Я ржал, как идиот, упрятав лицо в ладони, у двери в пункт радио, наши с Юри рюкзаки чудом остались целы, стояли у моих ног. Пуделя потеряли.

Посмотрел, блядь, Японию. Стоило расслабиться — на нах, епта. Не нагибайся, Никифоров.

Я думал, я умру в этой кошмарной толпе, или Юри умрет в ней, потеряется, блядь, он ведь без очков нихрена не видит, как он вообще нашел меня в этом пиздеце?

А правда — как? Чутье, не иначе.

— Виктор?

Я убрал руки от лица. Ох у меня и рожа, наверное, была.

— Прости. Я… перепугался. Правда. Думал, потерял тебя. Даже не спросил, цел ли ты. Прости, я такой козел. Ты цел?

Юри смотрел на меня круглыми глазами.

— Ты цел? Юри, руки, ноги, это важно, синяки же, и спина тоже, мне так в спину прилетело, думал, искры из глаз посыплются.

— Виктор, — он дотянулся и поймал меня за руку. — Тише.

Я пересрал. Я так испугался, я в жизни так себя не чувствовал.

Сраная Япония. Сраное метро. Сраный Юри Кацуки.

— Все в порядке. Ты привыкнешь.

Я не хочу привыкать. Я не хочу привыкать к такому пиздецу.

— Ты хромал. Что с ногой?

— Метка, — блядь, у меня что, голос сипел? — наверное, с моим соулмэйтом что-то случилось. Может, он болеет, может, он умер к чертовой матери.

— Черт, — Юри смотрел на меня во все глаза. — Тебе надо лечь! Ты уверен, что все так плохо?

— Мне надо выпить. И эластичный бинт. У меня был в чемодане, мы их послали вперед же. Ты мне не ответил.

— Я в порядке, — медленно проговорил Юри, он смотрел на меня… с жалостью? Серьезно, с жалостью? — Головой ударился, правда, но шишка, ничего.

— Ты уже ударился головой на катке, и сегодня. Правильно, зачем фигуристу голова?

— Виктор, я в норме, правда, — вид у Юри сделался совсем отчаянный, он зачастил, и мне стало стыдно за истерику. В самом деле, сколько тебе лет, Витя? — Ничего, шишка максимум. Пойдем, погуляем по городу. Потом вернемся в метро, или пойдем на паром. Я посмотрел новости — сегодня весь день сейсмическая активность, но в городе так не ощущается, как здесь, а на воде вообще — так, легкая качка.

Легкая качка. Какая прелесть. Прямо резюме моей сраной жизни.

Я послушно пошел за ним, как теленок на веревочке.

Я смотрел на его профиль, и обнаружил, что у Юри курносый нос. И ресницы длиннее, чем кажется, просто концы были бесцветные.

Я слушал вполуха, как Юри рассказывает про местные виды — небоскребы и небоскребы, ничего особенного, про историю префектуры, про свой любимый местный бар.

Юри держал меня за руку все это время, ни разу не отпустив, как будто боялся, что я опять потеряюсь.

Нас больше не трясло, вплоть до загрузки на паром, Юри выгуливал меня до темноты, осторожно заглядывая в лицо, проверяя.

Выходка и правда получилась стыдная, я не мог придумать, как ее закрыть.

Юри отошел к борту, говоря по телефону — мамаша и папаша Кацуки волновались, Кюсю не трясло, но новости они смотрели.

Юко и Такеши, счастливые, улетели еще утренним самолетом, как задницей чуяли. Неудивительно, они же здесь с рождения живут.

— Передают тебе привет. Велели мне кормить тебя шоколадом от стресса. Я не уверен, что здесь можно найти шоколад, — Юри оглядел палубу, как будто шоколад мог откуда-то взяться.

Ветер с моря свистел отвратительно сырой и холодный, Юри был без шапки и у него краснели кончики ушей. А еще без очков он все время озирался и вжимал голову в плечи.

— Прости меня, я потерял твои очки.

— Дома есть запасные, — Юри устало потер руками лицо, но мне улыбнулся бодро. — Я так хотел, чтобы ты помнил про Японию только хорошее…

— Хорошего больше, — честно признался я.

И задумался над этим.

Он ведь измордовал меня, прогнал через эмоциональную мясорубку. Я не привык столько чувствовать. Не за пределами катка.

— Хорошая тема для новой программы в будущем году, надо об этом подумать, — я натянул лыбу и посмотрел на темное море.

