Я не знал, как будет кататься Юри после вчерашнего, но помнил, что в Японии у него получилось все вдохновенно. Я не знал, приписать это к своим заслугам, или нет, несмотря на то, что Юри сказал потом в интервью. В интервью мы все говорим всякое.

— Мистер Никифоров, есть ли что-то, что Вы не любите больше всего?

— Конечно. Это господин Дмитрий Губерниев.

Смех.

— А что Вы, в таком случае, больше всего любите?

Я смотрю на Юри.

— Свою работу, буду банален.

Юри улыбается.

— Мистер Кацуки, имела бы Ваша карьера фигуриста шансы, если бы не мистер Никифоров?

— Смотря что считать карьерой. Я сейчас, можно сказать, беру новый старт, это второе дыхание, но нельзя утверждать, что оно не вернулось бы потом. У меня на родине есть возможность тренировать подрастающее поколение, я живу возле катка. Но, конечно, тогда я бы вряд ли мог похвастаться чем-нибудь выдающимся перед своими учениками. А детям нужен, как минимум, Ванпанчмен, чтобы на него равняться.

Смех.

— Чем Вы планируете хвастаться теперь?

— Я еще не брал ни одного золота, — Юри смотрит на меня, — но очень скоро собираюсь обеспечить маме и папе и их курорту отличную рекламу, а себе— славную старость.

— В Вашей славной старости есть мистер Никифоров?

Наклоняюсь к своему микрофону.

— Помилуйте, сколько, по-вашему, мне лет? Я уже давно буду мертв и похоронен.

Смех. Вспышки. Юри смотрит на меня с восторгом, как будто я не по льду, а по воде шпарю, или это такая игра света.

— Мистер Никифоров есть в каждом моем выступлении. Посмотрите на него.

Да, посмотрите на мистера Никифорова. Он запускает руку под одеяло, пока его подопечный моется в душе, потому что мистер Никифоров озабоченный мудак. У которого до сих пор стоит и всегда стоять будет теперь от некоторых мыслей и ассоциаций.

Я вздохнул и вынул руку. Трусов на мне не было. Одни носки. Что означало, что мне либо было коротковато одеяло, либо Юри, раздевая меня, деликатно оставил мою злосчастную метку в секрете от себя. Возможно, ему было неприятно напоминание о том, что я связан, несвободен.

Хуйня. Я чувствовал себя свободным как никогда.

Метка, кстати, помалкивала. Прекрасно.

Я сел и поискал взглядом трусы.

— Юри! Ты помнишь, что в последней трети никаких квадов нет и быть не может?

Юри нарезал аккуратные круги, глядя прямо перед собой, никуда больше, ни в сторону, ни на трибуны, ни на табло, отсчитывающее время, ни на меня. Особенно тщательно он старался не смотреть на других катающихся.

Я видел, как он беззаботно болтает с Пхичитом перед общей тренировкой. Ничего и нигде не болело, судя по всему, все были счастливы.

Юри прикрыл глаза. Даже отсюда я видел, как он задерживает дыхание перед прыжком.

Двойной риттбергер. Хорошо. Отлично.

Над катком плыли беспечные и ни к кому не относящиеся современные мелодии. Я застучал пальцами о бортик, прислушиваясь. Может, однажды дать Юри песнюSia? А что, очень даже…

— Неплохо.

Юри взмыл в тройной тулуп, без разгона вывел в двойной. Я поставил в голове пометку «дать по башке» и только тогда пожал плечами:

— Я знаю. Но— спасибо?

— Оставь себе свое спасибо. Мудозвон. Развлекаешься за чужой счет?

— Скорее, в кредит, дружище.

Пришлось обернуться, чтобы Крис сгреб меня в нежные приятельские объятия. На публике он всегда вел себя почти прилично.

— Проценты большие?

— Отстань, неудачная была метафора, — я выпустил его из рук и оглядел, отступив. Крис был в отличной форме, ни одного лишнего грамма на теле, ни одной минуты недосыпа на лице. Волосок к волоску, даже спортивный костюм сидел, как произведение искусства.

— Мне тебя поздравить? — я скучал по его акценту и по голосу тоже, но черта с два я в этом признаюсь. Да и не нужно оно Крису. Я пожал плечами:

— У меня хорошие прогнозы, так что да, можешь и поздравить. Но вообще — тьфу-тьфу-тьфу, рано. Все может пойти не так…

Крис недоуменно сделал шаг назад и смерил меня взглядом с головы до ног еще раз.

