— Не любишь кузена Юшио?

— Почему, люблю, — Юри смотрел, как мамаша и папаша Кацуки раскладывают «праздничные» циновки. — Просто предпочел бы, чтобы он приезжал пореже.

— Он увел у тебя девушку?

— Нет, — Юри пожал плечами. — У него своих всегда хватало.

— А еще он работает в крупной компании, женат, с двумя детьми, и у него, конечно, есть соулмэйт.

— И два высших образования.

— И кошка. И своя машина. Старший сын играет на скрипке.

— На фортепиано. Жена — выпускница консерватории. Юрист в международном праве.

— В школе кузен Юшио играл в баскетбол.

— В волейбол. Кубок школы, выезд на национальные, второе место. Там он и встретил Мори-сан. Им было по семнадцать. Я был на их свадьбе. Приехал в форме сборной Японии. Я тогда вышел на Гран-при юниоров. Не успел переодеться в самолете, и потом тоже… Так и был в спортивном. Кто-то бабочку привязал на кофту. Свадьба была в западном стиле. Они даже в церковь пошли.

— Ты поймал подвязку?

— Я поймал букет. Случайно. Ю-кун всю свадьбу шутил, что это рефлекс фигуриста — ловить, когда в тебя летят цветы.

— Он тебе завидовал.

— Да, — Юри чуть улыбнулся. — А я всю жизнь завидовал ему. Он был таким счастливым тогда, в церкви и после. Я так мог только на катке.

Я отметил прошедшее время — и вопреки обыкновению не стал комментировать. Вместо этого я театрально закатил глаза и сказал другое:

— Дима. Двоюродный со стороны отца. Старше меня на два года. Когда я взял свое первое взрослое золото, ему оставалось учиться в медицинском еще три года. Теперь он один из лучших нейрохирургов в Москве, у него трое детей и жена редактор журнала. Терпеть их не могу. Положить всю жизнь на учебу в медине — не так затратно и бессмысленно, как выбрать карьеру, в которой ты уже в тридцать в тираж выйдешь. А все потому, что он женат на своей Меченной.

— Дима-сан не приезжает навещать тебя часто, да?

Юри улыбался так понимающе, так… зло, что мне захотелось толкнуть его в коридор — в самый конец, в крохотную арку у общей уборной, и поцеловать, вдавливая в стену, прямо там, чтобы нам обоим было слышно разговоры за стенкой, шаги людей, которые могут нас увидеть.

С кем вообще можно так говорить о фигурном катании? С родней? Не всем так везет, как Леруа. С фанатами и журналистами? Они все еще наблюдатели.

Я говорил в таком тоне и так откровенно только с Яковом и позднее — с Крисом.

Посмотрев на Ютубе с субтитрами пресс-конференцию Юри с национальных, я выяснил, что вещал он примерно то же — что несмотря на всю поддержку и любовь близких, он понимает, что такое любовь, только теперь, когда в его жизни есть такой же больной льдом придурок.

— Да. Я не видел его лет пять, с тех пор как он звонил мне в Скайпе, спросить, правда ли, что под моим костюмом на произвольной этапа Скейт Канада не было трусов.

— Ты сказал ему страшную правду про то, что фигуристы не носят белья? — Юри поправил очки с самым невозмутимым видом.

— И даже показал.

Юри неловко засмеялся. Мимо нас пронеслась одна из тройняшекНишигори. Юри успел ласково коснуться рукой ее макушки.

— Лутц, не споткнись!

— Это Аксель.

Юри развернулся ко мне на пятках, резко и быстро.

— Это Лутц. Она с утра была в сиреневой футболке.

— В сиреневой была Луп. Это Аксель, и на ней фиолетовая футболка, Юри.

— Я знаю их с детства, — Юри сдаваться не собирался. — Когда они родились, мне было шестнадцать.

— Юко родила их в восемнадцать? — я даже забыл спорить. Юри пожал плечами:

— Такеши сделал предложение, пользуясь тем, что соулмэйтов у них нет и не будет, и Юко согласилась, не раздумывая.

— Он тебя обошел, — я не собирался этого говорить. — Может быть, Юко тебя ждала? У тебя и Такеши от природы равные шансы, плюс твоя слава фигуриста…

— Ты о чем? — Юри удивленно моргнул.