Вопрос, о чьей программе я говорю — своей или его, — повис в воздухе. Юри помялся и спросил:

— Как твоя нога?

— Лучше, успокоилась, — соврал я. — Жив-здоров родимый мой, где-то колупается.

Нога правда поутихла, но все ныла противно.

— Как твоя голова?

— Уши замерзли, — честно поделился Юри, и я, не выдержав, засмеялся. Юри вжал голову в плечи и стал напоминать воробья.

Я размотал шарф и накинул на его шею, Юри пытался отмахиваться, но не особо преуспел.

— Как твой тренер я имею право тебя упаковать, чтобы ты дошел до первого этапа Гран При без соплей.

— Но ты…

— Как твой тренер я имею право выкинуть за борт несогласного. Кроме того, ты был когда-нибудь в середине зимы в Екатеринбурге?

— Мне надо отвечать? — буркнул Юри из шарфа. Я победно посмотрел на море. То-то, блядь.

— Отныне летаем только самолетом, — пробормотал я, и Юри кивнул.

Вид у него в моем шарфе был забавный, шарф ему не шел, придавая налет бомжеватости. Зато тепло.

— Я бы тебя все-таки на сотрясение проверил, — заметил я, глядя, как Юри потирает встрепанный затылок. Юри отмахнулся:

— Нет времени. И желания. Я, правда, в порядке.

В порядке.

Конечно.

Никто из нас в порядке не был.

Этого даже говорить было не надо.

— Твой соулмэйт, — осторожно пробормотал Юри. — Ты не нашел его.

— Я встречался с ним. Метка проснулась полтора года назад и с тех пор время от времени дает мне прикурить.

Юри кивнул, болезненно сведя брови.

— Это тяжело.

— Это не имеет значения, — я пожал плечами. — Мне никогда не нравилась мысль, что за меня кто-то что-то решил. Без меня меня женили. Я сам выбираю, с кем быть.

— Это точно, — тихо пробормотал Юри и вскинул на меня глаза. В свете бортовых огней они были какие-то болезненно оранжевые. — Я рад, что ты выбрал меня.

Я, признаться, подвис.

Мы ведь об одном и том же сейчас говорим?

Юри вполне мог быть из тех людей, которые воспринимали соулмэйтов как близких только по духу, как объектов платонической любви, матери к ребенку, брата к сестре, лучших друзей… Агапэ, в общем.

Но Агапэ-то улетело в Питер, алло, Смольный!

Юри еще и рубанул в лоб:

— Сейчас метка болит?

Он стоял в шаге и держал меня за руку.

— Немного. Я допускаю мысль, что мой Меченный где-то в данный момент занимается сексом с любимым человеком. И в добрый час, знаешь ли.

Юри улыбнулся.

— Ты всегда можешь передумать.

— Так то всегда, — я дернул плечом. Разговор мне не нравился. — А то сейчас.

И сейчас я его обнял, просто сгреб и прижал к себе. Чтобы не холодно было.

Юри, слава Богу, заткнулся.

========== 9. ==========

Iʼm terrible, Iʼm terrible,

I shouldnʼt be allowed

To sing my songs of filth

To a decent crowd.

Провожали нас, как на войну, сильно напомнив мне русскую традицию набрать полный дом народа для того, чтобы проводить ребенка в соседний город на учебу.

Больше меня удивился только сам Юри.

— Это что-то новое, — пробормотал он, глядя из коридора, как в приемной натягивают огромный транспарант с иероглифами «Виктор и Юри! Удачи на Гран-При!» — Никогда так не праздновали.

— Правда?

— Дядя и тетя из Осаки не смогли приехать, — Юри растерянно поморщился. — Но Минако и все Нишигори будут.

— Уже есть.

Тройняшки приволокли и обложили мою кровать плюшевыми игрушками, пока я спал. Я благодарил свое чутье, которое подтолкнуло меня сегодня спать в футболке и трусах.

Теперь тройняшки обретались где-то в бесконечных коридорах Ю-Топии. Прожив здесь столько времени, я и половины, оказывается, не видел.

Их мать и отец уединились в источнике. Юри объяснил мне, что так, вообще-то, нельзя, но с моего приезда они ввели новую опцию — источник для супружеских пар.

— И кузен Юшио застрял в Токио и вынужден отклонить наше приглашение, — добавил Юри. Вид у него был довольный. Я заинтересовался.