– Иногда все это, – Пирс описала рукой широкую дугу, имея в виду весь больничный комплекс, напоминавший мини город, и сотни людей, которые в нем работали, – может изрядно утомить. Порой нужно лишь несколько минут, чтобы прийти в себя. И это место хорошо для этого подходит.

– Я ценю это, спасибо большое, – Уинтер быстро провела пальцами по руке Пирс. – Смотри, поймаю тебя на слове.

– Не за что, – глаза Пирс посветлели, и она улыбнулась. – Пойдем, покажу тебе короткую дорогу в операционную.

Уинтер сделала глубокий вдох и поспешила за Пирс, которая уже рванула вперед. Уинтер вдруг поняла, что больница была для Пирс личной игровой площадкой, и она, словно гордый ребенок, провела ее по своим владениям. Уинтер также осознала, как сильно ей хочется, чтобы Пирс взяла ее в свою команду.

– Пирс, погоди секунду, – попросила Уинтер.

– Что еще стряслось? – со смехом спросила Пирс. Она повернулась к Уинтер, но при этом продолжала идти по коридору спиной вперед, не наталкиваясь на людей, которые шли ей навстречу. Впрочем, быть может, они просто расступались перед ней, как Красное море перед Моисеем. – Ты уже выдохлась?

– Не дождешься, Рифкин! – рявкнула Уинтер. Она достала из кармана пейджер и посмотрела на него. – Что это за номер 5136?

Пирс моментально посерьезнела.

– Интенсивная терапия.

Ей хотелось принять этот вызов самой, но ведь Уинтер тоже была старшим ординатором и пришла пора понять, чего она стоит. Пирс указала на телефон, висевший на стене рядом с лифтом, и прислонилась к стене, пока Уинтер набирала номер.

– Доктор Томпсон, – сказала Уинтер в трубку. Она вытащила листок из кармана и, зажав телефон между плечом и ухом, расправила его. – Мне пришел вызов. Ясно… Погодите минуту, кто?.. Гилберт… Насколько много жидкости?

Пирс напряглась. Ей очень хотелось вырвать у Уинтер трубку и самой выяснить у медсестры, что случилось, но она заставила себя стоять смирно и просто слушать. Ей нужно было понять, можно ли доверять Уинтер работать самостоятельно.

– Нет, – уверенно сказала в трубку Уинтер, – оставьте повязку на месте, намочите ее соляным раствором и проверьте, делали ли ей сегодня общий анализ крови и анализ на электролиты. Мы сейчас придем. И пусть она ничего не ест и не пьет.

– Что случилось? – спросила Пирс, как только Уинтер повесила трубку.

– Миссис Гилберт жалуется, что она протекает.

– Протекает? В смысле…

– В том смысле, что ее халат и кровать словно залиты клюквенным соком, – объяснила Уинтер, пока они неслись по коридору.

– Вот черт!

– Я тоже так подумала. Что там у нее, три дня после шунтирования желудка? – Уинтер еще раз сверилась со своим списком. – Да, все верно. Гемоглобин у нее в норме, так что вряд ли у нее какая-то большая постоперационная гематома, которую никто не заметил. Да и в любом случае так рано она прорваться не могла.

– Согласна, – мрачно произнесла Пирс. – Если бы у нее началось кровотечение после операции, гемоглобин должен был упасть, но даже если все дело в этом и мы это упустили, гематома не могла лопнуть так рано. Ее поднимали сегодня с постели?

– Не знаю, – Уинтер с размаха нажала на кнопку вызова лифта. – Но пациентка кашляла перед тем, как заметить кровь.

– Прекрасно! Что думаешь?

Они вошли в лифт и встали у дальней стены. Уинтер заговорила тихим голосом, чтобы их никто не услышал.

– Думаю, что у миссис Гилберт разошлись швы.

– И я того же мнения.

– Это твоя пациентка? – спросила Уинтер, пока они лавировали среди толпы спеша по коридору. Вопрос был щекотливый, и она не исключала, что Пирс может взорваться. Никому не нравились осложнения, особенно хирургам. А уж с техническим осложнением, которого в принципе можно было избежать, выполни хирург ту или иную процедуру иначе, было не просто трудно смириться – его было тяжело признать. Уинтер догадывалась, что Пирс не выносила осложнений.

– Нет, не моя, ею занимался Дзубров… это ординатор четвертого года. Он ассистировал во время этой операции, которую проводил завотделением.

Никакого злорадства в голосе Пирс не чувствовалось. Двойные двери в палату интенсивной терапии были закрыты. Пирс провела своей карточкой через считывающее устройство и вбила код.

– Три-четыре-четыре-два, – сказала она вслух для Уинтер.

– Я запомнила.

Двери разъехались, и они вошли в отделение хирургической реанимации и интенсивной терапии, где царил контролируемый хаос. Вдоль дальней стены размещались двенадцать коек, разделенные лишь шторами и мизерным пространством, позволяющим медсестрам проходить между ними. Прикроватные столики у каждой койки были завалены графиками и результатами анализов. Гибкие пластиковые трубки шли от аппаратов к пациентам, многие из которых лежали на койках совершенно неподвижно. Свет в реанимации горел слишком ярко, оборудование издавало слишком громкие звуки, и атмосфера здесь была слишком унылая из-за серьезной угрозы для жизни людей. Во всех реанимациях, где Уинтер доводилось бывать прежде, все было точно так же.

– Где она лежит?

– На пятой койке.

Когда они подошли к пациентке, Пирс наклонилась к ней через прикрепленный к койке поручень, и с улыбкой обратилась к взволнованной женщине.

– Здравствуйте, миссис Гилберт. Что у Вас случилось?

– Кажется, у меня началась какая-то протечка, дорогуша.

– Это доктор Томпсон, она сейчас вас осмотрит, – Пирс отошла от койки и махнула Уинтер рукой, чтобы та подошла ближе. – Проверим, к каким выводам ты придешь.

Уинтер натянула перчатки и подняла простыню.

– Миссис Гилберт, сейчас я подниму Вашу рубашку и взгляну на шов. У Вас есть боли?

– Болит, конечно, но так же, как утром.

– Кровотечение началось после того, как вы прокашлялись? – Уинтер приподняла угол стерильной повязки, наложенной поверх шва. Разговор часто помогал отвлечь пациента во время осмотра.

– Мне кажется, прямо сразу после этого. Мне сказали, что кашлять полезно для моих легких. Вы думаете, мне не следовало этого делать?

– Нет, после операции важно прочищать легкие. Вы все правильно сделали.

Уинтер примерно представляла, что обнаружит под повязкой, и поэтому не удивилась при виде блестящей розовой кишки, которая проглядывала сквозь разошедшийся шов. Она аккуратно вернула повязку на место.

– Мы с доктором Рифкин переговорим минуту, а потом сразу вернемся к Вам, – сказала она, повернулась и встретилась с Пирс взглядом. – Ты видела?

– Да. Похоже, нам потребуется маленький ремонт. Я позвоню завотделением, а ты пока подпиши у нее согласие.

– Договорились.

Уинтер вернулась к миссис Гилберт, чтобы объяснить ей, что у нее частично разошелся шов и что придется снова отвезти ее в операционную, чтобы исправить ситуацию. Уинтер не вдавалась в детали, чтобы не напугать пациентку.

Хотя разошедшийся шов и выглядел жутковато, он не представлял собой серьезную проблему, конечно при условии, что удастся предотвратить возникновение инфекции или повреждение кишки. К тому моменту, как Уинтер подписала согласие, Пирс закончила говорить по телефону.

– Ты все уладила? – спросила Уинтер.

– Как тебе сказать. Завотделением сейчас на операции с аневризмой, после которой у него сразу резекция толстой кишки.

– Нельзя заставлять ее ждать несколько часов, – тихо заметила Уинтер.

– Я сказала то же самое.

Уинтер ждала продолжения, наблюдая за блеском в глазах Пирс.

– И?

– Похоже, остались только мы с тобой, Док.

Док. Еще никто не называл Уинтер так, чтобы в этом слове чувствовалось и уважение, и поддразнивание одновременно. Она улыбнулась в ответ.

– Что ж, тогда приступим.

– Что тут у вас? – спросил Эмброуз Рифкин. Он вошел в операционную, спиной толкнув дверь, открывающуюся в обе стороны, и держа руки в перчатках на уровне груди. После предыдущей операции он уже сменил халат и перчатки. Открывая дверь спиной, он экономил время, перемещаясь между операционными.