— Погоди-ка. Я вообще не про катание говорил. После того, как ты бросил меня одного с этой толпой недоразвитых детишек, я намерен рвать и драть. Кто они все? Никто. Крис их всех засунет в штаны.

— Заткнет за пояс.

— Неважно. Ты понял. Я вообще-то про твою метку говорил.

— А что с ней?

— Не с ней. С ним, друг мой, — Крис многозначительно посмотрел на лед. — Что это за говнюк такой, который стоит того, чтобы я остался один на льду?

— Он передаст тебе от меня привет, — я обернулся. Юри стоял, отдыхая, и отрабатывал движения рук. Он выглядел сонным и спокойным. — Он достойная замена.

— Говоришь, как старпер. Достойная замена — этот твой Плисецкий.

Я повернулся. Крис мечтательно закатил глаза.

— Видел его в Канаде. Мон дьё, трусы бежал менять. Малыша засудили, безбожники, но это полезно, его надо было разозлить, теперь он будет просто потрясающе хорош… Ты ставил ему программу? Он идеален, Вик. Но чуть-чуть больше секса, прямо вот чуть-чуть… хотя, глядя на этого ангела, я понимаю, почему Агапэ.

— Педофил, — я дернулся — Юри упал, оступившись. Кажется, несильно, наверное, ушиб ладонь о лед, но не более… Крис прислонился к бортику спиной, уперся локтями и заглянул в мое лицо.

— Вик?

— Да, дорогой?

— Ты понимаешь, что ты потерян для всего цивилизованного мира? Это все, конечно, чудесно, я очень рад, что ты пробуешь себя в новой роли, но, во-первых, тебя нельзя заменить. Никогда. Никем.

— Ты это знаешь лучше других, да? — я не собирался обижать Криса, слова вылетели сами. Крис поднял брови, а потом медленно и восхитительно паскудно улыбнулся.

— О, да. А он об этом знает?

— А он и не обязан об этом знать, — я тащился, произнося эти слова, во мне проснулся забавный сплав садиста и мазохиста. — Юри не мой соулмэйт, Крис, если ты об этом. Он вообще пустой. Ему плевать.

— Так уж и плевать? Как-то ты предубежден, милый мой, особенно для такого конченного педераста. Ставишь крест на всех немеченных?

— Нет, — я внутренне дрогнул. Крис всегда был — извращенно, искаженно, — но чертовски прав. — Нет, я просто о том, что он не моя судьба.

— С каких пор ты в судьбу веришь?

— Так, ладно, — я злился. — Ты сказал «во-первых». А во-вторых?

— А во-вторых, я еще не видел человека, который был бы так безнадежно, безусловно и очевидно влюблен, — Крис грустно улыбнулся, хлопнул густыми ресницами. — А я много чего видел, Вик.

У меня не было сил защищаться.

Юри потер руками лицо, встряхнул плечами и стал набирать разгон для прыжка. Давай, блядь, ага. Только выйди оттуда, я тебе эти коньки в задницу засуну… сказал же — сбавь обороты!

Я вспомнил, что Крис ждет ответа.

— Это плохо?

— Нет, — Крис говорил с грустью. — Не плохо. Любовь — это прекрасно, но не для всех одинаково полезно.

— О чем ты?

— Стоит ли твоя любовь твоей карьеры? Любовей много бывает, а ты-то у нас один такой.

— Я что, инвалидом стану от нее? Может, спину сломаю, трахаясь? Или сердце прихватит?

— Может, — серьезно отозвался Крис. Он подошел ближе и поправил воротник моего свитера. — Но, Вик, дорогой, посмотри на себя. Ты уже не на льду. Ты уже стоишь тут. А он — там.

Мы посмотрели на Юри. Юри, почувствовав наши взгляды, развернулся и помахал рукой. Я помахал в ответ. Крис улыбнулся.

— Он славный, правда. Отличный, горячий. Так танцевал в Сочи, век не забуду.

— Лучше забудь, дрочила.

— Боже, — Крис засмеялся, — ты такой прекрасный в ревности.

— Это не ревность. Это порядочность.

— Защищаешь честь дамы?

— Ну так. Своя-то проебалась давно, — я не мог злиться на Криса, он был слишком родной душой, даже такой ублюдский, он был мой человек.

Крис разгладил несуществующую складку на моем свитере.

— Как далеко вы уже зашли?

— Это так бросается в глаза?