не подумал, я такой придурок, прости! Я не стал спрашивать утром, ты ведь всегда так смущаешься, и вообще любишь искать неловкость в любой ситуации…

Юри поднял голову и криво ухмыльнулся:

— Я их, скорее, создаю. Это ты прости.

— Не существует ни единого способа, ни на каком языке, прилично сказать, что у тебя просто болит задница. За что ты извиняешься?

Юри моргнул и засмеялся.

Он был чудесный. Он был просто…

Юри глянул за мое плечо, и у него потемнели глаза, сузились, он осторожно прикрыл ресницы. Я взял его за подбородок и приподнял, поцеловал аккуратно, не то чтобы боялся спугнуть… просто я ведь давно хотел нежно и неторопливо — и все никак не получалось.

Юри выдохнул, когда я отпустил его, и медленно открыл глаза. Поднял руку и потрогал мою щеку, как раздумывал — может, я сейчас пропаду? Убегу?

Я поцеловал его в ладонь, и Юри вздрогнул всем телом.

— Давай сегодня без растяжек и прыжков, ладно? Дорожки проработаем. После обеда у нас журналюги, потом медики, потом… потом отдыхаем.

— Не жалей меня, — Юри… ворчал? Нихуя себе. Ладно. Я тоже умею по-разному. Я нагнулся и заговорил на ухо, касаясь носом волос:

— Я тебя сегодня ночью уже не пожалел, Юри. И что мы имеем? Растяжечка — уже не наша высота.

Юри не просто покраснел — побагровел, как свекла. Задышал часто.

— Пообещай мне одну вещь, — я гладил его шею пальцами. Юри закрыл глаза.

— Одну вещь?

— У нас Эрос через четыре дня.

— Я помню.

— Когда будешь кататься — не думай о кацудоне.

Юри распахнул глаза и вздернул голову. Если я был не совсем дурак, Юри был в бешенстве. Он поднял руку и погладил мое плечо под футболкой.

— Виктор?

— Да.

— С чего ты вообще взял, что я думал о кацудоне все это время?

И правда. Сказать можно все, что угодно. Ладно, один-один.

— Пообещай мне одну вещь, — передразнил он. Передразнил?

Юри скользнул ладонью по моей шее, поправил волосы, убрав мою челку за ухо.

— Так.

— Когда будешь в следующий раз есть свинину— не думай о сексе.

Я был потрясен до глубины души. Юри смотрел исподлобья, наклонив голову. Вид у него был довольный донельзя.