— О том, что все трое вы пустые. И вот тут я действительно завидую. Нет проблем, полная свобода…

— Я не понимаю, — Юри нахмурился. И охнул — в него на полном разгоне влетела Лутц.

— А вот это уже Лутц, — прокомментировал я. Юри нагнулся и подхватил ее на руки.

— Нам пора?

— Все готово, — Лутц хлопнула Юри по щекам ладошками и глянула на меня. — Что вы тут делали?

— Разговаривали?

— Правда?

— Ребенок, — назидательно сказал я, — хочешь, когда ты вырастешь, ты будешь звездой фигурного катания?

— Круче, чем ты?

— Круче даже, чем Юри.

Юри покраснел. Лутц— даже не подумала покраснеть.

— Хочу.

— Тогда слезай с Юри и запоминай — никогда не задавай двум взрослым, которые только что были одни, вопрос о том, что они тут делали.

Лутц застыла, обрабатывая слишком сложное английское предложение, а потом просияла.

— Я поняла.

— И ступай, найди сестер, пока я объясняю Юри, что если он еще раз поднимет что-то тяжелее своего рюкзака с носками, он может проваливать в парное катание.

Лутц унесло по коридору. Юри выпрямился, лицо его было того же цвета, что и форменная футболка курорта Ю-Топия— ярко-бордовое.

— Она ведь весит, как Маккачин.

— У Маккачина, кстати, тоже все четыре лапы в порядке. Что мы будем делать, если ты сорвешь спину? Лежать на льду? Не спорю, Эрос в таком виде получится отличный, но вот произвольная…

— Нам пора за стол, — Юри поправил очки. Он всегда так делал, когда терялся.

Я, улыбаясь, проводил его взглядом.

У меня было забавное чувство, что я праздную Новый Год в кругу семьи, какого никогда не возникало, когда я был маленьким и действительно это делал. И полный дом был, и дети носились по углам, и взрослые родственники обсуждали друг друга за глаза — но ощущения не те.

Или нет. Не Новый Год.

Полное чувство, что празднуется если не свадьба, то помолвка.

Юри, судя по лицу, хотелось быстрее смыться. Он собрал вещи, впервые не собираясь опаздывать, суетился, подгоняя всех.

Отказался фотографироваться.

Потерпел сокрушительное поражение, когда Такеши поймал его за шиворот и усадил в центр композиции «Моя семья», рядом со мной, кивнул мне, и я технично перехватил Юри за шею, чтобы не смылся. Тройняшки подперли нас с краев, зафиксировав инсталляцию.

На этом снимке у Юри очки набок и румянец девицы.

У меня — победное лицо, как будто я демонстрирую миру очередное золото.

Я копался, оттягивая момент отъезда, обнимал всех не по разу и не по два, тискал Маккачина— пес на весь сезон оставался на поруках Мари, которая клялась, что не спустит с него глаз.

Семья Кацуки вообще прекрасно ладила с моим псом, как будто рождена была для того, чтобы собак разводить. Я впервые был за него спокоен. Раньше Маккачин оставался у знакомой. Или у соседки по площадке, Лидии Петровны, которая держала троих далматинцев. Или в собачьем приюте — в год, когда Лидия Петровна слегла. В этот год я чувствовал себя особенно свиньей, забирая своего единственного близкого из заботливых рук медсестер. Маккачин умел так посмотреть, что хочется пробить головой асфальт.

Теперь, заласканный и окруженный вниманием, свиньей должен был чувствовать себя Маккачин, глядя своей сытой сонной мордой, как я собираюсь в бой. Я поцеловал его в мокрый нос.

От мамаши Кацуки пахло домом.Моей бабой Светой. Я задержался, обнимая ее, понимая, что я неприлично залип, обнюхивая чужую женщину.

Папаша Кацуки долго жал мою руку и хлопал по спине.

Мари поцеловала меня в щеку. Взлохматила волосы, как старшая сестра маленькому мальчику. Я не противился — она была из тех моих слабостей, которым можно было все. В последний год список расширился от одного Маккачина до десяти человек. Надо же, как я увяз.

Минако хлопнула по заду, по-моряцки пошутив. Удивительная женщина.

Тройняшки чуть штаны не сняли, обнимая меня за ноги. Такеши попытался проломить ударом позвоночник, а потом сломать ребра в объятии. Как его лед еще держал, Господи…

Юко прошептала мне на ухо слова, которые проигрывались у меня в голове в самолете до Пекина, от трапа до трапа: